Анна Ольховская - Драконовское наслаждение
Похоже, сейчас был именно такой случай, правда, если у Олежки лицо было совсем перевернутое, то Мартин всего лишь сосредоточенно хмурился.
Но когда из вертолета вывезли каталку с Моникой, выражения лиц встречающих сравнялись. Ужас, шок, боль, гнев согнали краски, оставив лишь мертвенную бледность. На скулах вспухли желваки, кулаки сжались, глаза потемнели – они даже стали похожи на какое-то время, голубоглазый блондин Мартин и кареглазый брюнет Олег.
Похожи в своем гневе, в общем желании раздавить тварь, сотворившую ТАКОЕ с девушкой.
А потом они увидели меня, рыхлым грибом-дождевиком восседавшую на инвалидном кресле-каталке. Я и сама не ожидала, что стресс так надолго отберет у меня способность передвигаться самостоятельно, но увы – стоило мне там, в вертолете, встать с кушетки, как ноги самым бессовестным образом подкосились, и моя кормовая часть со свистом устремилась к днищу вертолета, но нас с ней (с кормовой частью) вовремя перехватил беседовавший со мной врач. Он же усадил меня в кресло-каталку и бережно вывез из вертолета.
И Олежку с Мартином пришибло окончательно.
Брат бросился навстречу, присел передо мной на корточки и, вцепившись в мои ладошки, дрожащим голосом спросил:
– Варька, что это?
– Понимаю, что я сейчас больше похожа на мешок со склада вторсырья, но все же хотелось бы именоваться не «что», а «кто». Я все же особь одушевленная.
– Она еще шутит! – горько усмехнулся Олежка. – Нашла время и место!
– А что, шутить можно только в специально отведенных для этого местах?
– Нет, ну ты слышал? – обернулся к подошедшему Мартину мой брат. – Сидит зеленовато-бледная немочь, доставленная реанимационным вертолетом, и хохмит! Ты себя со стороны видела?
– Пока нет, душа еще ни разу в астрал не уходила.
– Варька! Прекрати уводить разговор в сторону, немедленно говори – что случилось? Где ты нашла Монику?
– В лесу, в паре километров от развилки, ведущей к земле Кульчицких.
– В лесу?!! Но что ты там делала? Родители ведь мне говорили, что ты в Москву по делам ездишь!
– Я не хотела их волновать, мама, наслушавшись Матрену Ивановну, меня со двора боится отпускать, ей повсюду маньяки мерещатся.
– Как видите, Варя, не зря ваша мама волновалась, – Мартин снова перешел на «вы»... – Вы представляете, что могло произойти, встреть вы в лесу не Монику, а того урода, что сотворил с ней такое?
– Уроду пришлось бы плохо! – А что, здесь могу повыпендриваться, вообразив себя солдатом Джейн. – У меня, между прочим, электрошокер всегда с собой.
– Электрошокер – это да, – покивал Мартин, – это серьезно. Но все же вели вы себя неразумно.
– А если бы я вела себя разумно, Моники уже не было бы в живых.
– Ну почему же, кто-то другой нашел бы! – Олежка прижал мою ладонь к своей щеке. – Дурочка, ты представляешь, что бы с нами со всеми было, если бы...
– Не нашел бы кто-то другой, – проворчала я. – Не успел бы.
– В смысле? – насторожился Мартин.
– А потому что стоило мне отъехать вместе с находкой, как возле тех кустов, где лежала девушка, появился урод.
– Что?!! Ты его видела?
– Ну да.
– И он тебя видел, – помертвевшим голосом произнес Олежка. – И твою машину. И номер машины... Мартин, теперь он придет за ней!
– Никто не придет, – упрямо поджала губы я. – Тоже дурака нашли! Он что, зря столько лет дурил голову нашей милиции, чтобы теперь привлечь ее внимание?
– Во-первых, внимание уже привлечено, – тихо проговорил брат. – Сначала – тело Аси, теперь Моника с такими же ранами, как у подруги. Но Моника жива и может дать опасные для мрази показания. Или тебе что-то рассказать по пути.
– Ничего она не говорила, она не в том состоянии.
– Но та тварь об этом не знает! И будет охотиться на тебя. И на Монику, кстати.
– Вот только не надо из него сверхчеловека делать, он несколько лет охоту ведет только в своем околотке. И вряд ли сунется в Москву, поверьте.
– Несколько лет? – нахмурился Мартин. – Что вы имеете в виду? И почему он не сунется в Москву?
– Я вчера и сегодня ездила по окрестным деревням, расспрашивала местных...
– Но зачем?!!
– Затем, что милиция-полиция не желает замечать очевидного, и девушки продолжают исчезать.
– Чего – очевидного?! – начал заводиться брат.
– Того, что на протяжении последних нескольких лет в окрестностях нашей деревни бесследно пропали восемь девушек, включая Асю и Монику. Причем только девушек, и тел их не нашли.
– Та-а-ак, – протянул Мартин. – И что, местные урядники не связали эти исчезновения между собой?
– Представьте себе, нет. Девушки пропадают где-то один-два раза в год, в основном летом и осенью, во время поисков ягод или грибов, и проще считать, что они всего-навсего заблудились. Или сбежали.
– Ну допустим, вы правы, и в тех местах действует маньяк. Но почему вы уверены, что в Москву он не сунется?
– Потому.
– Очень вразумительный ответ.
– Вы все равно не поверите.
– Только не говори, что тоже видела Змея Горыныча! – хмыкнул Олежка.
– Простите – кого?! – Брови Мартина прыгнули вверх.
– А, это наша соседка, бабка Мотя, все уши прожужжала байками о виденном ею в лесу чудище чешуйчатом. Мол, завелся у них Змей Горыныч, он-то девок и таскает. Даже нашей маме из-за ее россказней что-то такое во дворе привиделось, на двуногую рептилию похожее. И что, Варюха, ты там, в лесу, тоже такое видела?
– Не знаю. Но на обычного человека он не похож.
Да, я больше не хотела обманывать сама себя. То был не куст, и ничего мне не показалось.
Я действительно видела ЕГО.
ГЛАВА 30
Несмотря на активное сопротивление и бухтеж, меня все же оставили в клинике, уложив в отдельной палате, похожей на номер-люкс пятизвездочного отеля. И даже подставки для капельниц здесь напоминали дизайнерские тонконогие светильники.
Вот только пузырьки с содержимым, вливаемым в вены пациентов, увы, были самыми обычными, такими же, как во всех больницах. Потому что физраствор с глюкозой – он везде физраствор с глюкозой.
Литр этого счастья и втекал по каплям в мой организм, намекая на скорое свидание с больничной сантехникой (не знаю, как у других, а у меня реакция на капельницы именно такая), верхняя четвертинка правой булочки ныла от немалого количества принятых уколов, но в целом интенсивное восстановление моего истеричного организма продвигалось успешно.
Мартин вчера ушел довольно быстро, оставив, правда, возле моей палаты и реанимации, где сейчас находилась Моника, ребят из своей службы охраны, а вот Олег просидел со мной до позднего вечера только благодаря умелому очаровыванию молоденькой медсестрички.
Мы с ним дружно решили ничего не говорить родителям, иначе мамуся окажется в соседней палате. Я позвонила домой и сказала, что останусь ночевать в городе, мы вместе с Олегом идем на премьеру нового фильма. Брат взял у меня трубку и подтвердил – да, идем, потом лично провожу домой. Мама поворчала немного, но ничего не заподозрила, а это главное.
Все равно на следующий день меня обещали отпустить на волю, и я вернусь домой.
Правда, и Мартин, и Олег дружным хором настаивали на том, чтобы я ни в коем случае не совалась в Низовку, пока маньяка не поймают.
Но это уж фигушки. Этого урода несколько лет выследить не могут – ну да, да, его, собственно, никто и не выслеживал, потому как для правоохранительных органов он не существовал. Но толку от того, что теперь существует?
Впрочем, не факт, наша милиция-полиция для меня вообще остается загадочной организацией со своей логикой, правилами и, самое главное, языком. Со всеми их «жидкостями, похожими на воду» и «металлом, похожим на золото». Но это ладно, даже где-то объяснимо, а вот недавно я сама слышала, как в одном из криминальных телерепортажей суровый представитель этих самых органов сообщил, что «на теле трупа имеются ранения, характерные для отделения головы от тела». Полный апофигей!
В общем, не факт, что расследованием займутся всерьез.
Хотя...
Из глубины размышлизмов меня выдернул негромкий стук в дверь. Что, опять медсестра со шприцем наперевес? Выписать меня обещали сегодня после обеда, но до этого, видимо, решили насытить мой организм максимально возможным количеством лекарств.
Стук повторился. Значит, не медсестра, она стучит только для того, чтобы предупредить о своем приходе, приглашения особого не ждет, почти сразу открывая дверь.
А тут приглашения ждут. Ну что же, на особое, с книксеном и помахиванием веером, пусть не рассчитывают, капельница мешает, но обычное – всегда пожалуйста:
– Да, входите!
Дверь распахнулась, и в палату вошла... нет, вбежала Элеонора – заплаканная, кое-как причесанная, с осунувшимся после долгого перелета и слез, но абсолютно счастливым лицом. Возле моей кровати женщина упала на колени и, вцепившись в мою ничего не ожидавшую ладонь, принялась покрывать ее поцелуями, повторяя дрожащим голосом:
