Марина Серова - Надежду убивают первой
Недалеко от бывшего домика лесника стояли старые «Жигули» пятой модели. Машина была пуста. Стараясь двигаться бесшумно, я подкралась к сторожке и заглянула в окно.
Единственная комната была погружена во мрак. Лишь крошечный огарок свечи бросал слабые блики на темные силуэты трех человек.
В двух шагах от себя я увидела Филимонова. Он с мрачным лицом стоял спиной к двери, нервно постукивая каблуком ботинка по полу, точно пританцовывая. Ружье он то и дело перекладывал из одной руки в другую.
Дверь в сторожку была заперта изнутри на массивную металлическую задвижку, я заметила отблеск пламени свечи на ней.
У стены на лавке сидели спиной друг к другу две женщины. Филимонов надежно связал их веревкой, что практически не давало им возможности шевелиться. Рты у женщин были заклеены скотчем. В полумраке лиц пленниц рассмотреть было невозможно, но, без сомнения, это были Александра и Ольга.
Я прижала ухо к щели, внимательно наблюдая за происходящим.
— Думаешь, я тебя прямо сейчас застрелю из этого ружья? — усмехнулся Филимонов. — Мы еще не договорили! Потом ты напишешь предсмертную записку, а потом уже… — он сделал характерное движение рукой, вытянув вперед указательный палец сжатой в кулак ладони, — пах-пах! И на покой. Ружьишко вложу тебе в руки, а пулю пущу в подбородок. Пусть все выглядит как настоящее самоубийство! Ну, не вынесла смерти жениха! С кем не бывает. Так что твой уход сочтут вполне объяснимым.
Филимонов самодовольно улыбнулся. Он наслаждался своим положением, чувствовал себя сильным и всемогущим.
Подойдя к лавке, где сидели пленницы, он присел на корточки около Александры и ласково погладил ее по колену.
— А ведь я тебя когда-то любил. Только ты, Александра, меня никогда не замечала. Ты не хотела играть со мной в детстве, не обращала внимания в юности, как бы я ни старался себя проявить. Я готов был отдать тебе последнюю рубашку, но все равно оставался для тебя пустым местом. Ты забирала подарки и со смехом убегала прочь! Даже теперь, возвратившись в Тарасов, ты, Александра, не пожелала меня узнать! Когда я увидел тебя весной, в душе поселилась надежда, что ты изменилась и наконец поймешь — перед тобой настоящий мужчина. Тот, кто тебе нужен! Однако ты прошла мимо, даже не взглянув на меня. Я специально искал с тобой встреч, по нескольку раз в день попадался на твоем пути. Но ты упорно меня не узнавала до тех пор, пока я не остановил тебя. Мы сидели в кафе, я подарил тебе букет роз, ты улыбалась. Разве тебе было плохо со мной?
Юрий вскочил на ноги. Александра вздрогнула, заставив дернуться Ольгу.
— Чем лучше меня был твой Брянский? Чем? Он бросил тебя! Ни ты, ни твоя дочь ему не были нужны! Но ты думала только о нем. Не о матери, не о дочери. О нем! И еще о деньгах. Ты мечтала о богатстве, о загранице. Продажная дрянь! Так знай — ничего этого тебе не видать! Ни денег, ни дочери, ни жизни! Может, ты мне не веришь? Где же тогда твой Вениамин?
Глаза Филимонова блеснули азартом, как у игрока в рулетку, только что сорвавшего нешуточный куш.
Я выставила вперед пистолет. Убить подонка, и делу конец! Но у Филимонова тоже оружие. Он не спускает пальца с курка ружья и держит Александру на прицеле.
— А ты? — обратился он к Ольге. — Неужели ты не понимаешь, что я прав? Мать бросила тебя на произвол судьбы. Ее никогда не волновало, как ты жила все эти годы. Она наслаждалась райской жизнью за кордоном. Так давай же возьмем все, что по праву принадлежит тебе. Это наш счастливый лотерейный билет, а ты предлагаешь использовать его как книжную закладку! Начнем новую жизнь, уедем за границу.
Ольга лихорадочно замотала головой.
— Дура! Я думал, мы друг друга понимаем, но, похоже, ошибся!
Глаза его стали безумными. Филимонов начал задыхаться от злости.
— Пиши! — прошипел он, повернувшись к Александре. — Пиши, что покончила жизнь самоубийством, оставляешь все свое состояние дочери, или я пристрелю вас обеих!
Филимонов сунул в руки женщины ручку и сложенный пополам лист бумаги, поставил на край лавки свечу.
Александра пошевелила кистями и, с трудом дотянувшись до бумаги, принялась что-то писать.
Худшие мои опасения оправдались. Я невольно поежилась. Если не начать действовать в эту секунду — живым ни Александре, ни Ольге не быть.
Огарок свечи все больше и больше мерцал и вдруг подпрыгнул, упал на пол и потух. Ольга словно прочла мои мысли, качнула лавку, лишая тем самым мать возможности дописать записку до конца. Наступила темнота.
Я лихорадочно соображала, что предпринять. Через дверь в сторожку попасть не удастся, она надежно заперта на засов. Выбивать окно опасно, Филимонов может успеть перестрелять пленниц. Юрия необходимо было выманить из избушки. Я вспомнила о машине, на которой Филимонов с женщинами приехал сюда. В голове моментально созрел план, но сделать надо все очень быстро.
«Готова? — спросила я себя, почему-то вспомнив свой первый прыжок с парашютом. — Пошла!»
Подбежав к «Жигулям» Филимонова, я со всего размаха ударила ногой по дверце машины и в два прыжка отскочила обратно к сторожке. Прислонившись к стене около двери, замерла.
В машине моментально сработала сигнализация. Настойчивое завывание сирены разнеслось по всему пространству над озером.
Я надеялась, что Филимонов выйдет из избушки, испугавшись, что шум наверняка привлечет внимание обитателей коттеджа на другом берегу водоема. В такой час в холодеющем воздухе далеко разносится каждый звук. Так и произошло. Дверь сторожки почти сразу приоткрылась, и из нее показался кончик ствола охотничьего ружья.
Филимонов не торопился. Я тоже. Темнота и дверь прикрывали меня от преступника.
Мужчина сделал шаг вперед, настороженно озираясь по сторонам, затем еще один. Из-за двери уже показалось его плечо, когда рядом с собой я услышала тихий щелчок сломавшейся ветки и интуитивно бросилась на землю.
Грянул выстрел, и в то же мгновение раздался громкий удар чего-то тяжелого и плотного. Это не был звук упавшей на землю палки или обвалившейся стены. Это был жуткий треск расколовшейся черепной коробки.
В темноте практически ничего невозможно было разглядеть. Я лежала на земле, сжимая в руках пистолет, и лишь догадывалась, что произошло. Руки тряслись и не хотели успокаиваться. Прежде подобного за собой я не замечала. Стояла мертвая тишина. Сердце бешено стучало в груди, было холодно и сыро…
В нескольких метрах от меня послышался сдавленный стон. Обозрев пейзаж, я встала и подошла к шевелящемуся пятну за дверью сторожки. Стоны повторились. Я присмотрелась. Раскинув в стороны свои тонкие ножки и вытаращив глаза, словно упавший на спину навозный жук, у ног моих копошилась Прохоровна. Из ее плеча густо сочилась кровь, расплываясь круглым пятном на старой вылинявшей кофте. Ничего страшного! Я перевела взгляд на распростертое рядом с ней тело Филимонова; достав из кармана маленький фонарик, посветила ему в лицо и содрогнулась от ужаса. Верхняя часть лица распухла от удара, волосы перепачканы кровью, голова проломлена, а из зияющей раны, пузырясь, выдавливается серое вещество, называемое мозгом. В стороне валялось огромное полено. Судьба сыграла с Филимоновым злую шутку, отомстила, приготовив ужасную смерть. Юрий еще дышал, но не надо быть врачом-реаниматором, чтобы понять — он доживал последние секунды своей жизни.
Случилось невероятное. Мать, намереваясь защитить сына, метила поленом в меня, но попала в голову сына. Юрий, не разобравшись в темноте, кто перед ним стоит, ранил мать в предплечье.
Я прислонилась к прохладной стене сторожки. Во всем теле чувствовалась слабость, хотелось плюнуть на все и очутиться дома, в мягкой постели. Но, как известно, природа одарила женщин удивительной выносливостью, позволяющей им в нужный момент доводить начатое дело до конца.
Не выключая фонарика, я прошла в сторожку. Пленницы по-прежнему сидели на скамье, связанные друг с другом. Их лица выражали испуг. Женщины не знали, кто стоит перед ними, так как свет фонаря был направлен в противоположную от меня сторону.
— Все в порядке, — успокоила я их и перерезала веревки ржавым ножом, валявшемся тут же, на столе.
Пронзительный душераздирающий крик нарушил тишину осенней ночи. Вероятно, Прохоровна сумела-таки подняться и наконец осознала, что натворила.
Без лишних церемоний и объяснений я велела Александре и Ольге оставаться на месте и запереть дверь, а сама отправилась разыскивать Катерину.
То, что с Катей что-то случилось, я поняла сразу. Иначе каким образом здесь оказалась бы Прохоровна?
— Где Катерина? — спросила я Филимонову, неподвижно сидящую около остывающего тела сына.
Прохоровна посмотрела на меня пустым, отрешенным взглядом. Лицо ее было спокойно и не выражало ни горечи, ни злобы. Губы женщины зашевелились. Она собиралась что-то сказать, но слова почему-то не выговаривались, получались только хлюпающие звуки и мычание.
