Карина Тихонова - Рапсодия в стиле mort
Нора посмотрела на Арсения.
– Как это понимать? – прошептала она, потому что голосовые связки внезапно сели.
Арсений пожал плечами.
– Да как хочешь!
– Арсений!
Нора вложила в это слово столько мягкой укоризны, сколько ей было отпущено природой.
– А что особенного? – спросил субъект, усмехаясь. – Дело молодое!
Нора хотела в очередной раз призвать Бога, но вовремя спохватилась. Дверь спальни приоткрылась, из-за нее снова высунулась растрепанная девица. Простыня окутывала тело наподобие римской тоги, ночной рубашки на ней уже не было:
– Где моя одежда? – Девица поймала неприязненный взгляд Норы и сконфузилась: – Простите, я в таком виде…
– Открой гардероб, – посоветовал Арсений. – За вид можешь не извиняться, чего я там не видел.
У девицы хватило совести покраснеть. Дверь снова захлопнулась.
– И это в такой день! – сказала Нора, обращаясь к самой себе.
Глаза Арсения вспыхнули.
– Не твое дело!
– Нину только-только похоронили!
– И это тебя не касается!
Нора покачала головой. Она уже знала, куда нанести удар.
– Зря ты так, Сенечка. Я по делу. Утром мне позвонил Олег Владимирович и просил зайти к тебе. – Она с удовлетворением увидела, как небритые щеки субъекта окатила красная волна.
– Что он тебе сказал?
Вопрос прозвучал враждебно, однако в глазах с лопнувшими кровеносными сосудами мелькнул страх. Норе это понравилось. Похоже, она и вправду нашла уязвимое место Арсения Платонова.
– Он за тебя беспокоится. Ты обещал повидаться с ним перед отъездом, но не зашел. Потом этот сердечный приступ… – Нора снова сделала паузу, вглядываясь в небритое лицо напротив. – Он очень просил тебя с ним связаться.
Арсений опустил глаза и кивнул. Его лицо стало непроницаемым.
– Спасибо. – Голос ровный. – Если это все…
Он не договорил. Нора широко улыбнулась.
– В смысле «выметайся, дорогая»? – Она подошла к Арсению и попыталась обнять его за шею. От майки несло залежавшимся бельем, однако Нора пересилила себя и прижалась головой к его плечу. – Может, выпроводишь эту дурочку? – шепнула она, поглаживая мужской затылок длинными красивыми пальцами. – Сегодня такой день, когда рядом должен быть близкий друг.
Нора отодвинулась и заглянула Арсению в глаза. Она чувствовала нарастающее раздражение. Он стоял как каменный, излучая флюиды несокрушимой неприязни. Неужели ей так и не удастся его приручить? Нора считала своей главной проблемой Нину, а выходит, что она ошиблась.
– Она останется, а ты уйдешь.
– Почему?
Арсений соблаговолил взглянуть на гостью.
– Потому что ее я пригласил в отличие от тебя.
Он выдержал ее молчаливый яростный натиск, не отводя глаз. Нора грубо оттолкнула Арсения с дороги и вышла из номера. Дверь захлопнулась, замок щелкнул с отчетливой неприкрытой угрозой, словно взведенный пистолетный курок.
Глава 16
«Хотя мама всегда удивлялась силе его воображения, Арсен считал, что унаследовал свой дар от нее. Он рос под аккомпанемент ярких увлекательных рассказов об отце-полярнике, погибшем на Крайнем Севере много лет назад. Рассказы звучали убедительно, потому что их иллюстрировали фотографии, расставленные по всей квартире. На снимках фигурировал высокий широкоплечий мужчина с мягкой короткой бородкой, одетый в пушистую меховую куртку и свитер с высоким воротом. «Отец», – поясняла мама маленькому Арсену. Мужчина смотрел на сына с веселым недоумением, словно не верил своим глазам. Между бородой и усами, казавшимися хрустальными от инея, сверкали ровные крупные зубы; густые волосы, не покрытые шапкой, развевал порыв ледяного ветра.
Арсен любил мужчину на фотографиях. Наверное, поэтому долго не замечал, что снимки, расставленные на столе, тумбочке и развешанные по стенам, отличаются только размерами; это был один кадр, размноженный со страстной многократностью. А потом нашел фотографию отца в пожелтевшем старом журнале, который мама хранила на самом дне гардероба под стопкой аккуратно сложенных скатертей. Арсен уже умел читать, поэтому довольно легко выяснил, что зовут того не Петр Платонов, а Василий Загребнюк, и он вовсе не полярник на арктической станции, а строитель мостов. В 1961 году Василий Загребнюк был жив-здоров и вместе с китайскими друзьями строил мост через реку Амур. Это Арсен узнал совершенно точно, посмотрев дату в углу журнальной страницы.
Он ничего не сказал маме. Догадался, что его открытие радости не принесет. Он снова сунул журнал под стопку скатертей и постарался аккуратно ее разгладить. Змейка сомнения, которая робко копошилась в его душе под влиянием маленьких противоречий в чудесных рассказах, выбралась из треснувшего яйца. Арсен понял: мама его обманывает.
Открытие не вызвало враждебности. Он любил маму точно так же, как раньше, и верил ей ничуть не меньше. Просто Арсен, наконец, догадался, почему ее улыбка всегда кажется виноватой. И еще понял, почему соседки по дому разговаривают с мамой немного свысока, словно одолжение делают. Потому, что у нее нет мужа, а у них – есть. Правда, дядя Коля пьет, как лошадь, у дяди Лени плоховато с чувством юмора, а дядя Вася с утра до ночи бубнит, что евреи правят миром, но – вот они. А что может предъявить миру гражданка Платонова? Незаконного отпрыска? Только-то?
Повзрослев, Арсен нашел в старых маминых бумагах свое свидетельство о рождении с многозначительным прочерком в графе «отец». Его это уже не удивило: он знал, что Петр Платонов, отец Насти и мамин муж, умер задолго до его появления на свет. Арсен не страдал комплексом неполноценности, ему просто было интересно: что за человек сначала клялся маме в любви, а потом бросил на растерзание дворовой своре вместе с их общим ребенком? «Плодом греха», – как выразилась бы правильная тетя Вера. Впрочем, Арсен скорее бы умер, чем задал маме такой вопрос. Он по-прежнему внимательно слушал рассказы об отце-полярнике, потому что понимал: мама нуждается в них не меньше, а может, и больше, чем сын.
Перед приездом Насти фотографии незаметно исчезали со стен и тумбочек. Мать и сын, как молчаливые заговорщики, избегали разговоров об отце.
Арсен вдруг задал себе вопрос: догадывалась ли мать, что восьмилетний ребенок знает ее тайну? «Это возможно», – признался он печально. Но она все равно раскрывала перед сыном мир своей души, населенный чудесными несбыточными фантазиями, в сто раз прекраснее мира реальных предателей и лгунов.
«Вернись на землю», – требовала Нина.
«Вернись в реальность», – эхом вторила Настя.
Они не любили странный дар, доставшийся Арсению от матери. И он, под влиянием поджатых женских губ, множество раз предавал свое воображение, стыдился его и соглашался со словом «вранье». Что ж, Арсен получил по заслугам. Его таланта хватило только на одну настоящую книгу. Книгу, которой гордилась сестра, Нина хвастала перед подружками и которую обе никогда не называли «враньем». Хотя все в ней – от первого до последнего слова – не имело ничего общего с реальностью.
«Голова в облаках», – говорила мама Арсению. Она произносила это без тени осуждения, с веселым пониманием, словно знала, как это здорово – бродить по небу. Громадное розовое облако потрясло Арсена, когда он увидел его в иллюминаторе самолета. Это был его первый полет, но из множества ярких моментов Арсену запомнилось только облако, подсвеченное лучами садящегося солнца. Оно было похоже на пустынный розовый замок, тихо плывущий по небу.
– Нравится? – спросила мама.
Арсен кивнул, не в силах выразить словами свои чувства. Если бы ему разрешили прыгнуть с самолета на облако, он бы сделал это не раздумывая. Жизнь в фантастическом розовом дворце выглядела такой сказочно прекрасной по сравнению со скучным серым миром!
«Реальность, вернись в реальность, смотри на вещи реально, рассуждай реально»…
– Зачем? – не понимал он.
– Потому что так правильно, – отвечали ему. Нина с Настей не очень понимали, что же тут правильного, просто верили в раз и навсегда застывшие истины. Они никогда не страдали болезнью под названием «богатое воображение».
Кило стрихнина в зубы этой реальности и той лошади, на которой она приехала! Арсен не желал иметь ничего общего с реальностью, убившей его мать! Сказочные сладкоголосые птицы не заживаются в реальном мире.
В тот страшный день мама вернулась с работы не к обеду, как обычно, а значительно позже – часа в четыре. Арсен услышал, как звякнули ключи в прихожей, и выскочил из комнаты навстречу маме. Его улыбка тут же погасла. Мама сидела на корточках в углу, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. Ее серо-голубые глаза застыли, разглядывая что-то внутри себя. Что-то очень большое и страшное.
– Мама, – позвал Арсен.
Она не откликнулась. Сидела, оцепенев, и смотрела на невидимого злого зверя внутри. Арсен видел его так же четко, как она.
