Наталья Солнцева - Испанские шахматы
Курочкины до вечера были на работе, поужинали и сели смотреть телевизор. Дети, предоставленные самим себе, разбрелись кто куда. У двери в квартиру Варвары стояла ужасная крышка от гроба. В квартире Полины после отъезда врачей и милиции все было разбросано, и сиделка, привыкшая к чистоте, навела кое-какой порядок.
Грёза затворилась в кухне, прилегла на угловой диванчик и застыла, уставившись в одну точку. Сиделке с трудом удалось уговорить ее пойти к себе, выпить успокоительное и поесть.
- Мне страшно, - повторяла девушка. - Я боюсь.
«Ничего удивительного, - подумала сиделка. - Два покойника за два дня! А девчушка славная. Добрая и впечатлительная. Видать, успела привязаться к пожилым соседкам. Только нервы ей подлечить не мешает, уж больно близко к сердцу она приняла кончину старушек. Вон как кинулась к Полине Прокофьевне, когда я сказала, что та умерла. Так и приникла к изголовью покойницы, словно пыталась уловить, есть дыхание или нет. Смотрела и смотрела! А потом прошептала: «Нет перышек». И отошла прочь, заплакала».
Сиделке показалась странной эта фраза: «Нет перышек». Но она промолчала. За годы, проведенные у постели умирающих, она всякого навидалась и ко всему привыкла. Горе и вид смерти по-разному на людей влияют. Порой такое услышишь и увидишь, что волосы на голове шевелятся.
- Идем, - сказала она Грёзе. - Полину увезли, я прибралась немного. А ты поспи. Завтра будет много работы.
- Я туда… одна не пойду. И спать не хочу. Выспалась уже.
- Ладно, не надо. Я с тобой побуду, чаем тебя напою, поболтаем.
Сиделка приобрела богатый опыт обращения с больными и умела их уговаривать. Она увела Грёзу домой, поставила чайник, накормила кота. Живым до?лжно о живом заботиться.
- Я не могу, - отказалась Грёза от еды. - Мне кусок в горло не лезет.
- Поешь, - настаивала сиделка. - А то с ног свалишься. Погляди на себя - синяя, дрожишь вся. Куда это годится?
Глоток чая вызвал у девушки рвоту, она вскочила, побежала в ванную.
«Ничего, - подумала сиделка. - Так-то лучше, чем сидеть истуканом. Вытошнит, потом полегчает».
Грёза вернулась бледная, но уже не такая безучастная. Выпила чай и съела бутерброд с сыром. Ее щеки порозовели.
- Вот и хорошо, - улыбнулась сиделка. - Может, поспишь?
Грёза упрямо покачала головой: спать она не будет.
Они разговаривали о жизни в деревне, откуда сиделка была родом, о том, как она вышла замуж и переехала в город, как развелась, как искала утешения у бога, как познакомилась в церкви с батюшкой и он предложил ей место в фирме «Милосердие». Платили там гораздо больше, чем в больнице, и женщина согласилась.
Умиротворенное выражение ее лица, спокойная, неторопливая речь убаюкивали Грёзу, глаза ее начали слипаться, тело отяжелело. Сиделка подложила ей под голову подушку, укрыла одеялом и поглаживала руку девушки, пока та не уснула. Потом она тихонько встала, захлопнула за собой дверь и отправилась в квартиру, где стоял гроб, - жечь свечи, читать молитвы: не положено покойницу одну оставлять.
От сего благочестивого занятия ее отвлек шум во дворе, она раздвинула занавески и выглянула в окно. Милицейская машина, «Скорая»… Что-то случилось?
В коридоре раздались громкие шаги милиционеров, сиделка вышла. На все вопросы она могла ответить только одно: ничего подозрительного она не видела, не слышала - погрузилась в молитвы, просила господа отпустить умершей грехи. (Не признаваться же, что задремала на таком ответственном посту?!) Не было ли какого шума? Тут постоянно какие-то стуки, шорохи, дом старый - трещит, валится. Дети на второй этаж бегают, на нежилом этаже коты птиц гоняют.
Во все подробности шумовых эффектов аварийного здания сиделку посвятила Курочкина, которая приходила предложить свою помощь. Сиделка, разумеется, пригласила ее посидеть у гроба, но та отказалась. Курочкина была согласна мыть, чистить, стряпать - делать что угодно, кроме бдения у гроба. Это не для нее.
- Где остальные жильцы? - спросил молоденький скуластый оперативник.
- Так здесь на первом этаже всего-то двое осталось, - проявила недюжинную осведомленность сиделка. - Девушка и парень. Она отдыхает у себя дома, а молодой человек на работе. Придет позже. Он предупредил! На втором этаже проживает многодетная семья. Если будете подниматься, глядите под ноги, ступеньки разваливаются. И фонарь захватите, там лампочка перегорела.
Милиционер, чертыхаясь, отправился наверх, но очень скоро спустился обратно. Курочкины, как и следовало ожидать, ничем ему помочь не смогли.
- Скоро у вас перед носом убивать будут, а вы никого не увидите и ничего не услышите! - со злостью сказал он сиделке. - Что за люди?!
- Кого-то убили?
- Хотели убить! - гаркнул оперативник. - Стреляли из вашего дома, между прочим.
- А-ах! - сиделка закатила глаза и прижала ладони к пышной груди, обтянутой серым передником. - Ужас какой! У нас и так уже два покойника!
Милиционер покосился на крышку гроба и кашлянул. Смерть требовала уважения к своему присутствию, поэтому он заговорил тише:
- А где второй?
- Кто? Покойница? Э-э… в морге. Завтра привезут.
- Ну и ну!
Со словами: «А тут и вы зашли в парадное, Георгий Иванович, я вас как увидела, обомлела вся!» - сиделка закончила свой рассказ.
Глинский некоторое время молча обдумывал услышанное. Плечо саднило, на душе было сумрачно. Он в отличие от стражей порядка вовсе не был уверен, что убить собирались патрона, а не его. Преступник наверняка захочет наверстать упущенное, проще говоря, довести начатое дело до конца. На сей счет у Глинского имелись туманные соображения, которые никак не выстраивались в четкую и ясную линию.
- Значит, вы действительно ничего не видели и не слышали? - спросил он у сиделки.
Та прижала пухлые руки с чистыми короткими ногтями медсестры к своей высокой груди.
- Вот вам крест, Георгий Иванович, ничегошеньки более добавить не могу. Понимаю, что надо, но… не придумывать же мне, в самом деле?
- А кто еще был в доме?
- Грёза… Курочкины, ну, то есть взрослые, и… я. Лопаткин с работы не приходил, он сказал, что будет поздно: и так, мол, его напарник с утра подменял.
- Где вы все были в начале десятого?
- Я молитвы читала, - потупилась сиделка. - Грёза спала у себя. Курочкины вроде бы смотрели телевизор. Дети гуляли, кроме самого маленького.
«Значит, Курочкины могут подтвердить алиби друг друга, к тому же с ними был ребенок, которому уже пять лет. А вот у сиделки и Грёзы алиби нет», - подумал Жорж.
И этот факт заставил его проанализировать ситуацию заново, с учетом собственных догадок. В его голове созрел план. Прежде чем поговорить с Грёзой, стоит сходить на третий этаж и хорошенько все там осмотреть.
Так он и поступил. Под предлогом, что ему нужно побеседовать с Курочкиными, Жорж удалился. Он сделал вид, что поднимается на второй этаж, прошел выше и спустя пару минут оказался в пропахшем известковой пылью и мышами коридоре, куда выходили двери пустующих квартир.
Криминалисты уже побывали здесь и ничего существенного не обнаружили. Следы злоумышленника затерялись среди строительного мусора; окурков и клочков одежды он не оставил, равно как и оружия. Милиционеры со двора показали Глинскому, из какого окна, по предварительным расчетам, стреляли, и он направился туда. Действительно, если внимательно присмотреться, видно было нарушение слоя пыли у рамы с наполовину разбитым стеклом. Отсюда было удобно прицеливаться в белый «Мерседес» Ирбелина и в того, кто выходил из машины. Лучшую позицию найти трудно: углы двора и поворот дороги лежали перед стрелком, как на ладони.
Глинский пядь за пядью исследовал место, где, по мнению сотрудников милиции, мог расположиться преступник, и вынужден был довольствоваться тем же результатом, что и они, то есть отсутствием улик. Неловко задев больным плечом за оконный откос, он заскрежетал зубами, от боли искры из глаз посыпались, оступился, и его правая нога провалилась в щель между трухлявыми досками пола. Вернее, щелью это уже назвать было нельзя, потому что кожаная туфля Глинского продавила доску, и та рассыпалась под его весом.
- О, черт! - выругался он, добавив к традиционным проклятиям несколько нецензурных выражений.
И в этот момент что-то блеснуло среди древесной трухи. Глинский с трудом, как дряхлый старик, нагнулся и не сдержал изумленного возгласа. Он увидел… черного ферзя, вернее, черную королеву из сундучка с шахматами Грёзы! Фигурка каким-то образом упала в щель и закатилась под доску, а посему не была найдена оперативниками. Но как она здесь очутилась?! Неизвестный стрелок принес ее с собой и поставил? Куда? На пол или… нет, вероятно, на подоконник. Зачем? Он ведь понимал, что ферзя обнаружат. А если это входило в его замысел?
«Похоже, злоумышленник, в спешке покидая место преступления, нечаянно смахнул ферзя на пол, фигурка упала в щель между досками, а доставать ее и водворять обратно на подоконник у него времени не было», - подумал Глинский.
