Марина Серова - Хорошее время, чтобы умереть
– Так давай, милый, я тебе подпишу твой протокол, – не унималась соседка.
– Нет, то опознание будет проходить… несколько иначе, нам надо к нему подготовиться. Так что идите пока домой, отдыхайте, вас вызовут повесткой.
Когда за Верой Потаповной закрылась дверь, Мельников посмотрел наконец на меня:
– Ну, мать, теперь я не жалею, что ты меня выдернула из дома прямо из-за обеденного стола. Сегодня же день рождения моего отца… Но ради такого я готов пожертвовать и своим единственным выходным, и праздничным обедом… Спасибо тебе.
– «Спасибой», Андрюшечка, не отделаешься…
– Все, что в моих силах.
– Мне нужны сведения об адвокате Эдуарде Яковлевиче Рейнгольде. Ему примерно тридцать лет или около того.
– Понятно.
Мельников сел к компьютеру. Вскоре он выдал мне следующие данные:
Рейнгольд Эдуард Яковлевич, 30 лет, проживает по такому-то адресу, работает в адвокатском бюро на улице Овражной.
– Тебе это что-нибудь дало, Тань? – спросил Андрей.
Я пожала плечами.
– Распечатай-ка мне о нем все сведения, какие только у вас есть, – попросила я.
– Да тут ничего особенного и нет, только его прежние адреса. Ну, еще кое-что о родителях…
– Вот-вот, все это и распечатай!
* * *Ветхое двухэтажное здание на улице Валовой выглядело как после бомбежки – облупившаяся штукатурка на стенах и краска на дверях и окнах. Наверное, его построили еще при царе Горохе. Здание покосилось на одну сторону, как уставший человек. Я посмотрела на часы: сегодня понедельник, а стало быть, санэпидемстанция работает. Я открыла скрипучую дверь и шагнула в холодный полумрак коридора…
В кабинете заведующей стоял обшарпанный стол, на котором красовался новехонький компьютер. Пожилая женщина в белом халате сквозь стекла очков смотрела в монитор, ее пальцы порхали по клавиатуре. Поздоровавшись и представившись, я объяснила, кто именно из бывших сотрудников лаборатории меня интересует. Пальцы заведующей застыли в воздухе.
– Ягудина, Ягудина… Нет, не помню такой, – покачала седой головой дама. – Наверное, она ушла на пенсию давно, еще до того, как я пришла сюда.
– А у вас работает кто-нибудь из старых сотрудников, тех, которые работали лет двадцать назад?
– Из старых? Надо подумать… Боюсь, что никого не осталось. А потом, у нас было столько сокращений!..
Наверное, мой взгляд сразу стал сильно погрустневшим, потому что заведующая принялась старательно морщить лоб.
– Никитична ушла на пенсию лет пятнадцать назад и уехала на родину в Псков… Галина Григорьевна и того раньше… Погодите! Мироновна! Ну, конечно! Маргарита Мироновна ушла совсем недавно, лет пять назад, и ей было уже, слава богу, все семьдесят. А главное, она живет здесь недалеко, и даже пару раз она заходила к нам, так сказать, проведать бывших коллег… Ну, конечно, вот кто знал всех старых работников. Помнится, она сама хвалилась, что работала здесь чуть ли не при Сталине. Записывайте адрес…
Заведующая полезла в стол и достала старую зеленую папку с завязочками, на которой было написано: «Отдел кадров». Я от нетерпения подалась вперед…
Полчаса спустя я уже звонила в квартиру новенькой десятиэтажки. Железная дверь на первом этаже долго не подавала признаков жизни, наконец за ней раздался старушечий голос:
– Кто там?
Я объяснила, кто я и кого ищу. Дверь приоткрылась, и в щель высунулось лицо пожилой женщины с пучком редких седых волос на маленькой головке.
– Ну, я Маргарита Мироновна. Так чего вы хотите? Вы откуда, из «Горгаза»?
– Нет, я не из «Горгаза» и, на всякий случай, не из «Водоканала». Я – частный сыщик Татьяна Иванова, вот мое удостоверение. Мне нужны сведения о Ягудиной Ахолии Ивановне. Кажется, вы вместе работали?
– Ахолия? Так вы от нее? – Лоб старушки наморщился больше прежнего, брови угрожающе поползли к переносице.
– Нет, нет, ни в коем разе. Я не от нее, просто я собираю о ней сведения.
– Зачем?
Хороший вопрос. Я постаралась в двух словах объяснить Маргарите Мироновне причину моего визита.
– Убили, значит?.. Что ж, этого следовало ожидать!
Вот как! А эта новость ее не слишком-то шокировала. Маргарита Мироновна отступила в глубь своего коридора, давая мне возможность пройти. Я поняла это как приглашение и переступила порог квартиры.
Женщина жила бедно. Дешевенькие обои желтого цвета, простенькие портьеры на деревянных, плохо выкрашенных окнах, старая обветшалая мебель – такова была обстановка в квартире Маргариты Мироновны Первоцвет. Да и как еще могла жить лаборантка санэпидемстанции, проработавшая всю жизнь за смешную зарплату?! «Видела бы она квартиру своей бывшей сослуживицы!» – невольно подумала я.
Словно уловив мои мысли, хозяйка усмехнулась:
– Что, не впечатляют «хоромы»? Да, я прожила жизнь честно и бедно, хотя и проработала почти пятьдесят лет… Да вы присаживайтесь, вот сюда, на диван, здесь вам будет удобно. В ногах правды нет…
«Можно подумать, она есть в… том, что повыше», – усмехнулась я про себя.
Старенькая рухлядь, именуемая хозяйкой диваном, жалобно заскрипела подо мной.
– …Вот я и говорю: я-то прожила честно, – продолжила Маргарита Мироновна, опускаясь в такое же ветхое кресло напротив дивана, – а вот некоторые… Как бы вам помягче-то сказать?.. Корыстные лживые люди, еще и до ужаса зловредные…
– Вы имеете в виду Ахолию Ивановну? – догадалась я.
– Ее, ее, царство ей небесное! Вот уж кто кровушки у всех попил! Ой, попил!.. Не тем будь помянута… Когда ее, говорите, прибили? Недели полторы уж как? Что ж, оно и неудивительно, – горько усмехнулась женщина, поправив на груди свой выцветший халат.
– Это почему же? – уточнила я.
– Много она бед в жизни сделала! И подлой была, и зловредной, людей просто ненавидела, причем всех! Представляете? Да-а… За что ненавидела? А кто ж ее знает?! Может, ее в детстве сильно обидели, но мне про то неизвестно… Только вот я-то тоже не сильно радостно жила, и войну в детстве перенести пришлось, под бомбами, помню, в подвалы бегали прятаться, и голод, и детдом… Но я такой злобной почему-то не стала. А Ахолия Ивановна… Вам повезло: я эту стерву хорошо знаю, мы же с ней практически вместе после института пришли работать, точнее, сначала я пришла, а через год – она.
– Да вы что! – обрадовалась я.
– Да. Так что спрашивайте, что вы там узнать-то хотели?
– Я хотела узнать все, что только можно.
Маргарита Мироновна посмотрела на меня внимательно и покачала головой.
– Все? Это я вам долго буду рассказывать, как она людям в души гадила, как сплетни про сослуживцев распускала да своих коллег подсиживала…
– Ну, думаю, тут я нового ничего не узнаю. А вот скажите, когда у нее вдруг появились деньги, я имею в виду большие деньги?
Я внимательно смотрела на хозяйку. Та прищурила один глаз.
– Откуда вы знаете, что у нее появились большие деньги?
– Работа такая.
– Значит, это ее деньги ей боком вышли, не иначе! – заключила женщина. – Вот правильно говорят: нечестные деньги счастья не приносят! Из-за них ее, поди, и грохнули!
– Так деньги все-таки были нечестные, – заключила я. – Может, знаете и откуда они у нее?
– Нет, этого я, к сожалению, не знаю. Но то, что деньги дурные – это и к гадалке не ходить!
– В каком смысле дурные? – не поняла я.
– В таком. Как же иначе? Не было их у нее никогда, я имею в виду, настоящих-то денег. Да мы тогда все бедно жили, еле концы с концами сводили. Время было тяжелое, послевоенное… У меня-то в войну все родственники поумирали: и родители, и братья-сестры, одна я осталась, в детдом попала. После него вот в институт поступила, хотела врачом стать, людей лечить… Не вышло, направили на работу на санэпидемстанцию, а я все одно довольна была: мечта моя сбылась, я диплом врача-эпидемиолога получила. А когда Ахолия к нам пришла да стала рассказывать, какая у нее сестра сволочь, и зять дебил, и племянник ворюга, так я прямо поразилась: как же это можно так с родственниками?! Да если бы у меня хоть кто-то из родных был, хоть какая завалящая двоюродная сестра или там брат!.. А эта гадина все поливала и поливала своих дерьмом!.. Вы извините, что-то я разошлась сегодня… Давно никого из своих не вспоминала…
Маргарита Мироновна подошла к буфету и достала из него пузырек с какими-то каплями.
– Вы мне хотели про большие деньги Ягудиной рассказать, – осторожно напомнила я, видя, как хозяйка капает себе в рюмку.
– Хотела… пятнадцать, шестнадцать… Сейчас, сейчас, я помню… Двадцать. Сейчас, я за водичкой…
Она вышла на кухню, а я от нечего делать окинула ее комнату еще раз взглядом. На стене возле комода висел портрет маленького мальчика болезненного вида. Фотография была очень старая, пожелтевшая, в простенькой рамочке.
– А это – мой сын, – сказала Маргарита Мироновна, возвратившись в комнату и перехватив мой взгляд. – Митя умер, когда ему было десять лет. Инвалид детства… Муж бросил нас сразу, как только узнал, что мальчик родился с ДЦП…
