Галия Мавлютова - Королева сыска
Да, подумал Беляков, таким подполковника он видел разве на собирухах по случаю торжественных дат, скажем, Дня милиции, когда старик снимал галстук и начинал вспоминать боевую молодость. Лейтенанту почему-то вспомнилось, что подполковнику через два года будет пятьдесят, что у него жена и двое взрослых детей.
— На чем вы остановились? — поинтересовалась Гюрза.
— На ваших совместных подвигах, — Григориев оставил очки в покое, отложил их в сторону, что с ним случалось крайне редко. — На самом интересном месте. Как вы Бежанидзе брать поехали.
— Я тогда, с вашего позволения, закончу за него. Можно? — вопрос относился то ли к разрешению закурить сигарету, которую Гюрза пальчиком достала из пачки, то ли к недосказанной истории.
Подполковник разрешил и то и другое. Гюрза, сделав упор на том, что они по горячим следам раскрыли угон, вернули машину владельцу, задержали двух разборщиков краденых машин, довела до конца повествование. И если эту историю правильно истолковать, то получается — его, Григорцева, обученный всем оперативным премудростям подчиненный решил проявить инициативу, потому что любое промедление было равносильно отказу от задержания. А Гюрза просто случилась рядом. Стечение обстоятельств. Как и то, что Тенгиза упустил не его подчиненный. Некогда кадры было подбирать, машину могли разобрать до винтика.
— Ты меня начальству мозги пудрить не учи.
Ученый сам. Почему от меня вашу связь скрыли?
Не доверяешь мне? Думаешь, от меня на сторону уйти могло? — Дрогнувший голос свидетельствовал о том, что обида Григорцева не наигранная.
— Связь? — кокетливо переспросила Гюзель. — Василий Данилович, докладываю: связи нет, есть сотрудничество.
Григорцева ее ответ почему-то шокировал:
— Ты меня на словах не лови…
— Тогда подумай, Василий Данилович, — не дала ему договорить Юмашева, — приходишь ты в вышестоящий кабинет, — Гюрза подняла палец вверх, — а тебя, между прочим, спрашивают там, дескать, к нам в кабинеты поступают данные, что часто видят одного оперка твоего с мадам Юмашевой в разное время в разных местах. Что, у них любовь или ты их в напарники определил? И ты сразу оказываешься перед выбором: врать начальству в глаза или плодить еще одного посвященного, А не хочется ни того, ни другого. Потому что ты соврешь, начальство твое поймет это — и отношения с ним подпорчены. Тебе это надо? Нам это надо?
— А чего это ты меня по отчеству кличешь? — остановил поток слов Григориев. — Старишь меня? Или дистанцию подчеркиваешь между майором и подполковником? А как начну тебя по отчеству величать, приятно будет? Ладно, — он махнул рукой, — поигрались в конспирацию и будя. Тем более ничего путевого у вас не вышло и Марьева так и так надобно производить в почетные «глухари» и укладывать в сейф. Причем делать это незамедлительно, слышь, Виктор?
Виктор стоял до какого-то момента, как и положено провинившемуся, потом под шумок сел, и это прошло незамеченным. Сейчас, отметив, что он снова из «Белякова» стал «Виктором», согласно и грустно кивнул.
— Не думаю, — сказала Гюрза, — не думаю. Да, выход через Тенгиза на следующее звено цепочки, которая подвела бы нас к исполнителю или заказчику, накрылся медным тазом. Но мы не зря пахали. Очерчен круг, впереди замаячили тени. И потому обидно бросать все. Дожать хочется.
— А как ты спрашивала давеча — тебе это надо?
— Надо, — ответила Гюрза. — Считай, что я соскучилась среди шлюх по настоящей оперативной работе.
«Такое объяснение должно вполне устроить Григорцева», — подумал Виктор.
— Допустим, надо, — сказал подполковник, — но ведь Тенгиза вам не выловить, а ты сама сказала, что с ним оборвалась цепочка. Тыркаешься дальше до бесконечности? А ты знаешь, сколько у меня дел, и вот на нем, палец начальника отдела вытянулся в сторону Виктора, — сколько еще незакрытого, и новые «терпилы» идут один за другим, не берут отпусков, заразы, до конца следствия по депутату. Позавчера вон опять труп отрыли.
В прямом смысле отрыли. На собачьей площадке.
Пес чей-то, сволочь, вынюхал и разрыл ру… лапами. И кому поручать? Ему вот и поручили. Потому что нет у меня больше людей, нет.
— Труп на собачьей площадке, — встрял в разговор осмелевший Виктор, очень походит на несчастный случай. Может, и не будет у нас нового «глухаря».
— Ну-ка, ну-ка, это что-то новенькое по части несчастий. — Григориев потянулся за очками, нащупал их на кипе служебных бланков. Закусив дужку, с любопытством воззрился на подчиненного.
— Покойный, он — бомж, документов при нем не обнаружено, а значит, его и нет, в принципе.
Ошивался возле Витебского вокзала, пил всякую дрянь типа очистителя биохимического. Накушавшись в очередной раз, поскользнулся и грохнулся затылком о твердую поверхность, от полученной черепно-мозговой скончался. Закопали его дружки-бомжи, предали тело земле, в пьяном обалдении испугавшись, что милиция может выйти на них и пришить заранее обдуманное. Можно получить чистосердечные объяснения двух могильщиков и пятерых свидетелей. Все будут, конечно, бомжи, но ведь и покойный не депутат.
— Так, так, — подполковник надел очки, посмотрел сквозь них на Виктора, будто видел впервые, потом снял. — Чувствую сильное ермолаевское влияние. Ну, колись, Ермолаев насоветовал?
Он тебя учит, как дела раскрывать надо? Переквалифицируя в несчастные случаи.
— Это не тот Ермолаев, который на Литейном поработал? — напомнила о себе Гюрза.
— Он самый, — подтвердил подполковник. — Ладно, мы еще поговорим о несчастных случаях, товарищ лейтенант.
По тому, каким тоном было дано обещание, даже по неуловимым оттенкам голоса Григорцева, недоступным постороннему уху, Беляков понял, что нового «глухаря», скорее всего, не будет. Кому он нужен? В отличие от несчастных случаев.
— Так вот, вернемся к вашему Марьеву… — начальник отделения призадумался. — А кстати, Тенгиза в розыск дали?
— Обижаешь, — покачала головой Гюзель. — А как же!
— Ну ладно, хоть что-то… — проворчал Григорцев, потом тяжко вздохнул. — Сама посуди, Гуля, если всерьез разрабатывать эту «мокруху», то на нее надо кидать роту сыщиков, не занятых больше ничем. И только в этом случае можно на что-то надеяться. Ну что я тебе буду говорить? А вас двое.
Значит, затея пустая. Трата времени, за которое можно понараскрывать бытовух и существенно поднять раскрываемость в районе. Могу я согласиться на ваши забавы? Тем паче вы уже попробовали, и результат известен — тупик. Хватит, ладно?
Не до игр в пинкертонов.
— Василий, все понятно. Ты прав во всем, кроме одного пустяка. Тупик не такой уж непроходимый, — Гюрза говорила почти ласково. — Есть одна идея, мы должны попробовать ее отработать.
Давай сойдемся знаешь на чем? На неделе. Если через неделю ничего не нарисуется — мы отступим. Виктор заполнит последнюю страничку в «корках», и забудем о Марьеве навсегда.
Григорцев сыграл неведомый марш дужкой на зубах, достал фланельку, тщательно протер ею стекла, потом сказал:
— Неделю я вам дать могу… Коли уж спутались, впутались и запутались. Но… Но теперь, голуби, придется вам ставить меня в известность о ваших планах. Тем более конспирация ваша закончена, вся городская милиция знает о вашей парочке. Отсюда вопрос первый: чего намерены делать сейчас, когда Тенгиз от вас уплыл?
Подполковник смотрел на Гюрзу, и Виктор повернул голову в ее сторону. Виктор вообще чувствовал себя странно, будто он ребенок, а родители в его присутствии решают его судьбу.
— Говорить с падчерицей Марьева.
— Это и есть след? — усмехнулся Василий Данилович.
— Да. Каюсь, сообразила только вчера. Вернее, сегодня ночью. Пришло на ум одно воспоминание.
Два года назад, как раз когда я занималась Марьевым, убили ухажера его падчерицы. Стасом вроде бы его звали. Ей было тогда пятнадцать, кавалеру столько же, учились они в одной школе. Парня зарезали в Некрасовском садике, когда тот возвращался вечером с тренировки. Мочканули грамотно: вынырнул из темноты мужик в прикиде бомжа, всадил в сердце заточку точняком в сердце, поставленным ударом, профессионально — и убежал.
Никто из тех, кто вечером шастал по садику, ни понять ничего не успели, ни запомнить. Опера, что вели это дело, склонялись к тому, что парня порешили из-за его папаши. А тот работал в таможне, а где таможня, там разборки. Но опера так ничего и не нарыли. Разумеется, вышел стопроцентный «глухарь».
— А ты связала убийство с Марьевым? — высказал догадку Григориев.
— Да, связала, хотя ничего и не доказывалось.
Связала только в уме. Я ж собирала на Марьева матерьяльчик, самый разный, отовсюду. Болтала и с проститутками из агентств, которыми пользовался будущий депутат. Так вот он предпочитал очень молоденьких, часто покупал малолеток. Даже закрадывалась в голову крамольная идея подсунуть ему несовершеннолетнюю и, повязав на этом, произвести в «барабаны». Не люблю такие финты, но, наверное, надо было… Да, так вот падчерица как раз была в марьевском вкусе. Отсюда вылупилась у меня версия, которая объясняла странное убийство. Марьев проникся к приемной дочери любовью, настоящей любовью, не страстишкой, и из ревности «заказал» ухажера-соперника. Но версия, повторяю, не доказывалась, и ввиду бесперспективности я ее забросила.
