Энн Перри - Туман над Парагон-уок
— Ну… он еврей, — сказала она.
— Да, вы уже это говорили.
Леди Тамворт фыркнула. Лицо у мисс Люсинды вытянулось, между бровей образовалась складка.
— Вы оправдываете евреев, миссис Питт?
— Разве Христос не был одним из них?
— Миссис Питт! — Леди Тамворт покачала головой в негодовании. — Я понимаю, что у молодого поколения совсем другие стандарты, отличающиеся от наших. — Она уставилась на все еще горящую шею Шарлотты. — Но я не могу вынести богохульства. Действительно, не могу!
— Это не богохульство, леди Тамворт, — четко произнесла Шарлотта. — Христос был евреем.
— Христос был богом, миссис Питт, — холодно сказала леди Тамворт. — А бог определенно не является евреем.
Шарлотта не знала, то ли ей полностью потерять терпение, то ли просто рассмеяться. Она была рада, что Поль Аларик не слышит этого разговора.
— Разве Он не был? — она сказала с легкой усмешкой. — Я никогда не думала об этом. Кто же Он тогда?
— Сумасшедший ученый, — внезапно раздался голос Халлама Кэйли; он стоял за ее спиной, со стаканом в руке. — Франкенштейн, который не знал, когда нужно остановиться. Его эксперимент пошел немного не так, как был задуман, не так ли? — Он оглядел комнату; его лицо отражало омерзение, такое глубокое, словно ему было больно.
Леди Тамворт бессильно скрипнула зубами. Ее гнев был так велик, что она не находила слов.
Халлам отнесся к ней с презрением.
— Вы действительно считаете, что вся эта чертовня — именно то, что бог намеревался создать? — Он допил свой стакан и махнул им куда-то в сторону. — Вот это и есть венец творения любого бога, которому вы желаете молиться? Если мы — Его творения, то мы прошли долгий путь… только не туда, куда было нужно. Я думаю, что предпочел бы теорию мистера Дарвина. По крайней мере, согласно ей, мы улучшаемся. Еще через миллион лет мы будем годны к чему-нибудь стоящему.
Наконец-то мисс Люсинда нашла слова.
— Вы должны говорить за себя, мистер Кэйли, — сказала она с трудом, как будто тоже была немного пьяна. — Я — христианка, и ни в чем не сомневаюсь.
— Сомнения? — Халлам посмотрел на дно своего пустого стакана и перевернул его вверх дном. Единственная капля вытекла на пол. — А вот я хотел бы сомневаться. Сомнение, по крайней мере, подразумевает надежду, не так ли?
Глава 7
Вечер удался. Поэт выступал блестяще. Он отлично знал, как привлечь внимание публики — откровенничал, намекал на неизбежность шокирующих перемен, провоцировал в людях дерзкие мысли и в то же время не давал прямо понять, что все это касается присутствующих. Он тонко указывал на грядущие общественные волнения, не вызывая чувства непосредственной опасности.
Публика приняла поэта восторженно, и было очевидно, что разговоры о нем не стихнут еще недели. Даже следующим летом его выступление будет вспоминаться как самое интересное событие предыдущего сезона.
Но после того, как все было закончено и последние гости попрощались и ушли, Эмили почувствовала себя слишком усталой, чтобы ощутить вкус успеха своей затеи. Она не ожидала, что вечер потребует от нее такого напряжения сил. Ноги ныли от долгого стояния, спину ломило. Когда Эмили наконец села, ее даже немного трясло. Ей уже не казалось таким большим достижением то, что она устроила сенсацию. Реальность не изменилась. Изнасилованная Фанни Нэш была по-прежнему мертва. Фулберт, как и раньше, не был найден. Ничто не приносило успокоения. Эмили была слишком утомлена, чтобы поддаться искушению и поверить в то, что злоумышленником был кто-то чужой, пришлый, кому больше нет никакой причины покушаться на их жизни. Нет, это был кто-то с Парагон-уок. Все его обитатели хранили секреты, обычные и не очень; все скрывали темную сторону своей жизни — как, впрочем, делает большинство людей. Конечно, все обо всем догадываются; лишь глупец может решить, что ничего не кроется за дежурной улыбкой. Там, где нет преступления — а стало быть, и расследования, — эти тайны, как глубокие язвы, остаются закрытыми, и никому нет охоты расковыривать их, как будто все договорились между собой не делать этого.
Но полицейским — особенно таким, как Томас Питт, — все эти мелкие и крупные тайны рано или поздно обязательно откроются. Возможно, Томасу даже не придется прикладывать к этому усилия. Эмили знала из своего прошлого опыта, что, так же, как это было на Кейтер-стрит и Калландер-сквер, люди часто выдают себя сами. Это так просто — одно неосторожное слово, паническое движение или необдуманное действие… А Томас был мастером подмечать подобные вещи. Сначала он сеял свои вопросы, как семена. А потом его умные глаза наблюдали, как они всходят — в словах, делах и поступках людей.
Эмили удобно полулежала в кресле, вытянувшись и чувствуя напряжение в спине. Могло ли способствовать этому дитя внутри ее? Она чувствовала себя тяжелой, неуклюжей. Может быть, тетушка Веспасия была права, и она не должна так затягивать корсет? Но тогда Эмили выглядела бы толстой… Она была недостаточно высокой, чтобы грациозно носить дополнительную тяжесть. А ведь Шарлотта хорошо выглядела, когда вынашивала Джемайму… Но тогда сестра не носила модной одежды.
В комнате напротив нее сидел Джордж, держа в руках газету. Он уже поздравил ее с успехом званого вечера и теперь не смотрел на нее, избегая ее глаз. Он не глядел в газету; Эмили поняла это по наклону его головы и непонятно куда устремленному взгляду. Если бы муж действительно читал, он бы двигался, выражение его лица менялось бы, время от времени шелестели бы страницы. Но на этот раз Джордж использовал газету как щит, чтобы заслониться от возможных бесед. Он как бы отсутствовал и присутствовал одновременно.
Зачем он так делает? Эмили не хотелось ничего другого, кроме как поговорить с ним, даже если бы это был разговор ни о чем; просто почувствовать, что он хочет быть с ней. Джордж, конечно, не мог пообещать ей, что все текущие проблемы будут успешно решены и никто больше не пострадает — кто же может знать такие вещи? — но тем не менее Эмили хотела, чтобы он сказал ей это, чтобы успокоил ее. А она повторяла бы его обещание снова и снова, до тех пор пока оно не уничтожит все ее сомнения…
Джордж был ее мужем. И ребенок, которого она носила под сердцем, и который заставлял ее чувствовать себя такой усталой, неуклюжей и нервной, был от него. Как же Джордж мог сидеть всего в нескольких футах — и совсем не чувствовать, чего именно она хочет от него; не сказать что-нибудь дурашливое и обнадеживающее, чтобы заглушить какофонию ее чувств?..
— Джордж!
Он сделал вид, что не слышит.
— Джордж! — Ее голос усилился, в нем зазвучали истерические нотки.
Он посмотрел на жену. Сначала его карие глаза выражали отрешенность, как будто его мысли все еще бродили по газетным страницам. Затем они медленно затуманились, и стало невозможно отрицать, что он понял ее.
— Да?
Теперь Эмили не знала, что сказать. Утешение, которое ты просишь, не есть настоящее утешение. Было бы лучше, если бы она не начинала этот разговор — так говорил ей разум. Но язык ее не слушался.
— Они до сих пор не нашли Фулберта.
Это было не то, о чем она думала, но все же какое-никакое, а начало. Эмили не могла напрямую спросить мужа, чего он боится и что такого может найти Питт. Может ли это разрушить ее брак? Речь, конечно, шла не о разводе, боже упаси — никто не разводится, по крайней мере, из порядочных людей. Но Эмили повидала множество пустых браков — когда двое просто придерживаются вежливого соглашения делить дом и имя. Когда она впервые решила выйти замуж за Джорджа, то думала, что дружбы и участия для совместной жизни будет достаточно. Но она ошибалась. Эмили успела привыкнуть к их маленьким нежностям, к обмену шутками, к небольшим общим секретам, к долгому уютному молчанию, даже к общим привычкам, которые стали неотъемлемой частью их существования. Теперь же все это ускользало, подобно морской воде во время отлива.
— Я знаю, — ответил Джордж, слегка наморщив лоб.
Эмили знала: он пришел в замешательство, не поняв, почему она выдала такое очевидное и глупое замечание. Ей нужно сказать что-то еще, чтобы пояснить свою мысль.
— Ты думаешь, он сбежал насовсем? — сказала она. — Во Францию или куда-то еще?
— Почему он должен был сбежать?
— Если он убил Фанни…
Лицо мужа несколько вытянулось. Очевидно, о такой возможности он не думал.
— Он не убивал Фанни, — наконец твердо сказал Джордж. — Мне кажется, что Фулберт, вероятно, сам мертв. Может, он поехал в город играть в карты или что-нибудь в этом роде, и с ним случился несчастный случай? Иногда такое случается.
— О, не будь таким наивным! — выкрикнула Эмили — и тут же осознала, что совершенно вышла из себя. Это поразило и встревожило ее. Она никогда не смела говорить с мужем в такой манере.
