Джон Гарднер - Возвращение Мориарти

Пройдя по Парк-лейн и Пикадилли, Спир свернул и оказался в лабиринте закоулков, который и должен был вывести его на Беруик-стрит.

Занятый своими мыслями, он не сразу обратил внимание на медленно следовавший за ним тарантас. Проехав мимо, кучер остановил лошадку у тротуара.

Поравнявшись с экипажем, Спир вдруг почувствовал, что здесь что-то не так, и попытался обойти тарантас сторонкой, но тут в голове вспыхнул яркий свет, затылок пронзила острая боль, после чего наступила тьма. Спир лишь смутно ощутил, что его поднимают чьи-то руки.

Спир не знал, как долго оставался в небытии, но возвращение не обрадовало: голова раскалывалась от боли, а мир вокруг расплывался за колышущейся дымкой. Он моргнул — не помогло — и попытался пошевелиться, но руки и ноги стягивала толстая, впившаяся в плоть веревка. Туман перед глазами постепенно рассеивался. Спир вдохнул поглубже, и в нос ударили смешанные с дымом пары джина.

Место, в котором он очнулся, представляло собой длинную, лишенную какой-либо обстановки комнату с голыми низкими балками.

— А вот и мистер Спир проснулся. — Режущий ухо голос шел с той стороны, где были ноги. Спир с усилием поднял глаза.

— Добрый вечер, мистер Спир. Мне вот интересно, что скажет Профессор, когда узнает, что мы взяли вас тепленького.

Он узнал и голос, и говорившего — Майкл Грин, по-другому — Майкл Культяшка, соперник Мориарти.

Мориарти задумчиво смотрел на огонь. Пейджет и Ли Чоу уже вернулись и отчитались. Мэри Макнил приехала с полчаса назад в сопровождении одного из вышибал Сэл Ходжес и устраивалась на новом месте. Оставалось только дождаться возвращения Эмбера и Спира, после чего Профессор собирался изложить своим «преторианцам» план действий в отношении Грина и Батлера.

Всматриваясь пристально в раскаленные уголья, Мориарти как будто пытался разглядеть в пламени лица противников. Схема нападения вырисовывалась все яснее. Согласно имеющимся данным, Грин и Батлер частенько собирали своих людей в «Голове монашки», хотя большую часть времени проводили в притоне на Нельсон-стрит, возле Коммершл-роуд, — в опасной близости от Лаймхауза. Кроме того, Грин контролировал с полдюжины ночлежек в районе железнодорожного вокзала на Ливерпуль-стрит.

Что касается проституток, то теперь Мориарти знал имена тех, кто прибрал к рукам доходный уличный бизнес. Их было не так уж много, около двух дюжин, и почти все они обретались, главным образом, в трех пивных на окраине Ламбета, между Пэлас и мостом Ватерлоо. Были еще два борделя на Люпус-стрит, где обслуживали в основном клиентов среднего класса, и один для джентльменов на Джермин-стрит.

Знал Мориарти и то, что из скупщиков краденого постоянные отношения с Грином и Батлером поддерживали только Джон Тоггер и Израель Кребиц; что большая семья Коллинс, прочно обосновавшаяся на тесных улочках позади Хай-Холборн, ведет с его врагами бизнес по фальшивкам (серебро и документы); и что на окраинах Вест-Энда и в районе железнодорожной станции Чаринг-Кросс орудует шайка из примерно двадцати воришек и жуликов, которая обслуживает исключительно Грина и Батлера.

Крутились в голове Профессора и другие имена, имена людей — взломщиков, карманников, шулеров, — некоторые из которых служили когда-то ему. Он мрачно усмехнулся, представляя, какому наказанию подвергнет их, когда придет час расплаты. Урок будет быстрым, жестоким и убедительным. Придется привлечь побольше экзекуторов, но это уже детали. Самое главное — выбрать нужное время. Пусть все знают, что когда Мориарти наносит удар, этот удар подобен разящему грому и смертоносной молнии.

Большую часть дня инспектор Энгус Маккреди Кроу провел в кабинете дома 63 по Кинг-стрит, изучая все материалы, так или иначе касающиеся профессора Джеймса Мориарти.

Его удивило, что досье содержит так много бумаг — рапортов, докладных, запросов, сообщений, записок. Следует помнить, что с того времени, как мистер Говард Винсент (бывший директор отдела уголовных расследований) ввел в практику расследования такие новшества, как фотографирование преступников, составление списков украденного и систему классификации известных преступников, включавшую описание их самих и используемых ими приемов (позднее эта система преобразовалась в картотеку преступных «почерков»), прошло чуть меньше двадцати лет.

В 1894 году бумагооборот еще только набирал силу, и проделанная предшественником работа произвела на инспектора сильное впечатление. Как и мистер Винсент, он был горячим сторонником методов парижского Сюрте. Человек организованного ума, Кроу твердо верил, что один из главных ключей к успешной детективной работе кроется в создании регистрационной системы показаний и улик.

Большинство коллег воспринимали высказываемые Кроу теории откровенно неприязненно, главным образом, по причине их несоответствия неотъемлемым правам англичанина. Некоторые из методов, практикуемых ныне в Европе, утверждали они, несовместимы с британским образом жизни и, более того, противны ему. Не раз, и не два Кроу пытался объяснить, что научный подход к показателям преступности нельзя смешивать с регистрационной системой, с помощью которой власти многих континентальных стран следили за своими гражданами, используя более пристальное наблюдение, чем то, что считается желательным и необходимым в Англии.

Однако в частных разговорах Кроу высказывал мнение, что сдержать рост преступности можно будет только тогда, когда показатель преступности удастся соединить с какой-то формой индивидуальной регистрации — и к черту «частную жизнь граждан».

Разумеется, Кроу поддерживал и горячо отстаивал антропометрию в том виде, как ее представлял и практиковал месье Альфонс Бертильон,[49] и набирающую популярность дактилоскопию, которая со временем — в этом инспектор не сомневался — станет чудо-оружием следствия. Но пока ни антропометрия, ни дактилоскопия[50] в его арсенал не входили, и Кроу оставалось только разбираться с внушительной стопкой бумаг.

Факты из досье не добавляли практически ничего к тому, что он уже знал. В зените академического успеха профессор Мориарти ушел при весьма туманных обстоятельствах с престижной работы, приехал в Лондон, занялся подготовкой молодых офицеров, а потом совершенно внезапно полностью изменил образ жизни. Его имя стало регулярно появляться в полицейских рапортах, начиная с конца семидесятых.

Наиболее обстоятельным и толковым был составленный в апреле-мае 1891 года отчет Паттерсона, в котором имя Мориарти упоминалось едва ли не на каждой странице.

С лета 1890-го инспектор Паттерсон работал по делу о заговоре — несомненно, реальном — с целью похищения коронных драгоценностей и дискредитации королевской семьи. Как знает теперь весь мир, в достижении второй цели злоумышленники почти преуспели — речь идет о так называемом «скандале в Транби-Крофт»,[51] непосредственно затрагивавшем интересы принца Уэльского. К отчету прилагались записки и телеграммы, которыми обменивались Паттерсон и Холмс, и из которых следовало, что Холмс не сомневался в причастности к заговору Мориарти, разработавшего, по его мнению, обе составные плана. Паттерсон, похоже, не разделял уверенности детектива с Бейкер-стрит, однако же, относился к его мнению с уважением, поскольку показания, приведшие в конце концов к аресту виновных, исходили непосредственно от Холмса.

Особый интерес представляло приложение к материалам расследования, содержавшее записку, переданную Паттерсону другом Холмса, доктором Уотсоном. В ней внимание инспектора обращалось на стопроцентное доказательство причастности к делу Мориарти. Доказательство это, говорилось в записке, содержалось в голубом конверте с надписью «Мориарти», находившемся в ячейке под литерой «М».

Паттерсон отмечал, что упомянутая выше ячейка находилась в отделении «до востребования» почтового отделения Сен-Мартен-ле-Гран, которым часто пользовались они с Холмсом. Однако никакого голубого конверта в ячейке не оказалось, и Паттерсон, к несчастью, погибший годом позже в результате несчастного случая, придерживался того мнения, что Холмс, при всей его гениальности, совершил ужасную ошибку. При этом он не исключал возможности того, что тот самый конверт был украден из ячейки. В ходе допроса шести заговорщиков связи их с профессором Мориарти установить не удалось, и Паттерсон в конце концов закрыл дело.

Прочитав документы Паттерсона дважды, Кроу вспомнил отстраненное выражение на лице Холмса во время разговора с ним. Что-то в этом деле, решил он, пошло не так. В 1891-м Холмс был одержим одной мыслью — доказать виновность Мориарти, теперь же он не желал даже говорить о нем.

Инспектор Лестрейд и сам написал немало рапортов, главным образом, похоже, после разговоров с Шерлоком Холмсом. В частных разговорах он выражал твердую уверенность в том, что Мориарти имеет непосредственное отношение к самым важным преступлениям последнего времени. Однако никаких веских доказательств в этих рапортах не содержалось; складывалось впечатление, что их просто не существует.