Валерия Леман - Восьмерка, которая не умела любить
— Ты же был на машине, где тебя угораздило промокнуть? — поинтересовался Васек, с удовольствием наблюдая за результатом действия своего огненного бутерброда.
— На кладбище, — просипел я, шмыгая носом. — Ходил навестить могилу Каси.
— Вот как… — качнул головой Васек, задумчиво помешивая в кастрюльке какой-то мудреный соус. — А знаешь, говоря в общем и абстрактно, в этом что-то есть. Некоторые женщины таковы, что гораздо проще их любить, если они в лучшем мире и не могут сотворить какую-нибудь гадость. Вот так приходишь к ним на могилку, оставляешь красивые цветы и уходишь. Прекрасно. Но я не Касю, конечно, имею в виду.
— Коню понятно, что ты имеешь в виду Свету, — слабо махнул я рукой, чувствуя, что тело наливается странной невесомостью. — Рассказывай, что там у вас с ней приключилось.
Васек уселся на стул, напряженно всматриваясь в сгущающиеся сумерки сада за стеклом.
— Ничего не приключилось. Да и не могло. Все ведь было ясно: она дразнила тебя и все такое. Но я дал себя обмануть. Подумал: а вдруг? Вдруг там, на вечеринке, я поражу ее чем-то — своим остроумием, эрудицией, танцами. Знаешь, я ведь здорово танцую.
Ботаник бодро вскочил и изобразил несколько па, какими выдрючивается тореадор перед покрашенными красным лаком кончиками рогов быка, готового порвать ему задницу. Выглядело это грустно. Васек сам все понял, сник и, ссутулившись, снова принялся мешать соус.
— На ноги мы тебя поставим, — проговорил он, стараясь держаться молодцом. — Но только не для Светы, конечно. Она красивая, очень даже неглупая, но для нее нет ничего дороже денег и собственной шкуры. — Тут Щекин бросил на меня просветленный взгляд. — Между прочим, девушка чего-то очень боится. Мне сразу это стало понятно.
Я кивнул. Страх — вот то чувство, которое, как шаль, обнимало нашу киноведку во время нашего последнего свидания на ступеньках общежития.
— И еще интересный штрих, — добавил Васек. — Ее режиссер, что устраивал пирушку, рассказал, как год назад какая-то девица шантажировала Свету, засняв ее во время оргии. Хороший, между прочим, парень, то есть режиссер, я имею в виду. Когда Светлана смылась, ничего не сказав, он мне про нее все и выложил, как есть. Ну, тут я и начал пить и плакать. Так не хотелось верить, что моя девушка просто мразь и грязь, и ничего больше. Пей чай, пока горячий.
Я выпил целебный чай, поднялся к себе, и Васек заботливо укрыл меня несколькими одеялами, заметив:
— Тебе надо хорошенько пропотеть.
Пространства ширились и умножались, пламя сотен свечей колебало воздух, делая его горячим и живым. Я прошел по аллее и остановился перед могилой Каси. Тут она сама появилась в крошечном окошке на плите, как на экране телевизора.
— Подумай хорошенько, — сказала, — ведь все очевидно. Это Света толкнула меня в окно, потому что я ее шантажировала. Не подумай ничего плохого, просто мне нужны были деньги. И вообще, Светка — редкая дрянь. Кстати, что там у нее со Шкафом?
— Уже ничего.
— И ты веришь? Тебе нужно пропотеть. Боже, ты весь горишь!
Откуда-то появилась Светлана со стаканом воды. Я стал жадно пить, но жажда не проходила, только еще более усиливаясь с каждым глотком.
Царица голосом и взоромСвой пышный оживляет пир…
— О чем он говорит?
— Есть в доме аспирин?
— Подумай хорошенько, все очевидно.
Я взглянул на милое, светлое Касино лицо.
— Правда, что ты шантажировала Свету? Скажи — да?
Она только молча улыбалась — цветная фотография на могильном кресте. Мне стало нескончаемо горько.
— Зачем? Ну зачем, Кася?
Естественно, девушка ничего не ответила.
Васек почти силой заставил меня выпить таблетку аспирина.
Пламя сотен свечей погасло. Я уснул.
Кладбищенская простуда
Наутро после тревожной ночи температура спала, но я был так слаб, что едва доползал до сортира, мысленно всей нецензурной лексикой ругая себя за то, что в свое время так и не довел до реализации проект открытия уголка гигиены на втором этаже. Теперь, больному и слабому, мне пришлось лежать на простреленном диванчике в гостиной, откуда до туалета было гораздо ближе, и все ходили мимо меня, словно я бездушная мебель, — не спрашивая разрешения, включали телевизор, разговаривали и вообще ни в чем себе не отказывали.
После легкого завтрака, когда я находился в состоянии невесомой прострации, не в силах лишний раз поднять руку, на диван перед самым моим лицом уселась Ольга и, бросив косой взгляд в сторону лестницы, заговорила конспиративным шепотом. Разумеется, о себе и Заки.
— Надеюсь, теперь, когда ты свалился с температурой, вопрос о его отъезде становится неактуальным.
— У меня нормальная температура, — недовольно возразил я, — просто небольшая слабость.
— Все равно, — отмахнулась сестра от моих возражений. — Бросить друга, спасавшего тебя от пуль, в таком состоянии способен только последний подлец.
Она только что не потирала руки от удовольствия.
Я раздраженно заворочался. Ольга поднялась и, напевая что-то легкомысленное, направилась в сад, бросив на ходу:
— Значит, вопрос решен.
На смену ей почти тут же явился Заки и, естественно, первым делом закурил свою сигару. От дыма у меня немедленно заслезились глаза, и я замахал на товарища руками.
— Ради бога, Заки, ты можешь не курить в присутствии больного? Для этого есть сад.
— Я не выхожу в сад, — мрачно объяснил Заки и не думая бросать курение. — Ты же знаешь, моя жизнь в опасности, лишний раз лучше не подставляться.
Я закатил глаза, всецело предав себя в руки господа нашего, надеясь, что милость его избавит меня и от Заки, и от сестры, и от всего на свете. Я так все и сказал Заки.
— Надеюсь, ты не решил умереть? — выслушав мою взволнованную тираду, тревожно поинтересовался тот. — Во всяком случае, сначала ты должен отвезти меня в аэропорт. Сам подумай: Ваську, извини, я как водителю не слишком доверяю, твоя сестра ни за что не повезет меня туда, а такси в нынешней ситуации я просто не рискну вызывать. Вдруг телефоны прослушиваются и убийца подъедет под видом извозчика?
Трудно передать, до чего же достала меня за каких-то пять-шесть дней эта сладкая парочка — Ольга и Заки. Оба были заняты только собой, своими мелкими, корыстными интересами. Словами не описать все чувства, колыхавшиеся в моей слабой груди. Я глубоко вздохнул и как можно громче крикнул:
— Васек! На помощь!
Ботаник немедленно появился, вытирая руки о фартук, с выражением тревоги на лице.
— Что случилось? Заки, ты опять тревожишь Алена? Разве не понятно, что человек болен, что ему необходимы тишина и покой?
Заки недовольно заворчал и удалился наверх, в спальню, а Васек посмотрел на меня с заботой и участием.
— Тебе чего-нибудь хочется? И не забывай, ради бога, почаще пить воду с лимоном — во время болезни организму требуется больше жидкости, поверь мне.
История повторялась: как меня в свое время от несчастной любви к Касе спас мамин бронхит, так теперь Щекина возвращала к нормальной жизни моя кладбищенская простуда. Васек отжимал для меня витаминные соки, готовил исцеляющие отвары и калорийную пищу и вообще хлопотал, словно наседка над хлипким птенцом. На этом фоне образ пакостной девицы Светы, предающейся оргиям, самым естественным и безболезненным способом выветрился из его поэтического сознания.
— Как ты думаешь, она больше не придет? — спросил парень лишь под вечер, присев рядом со мной, любуясь умиротворяющей красотой аквариумных рыбок, живущих в своем прекрасном и беззвучном измерении.
В ответ я лишь пожал плечами. А Васек светло и радостно улыбнулся.
— И слава богу! Я от всего сердца желаю ей счастья.
Совершенно в его духе.
Мы еще некоторое время помолчали, потом Щекин искоса взглянул на меня и негромко произнес:
— Ты еще не раскусил, кто убийца?
Сам для себя я так и не отважился сформулировать этот простой вопрос, бесконечно отвлекаясь мыслями об эгоизме Ольги и Заки, о собственной болезни, красоте рыбок и прочей натурфилософии. И вот теперь другой человек произнес его, как заклинание: «Ты уже знаешь, кто убил тех людей?»
Я снова пожал плечами.
— Вариантов — море. Но ни в одном я на все сто не уверен.
Васек шумно вздохнул и поднялся.
— Ну что ж, пойду приготовлю тебе отвар на ночь.
Он ушел на кухню, а я остался один на один со своими невеселыми мыслями.
Прощание с простудой
Проснувшись утром следующего дня, я почувствовал себя гораздо лучше, хотя и ощущал некоторую слабость. Сквозь ставни пробивалась золотая пыль солнечных лучей, слышались щебет птиц и пение Васька. Я открыл окно и несколько минут постоял, наблюдая, как мой садовник, по совместительству повар, а заодно и лекарь поливает грядки томатов и баклажанов. Поистине мирная, славная картина, особенно если учесть, что на Ваське были резиновые сапоги с отворотами, сетчатая шляпа и бриджи в широкую продольную полоску.
