Матильде Асенси - Последний Катон

Похороны прошли в воскресенье утром, потому что Пьерантонио смог приехать из Иерусалима только поздней ночью в субботу, а мать во что бы то ни стало хотела, чтобы именно он провел панихиду и отслужил заупокойную мессу. Я плохо помню о том, что было до приезда Пьерантонио. Знаю, что мы с братом крепко обнялись, но его тут же забрали от меня, и ему пришлось выносить целование рук и поклоны, полагающиеся ему по сану и по обстоятельствам. Потом, когда его оставили в покое, поев что-то, он закрылся с матерью в одной из комнат, и я уже не видела, как они вышли, потому что заснула на диване, на котором молилась.

В воскресенье рано утром, пока мы собирались в домашнюю церковь, где должна была состояться заупокойная служба, мне вдруг позвонил капитан Глаузер-Рёйст. Я пока бежала к ближайшему телефону, думала раздраженно: почему он звонит мне в такое время и в такой неподходящий момент, ведь перед отъездом из Рима я попрощалась с ним и рассказала о происшедшем, так что его звонок показался мне проявлением неуважения и плачевным, неуместным поступком. Конечно, при таких обстоятельствах я была не настроена на любезности.

— Это вы, доктор Салина? — спросил он, услышав мое короткое, сухое приветствие.

— Разумеется, это я, капитан.

— Доктор, — повторил он, не обращая внимания на мой неприветливый тон, — мы с профессором Босвеллом здесь, на Сицилии.

Если б меня в этот момент кольнули иглой, не пролилось бы ни капли крови.

— Здесь? — удивленно переспросила я. — Здесь, в Палермо?

— Ну, мы в аэропорту Пунта-Раизи, где-то в тридцати километрах от города. Профессор Босвелл пошел брать машину напрокат.

— Но что вы здесь делаете? Потому что, если вы приехали на похороны моего отца и брата, уже поздно. Вы не успеете сюда доехать.

Мне было неловко. С одной стороны, я была признательна за их расположение и желание быть со мной в такой тяжелый момент; с другой — мне казалось, что их поступок чрезмерен и неуместен.

— Мы не хотим вас беспокоить, доктор. — Громкий голос Глаузер-Рёйста перекрывал шум динамиков аэропорта, приглашающих на посадку пассажиров нескольких рейсов. — Мы подождем, пока окончатся похороны. Как вы думаете, в котором часу вы сможете с нами встретиться?

Моя сестра Агеда встала передо мной и начала стучать по наручным часам.

— Не знаю, капитан. Вы же понимаете, что это такое… Может, в обед.

— А раньше не получится?

— Нет, капитан, не получится! — довольно обиженно ответила я. — Может, вы забыли, мои отец с братом погибли, и у нас похороны!

Я так и видела, как по ту сторону телефонного провода он глубоко вздыхает, чтобы набраться терпения.

— Понимаете, доктор, мы нашли вход в Чистилище. Он здесь, на Сицилии. В Сиракузах.

У меня захватило дух. Мы нашли вход.

Я не захотела смотреть на отца с братом, когда гробы открыли, чтобы мы могли попрощаться с ними. Проявляя силу духа, мать приблизилась к ним и нагнулась сначала к отцу, поцеловав его в лоб, а потом к брату, которого тоже хотела поцеловать, — но тут она сломалась. Я видела, как она зашаталась и ухватилась одной рукой за край гроба, опираясь другой на набалдашник трости. Стоявшие за ней Джакома и Чезаре бросились поддержать ее, но она оттолкнула их резким жестом. Она склонила голову и разразилась немым плачем. Я никогда не видела, чтобы мать плакала. Ни я, ни кто-либо другой, и, думаю, от этого нам стало больнее, чем от всего происходящего. Мы в растерянности смотрели друг на друга, не зная, что делать. Агеда с Лючией тоже расплакались, и все мы, включая и их, и меня, сдерживаясь, подались вперед, в сторону матери, чтобы поддержать и утешить ее. Однако единственным, кто на самом деле подошел к ней, был Пьерантонио, который, ринувшись к ней из-за алтаря и поспешно сбежав по ступеням, обнял ее за плечи и утер ей слезы собственной рукой. Она приняла утешение, как маленькая, но все мы поняли, что в тот день произошел надлом, непоправимый сбой, начавший некий обратный отсчет, и что она никогда не оправится от этих смертей.

Панихида и похороны закончились, и пока мы возвращались в дом и ждали, когда подадут на стол, я попросила Джакому, чтобы она дала мне машину, чтобы съездить в Палермо, потому что договорилась встретиться с Фарагом и Глаузер-Рёйстом в двенадцать тридцать в ресторане «Ла Гондола» на улице Принчипе-ди-Скордиа.

— Ты что, с ума сошла? — воскликнула сестра, вытаращив глаза. — Разве можно в такой день ходить по ресторанам?

— Это по работе, Джакома.

— Мне все равно! Звони своим друзьям и говори им, чтобы приезжали обедать сюда. Ты никуда не поедешь, понятно?

Так что я позвонила по сотовому Глаузер-Рёйсту и объяснила, что по очевидным семейным обстоятельствам я не могла покинуть виллу и что они с профессором приглашены к нам на обед. Я, как могла, объяснила ему, как к нам проехать, и несколько раз уловила в его интонациях какую-то недомолвку, которая вызвала у меня раздражение.

Наконец они приехали, когда мы уже собирались садиться к столу. Капитан был, как всегда, безукоризненно одет и выглядел торжественно, а Фараг сменил свой обычный стиль чиновника из далекой африканской страны на одежду отважного исследователя и воинственного водителя джипов. Как только они вошли в дом, я начала их всем представлять. Профессор казался растерянным и скованным, но в его глазах явно читалось любопытство ученого, изучающего новый, неизвестный ранее вид животного. Глаузер-Рёйст, напротив, прекрасно владел ситуацией. Его апломб и уверенность в себе были приятны в этой грустной, напряженной атмосфере, в которой мы находились. Мать приняла их любезно, а стоявший рядом с ней Пьерантонио, к моему удивлению, поздоровался с капитаном очень сердечно, словно они уже были знакомы, но слишком наигранно. Поздоровавшись, они разошлись, будто одинаковые полюса двух магнитов.

Я со вчерашнего дня безуспешно хотела поговорить с Пьерантонио, но тут, когда мы, воспользовавшись хорошей погодой, вышли в сад пить кофе после обеда, он загнал меня в угол. Мой брат утратил свой всегдашний цветущий вид. Под глазами у него были темные круги, а на лбу прочертились морщины. Он взглянул на меня в упор и довольно резко схватил за запястье.

— Почему ты работаешь с капитаном Глаузер-Рёйстом? — без предисловий выпалил он.

— Откуда ты знаешь, что я с ним работаю? — удивленно ответила я.

— Мне сказала Джакома. А теперь отвечай на мой вопрос.

— Я не могу тебе ничего рассказать, Пьерантонио. Это связано с тем, о чем мы говорили в прошлый раз, на именинах отца.

— Я уже не помню. Освежи мне память.

Я растерянно повела свободной рукой, повернув ее ладонью кверху.

— Что с тобой, Пьерантонио? Ты с ума сошел, что ли?

Будто очнувшись от сна, брат ошеломленно взглянул на меня.

— Прости, Оттавия, — пробормотал он, выпуская мою руку. — Я разнервничался. Извини.

— Но почему ты разнервничался? Из-за капитана?

— Прости, забудь об этом, не обращай внимания, — ответил он, отходя в сторону.

— Иди сюда, Пьерантонио, — скомандовала я серьезным и повелительным тоном; он резко остановился. — Ты никуда не уйдешь без объяснения.

— Крошка Оттавия бунтует против старшего брата? — с веселой улыбкой пошутил он. Но я не засмеялась.

— Говори, Пьерантонио, а то я на самом деле рассержусь.

Он очень удивленно посмотрел на меня и, снова нахмурив лоб, сделал два шага в мою сторону.

— Ты знаешь, кто такой Каспар Глаузер-Рёйст? Знаешь, чем он занимается?

— Знаю, — ответила я, — что он состоит в швейцарской гвардии, хоть и работает в церковном трибунале, и что он координирует расследование, в котором я принимаю участие как палеограф тайного архива.

Мой брат тяжело покачал головой.

— Нет, Оттавия. Не заблуждайся. Каспар Глаузер-Рёйст — самый опасный человек в Ватикане, черная рука, выполняющая постыдные дела церкви. Его имя связано с… — Он резко остановился. — Вот это да! Как это моя сестра работает с типом, которого боятся и небо, и земля?

Я превратилась в соляную статую и не могла никак отреагировать.

— Что скажешь, а? — не унимался брат. — Теперь ты не можешь дать мне объяснение?

— Нет.

— Ну, значит, разговор закончен, — подытожил он, повернулся и направился к группе людей, беседовавших вокруг садового стола. — Осторожно, Оттавия. Этот человек не такой, каким кажется.

Когда я смогла прийти в себя, я заметила вдалеке фигуры матери и Фарага, занятых оживленной беседой. Я пошла в их сторону неуверенным шагом, но на полпути дорогу мне перекрыла исполинская громада капитана.

— Доктор, мы должны выехать как можно скорее. Становится поздно, и скоро будет темно.

— Откуда вы знаете моего брата, капитан?

— Вашего брата?.. — удивился он.

— Послушайте, не притворяйтесь, что ничего не знаете. Я знаю, что вы знакомы с Пьерантонио, так что не лгите.