Владимир Безымянный - Русское видео
Говорила Нонна тихо, запинаясь, бледные губы без помады беспомощно шевелились, как бы подыскивая нужное слово, изредка она запускала кончики пальцев в пышную каштановую гриву. Впрочем, особого доверия у располагавшего кое-какими сведениями о ней майора она не вызывала. Однако раньше времени раскрывать карты он не стал. Играть приходилось только на выигрыш. Пока нет доказательств, слова сей дамы опровергнуть нечем. Ну, что ж, майор, преисполнимся сочувствия и доверия. Всякая правдоподобная ложь вполне поддается проверке.
Приехав в Управление непривычно рано — в шесть утра, голова пухла от недосыпа и сумятицы мыслей, — Строкач отрешенно углубился в документы дела, разросшегося и занимавшего уже две папки. Однако через полчаса с готовностью оторвался от бумажной стихии — в кабинет входил Родюков.
— Что спозаранку, Игорек?
— Не могу спать, хоть убей. От вас заразился, Павел Михайлович. Кажется, и набегался вчера…
Лейтенант выглядел довольно бодро, несмотря на синеву под глазами. Строкач, памятуя начало своей оперативной работы, испытывал к Родюкову теплое, почти отцовское чувство — хотя разница в их возрасте была не так уж велика. Но скидок не давал, хотя Игорь и обладал прирожденными качествами розыскника, и прежде всего — интуицией. Кому дано, с того и спросится. Настоящую хватку вырабатывают годами.
— Так это еще лотерейщики приувяли. Не то мы вообще с ног сбились бы.
— Наоборот, «у станков» их проще отыскать, разговорить.
— Не уверен, что проще. Когда ты их берешь расслабившихся, домашних, поодиночке, вот тогда и разговор получается. Чем они активнее в этот момент — тем сложнее. Но общий язык можно найти почти со всеми. Мы озабочены убийством, они — свертыванием бизнеса. С каждым нерабочим днем они будут все словоохотливее.
— Что могут дать лотерейщики, если убийца — один из этих трех. Круг очерчен достаточно отчетливо.
— Но ответ на вопрос о мотивах убийства может прийти и извне. А это и значит — кто. Так что, давай, щупай бизнесменов. Мы им сейчас нужнее, чем телохранитель, не уберегший хозяина. Остальные прихвостни тоже не на благодарность должны рассчитывать, — Строкач говорил глухо, без раздражения, но чувствовалась подавленность. Останавливаясь, он накалывал иглой остро отточенного карандаша интересующие его места показаний. — Как бы здесь не прозевать не только убийцу, но и будущую жертву. Компания подобралась — нужен глаз да глаз. Не профессионалы, но народ пакостный.
За неделю, минувшую со дня убийства Шаха, лейтенант наскреб добрую половину папки показаний. Какие уж тут пояснения! Поэтому он счел, что шеф тратит время впустую. Однако и не будучи знаком с Карнеги, считал, что возражать не стоит. Пусть выговорится.
— И не так они, Игорь, засуетились, как следовало бы ожидать. Обычно мафия таких вещей не прощает. Когда недавно брали руководителей группировок — а ведь взяли действительно всех, кроме, заметь, Шаха (хитер, гад, — никаких улик!), шум поднялся — не приведи господь! Чуть ли не войну нам объявлять собирались. Ну, на это кишка у них тонка. Помутили воду и попрятались по норам. Всех-то зараз не повыдергаешь. Мафия, как ни посмотри, — практически неуничтожима. И камеры набиты, а все идет своим чередом. Только иные продвинулись по блатной лестнице на ступеньку-другую. Радовались, небось. Так что не стоит и пробовать втихую пришить такого, как Шах. И свое расследование они, будь спокоен, провели. Не хуже нашего. А наше по результатам на сегодня — хуже некуда. Хотя, если бы у них был результат, то и до нас что-то донеслось бы. Информаторы работают. Кто-то прячет концы в воду — и от нас, и от своих. Отводит удары. Вот хоть убей — не вижу я траура по Шаху, не слышу призывов к мести. Любителей «блатной лирики» нет среди лидеров мафии. Положение, принадлежность к касте — это выше денег. Оно дает право и собирать деньги, и отбирать. И, конечно, взаимовыручка. Но какая! Сильные стоят на слабых, подминают, калечат… Один расслабился — Лоза, может слыхал? — бросил Мерину: «Вы уж офонарели, сколько можно платить?». Результат — реанимация, дырка в легком. Выжил, но заявление подавать — ни в какую. Не знаю, не видел, не помню… А сам на мертвеца похож. Месяца три еще аферами пробавлялся, а потом пьяный из окна выпал. Может, и правда случайность, но не очень верится. Но это все мелкота, на их примере других учат не болтать. А вот когда фигура покрупнее отбывает на кладбище, свои всегда знают, чья кошка мясо съела. А раз они, то отчасти и мы. С Шахом другое, осиротевшим боевикам даже мстить некому…
— Это Пугень которыми заправлял?
— Он. Но не он же в конце концов первая скрипка. И боевики знали, на кого работали, так что не все дело в тупой исполнительности. Уголовники-то в душе плевать хотели на месть и прочие установления воровского кодекса. Но если дело серьезное, все может быть разыграно, как по нотам. Так что давай-ка никого не упускать из виду. Золочевская запросто пренебрегла подпиской, второй день нет в городе. Букова-то за тобой?
— Железно. Сам скоро сменяю наблюдение. Она как заперлась дома, так и не выходит. Мать на базар за фруктами гоняет. Ну, да мама у нее не сказать чтобы ветхая старушка. Вчера в семнадцать ноль-ноль Татьяна Дмитриевна с родительницей чинно прогулялись на почту. Оформили подписку на журнал «Советская милиция», «Рекламу» и газету «За правопорядок».
— Поздновато хватились.
— Чуют, что потом вообще времени может не остаться.
— Зачем тогда журналы? Маму просвещать? Ты, однако, не обольщайся — со временем у нас тоже туго. Недосыпаешь, говоришь? Отдыхать будем, когда дело раскроем. Вот тебе и стимул похлеще материального. Знаешь, ведь, что самое сладкое? Должен помнить еще детские загадки.
Полузабытое «сон» Родюков дважды мрачно повторил про себя, сбегая по лестнице, ступени которой были вытерты неисчислимым множеством посетителей и работников Управления, в большинстве также не больно веселых ребят. Если что хорошее и высвечивалось по службе — а это было, как правило, удачно распутанное дело, — то на это уходило столько сил, что на радость их уже не оставалось.
В связи с тем, что пост у дома Буковых был моторизованным, добираться Родюкову пришлось своим ходом. Только и делов, что проехаться с одной конечной метро до другой, времени — полчаса. Опоздал лейтенант совсем ненадолго, но достаточно, чтобы, свернув за угол, заметить удаляющиеся номера белых оперативных «жигулей».
Укрывшись в будке таксофона, Роднжов набрал номер. Трубку взяли после первого сигнала.
— Строкач слушает.
— Это Родюков.
— Ага, не запылился. Мог бы раз в жизни по казенной надобности на такси прокатиться. Ну, ничего. Представления ты не упустил. Букова поехала на такси, заказанном в оба конца, в Черемушки. На улицу Садовую… Да, младшая. Ну, старшая, думаю, хлопот тебе не доставит, даже если вздумает позже обычного на базар пройтись.
— Вы часом не ясновидящий, товарищ майор? Она как раз появилась с сумкой…
Гордо держа красиво посаженную, с заметной сединой голову, Букова пробиралась по крутизне Классического переулка, сбегающего к рынку. В задумчивости заглянула в пустую витрину овощного магазинчика, отвернулась, поправила голубую яркую косынку, с которой почти не расставалась.
Не большой любитель домашних походов на рынок, Родюков, удерживая в поле зрения чуть сутуловатую спину Буковой, оказался в самой гуще озабоченно снующей толпы. Покупала Букова-старшая с разбором, всего понемногу, но только наилучшего качества. Восхитительные крымские яблоки, огурчики — один к одному, сливочно-желтоватый нежный творог… Наконец настал черед мяса, возле прилавков с которым вились раздраженно гудящие хвосты очередей. Выбора не было. Однако Букова, ласково улыбнувшись громадному, лоснящемуся, как пресыщенный кот, продавцу, пошмыгивающему туфлеобразным угреватым носом, протянула ему свою сумку. Тот закивал. Маневр Буковой не остался незамеченным. Очередь напряглась и загудела. Мясник, однако, что-то шепнув ей, оставил сумку у себя, тем самым успокоив активистов из очереди, затем поднял прилавок и повел женщину в дверь подсобки, беседуя, словно с нежданно встреченной родственницей. Сумка так и осталась маячить среди малопривлекательных ошметков сала, пышно именуемых «Свинина жирная».
Затесавшись в недлинную очередь за кооперативной колбасой, Родюков честно ее отстоял. Прошло десять минут. Ему пришлось переместиться в «хвост» к соседнему прилавку. Продавщица с профессиональной зоркостью мгновенно квалифицировала его если не как проверяющего (минус четвертной), то как одного из надоевших, но для нее безвредных карманников (минус сколько-то у покупателя). К карманникам, в отличие от милиции, на рынке относились равнодушно, но с пониманием: у каждого своя работа.
