Лиана Мориарти - Тайна моего мужа

– Мы ходили с ним в зоопарк, – изумилась Тесс.

– Вполне возможно.

– Твоя сестра крепко спала, – добавила Тесс, вспомнив темноволосую женщину, свернувшуюся в клубочек на диване. – Она тогда приболела.

Не была ли она, случаем, матерью-одиночкой? Не то чтобы Тесс принимала это тогда во внимание. Ей следовало бы вызваться сходить в магазин за продуктами.

– Как поживает твоя сестра?

– О, ну, на самом деле она умерла несколько лет назад, – извиняющимся тоном ответил Коннор. – Сердечный приступ. Ей было всего пятьдесят. Она была в отличной форме и вполне здорова, так что это… всех потрясло. Мне досталась опека над Бенджамином.

– Боже, прости, Коннор. – От неожиданности голос Тесс надломился.

Мир был отчаянно грустным местом. Не был ли он особенно близок с сестрой? Как же ее звали? Лиза! Ее звали Лизой.

– Я охотно выпью кофе, – внезапно поддавшись порыву, заявила Тесс. – Поговорим о рекламном деле. Не знаю уж, насколько это тебе поможет.

Она не единственная страдает. Люди теряют близких. Мужья влюбляются в других. Кроме того, кофе с человеком, не имеющим ни малейшего отношения к ее нынешней жизни, превосходно ее отвлечет. И вовсе в Конноре Уитби не было ничего зловещего.

– Отлично, – улыбнулся он.

И откуда у него взялась такая обаятельная улыбка? Он приподнял шлем.

– Я позвоню или пришлю электронное письмо.

– Ладно, тогда тебе нужен мой…

Бензиновый насос щелкнул, сообщая, что бак полон, и Тесс вытащила пистолет и пристроила его обратно на колонку.

– Ты теперь мама в школе Святой Анджелы, – напомнил Коннор. – Я знаю, как тебя найти.

– О-о… Хорошо.

Мама в школе Святой Анджелы. Чувствуя себя непривычно уязвимой, Тесс повернулась к Коннору с ключами от машины и бумажником в руках.

– Кстати, мне нравится твоя пижама, – заявил он, смерив ее взглядом с ног до головы и усмехнувшись.

– Спасибо, – отозвалась Тесс. – Мне нравится твой мотоцикл. Не помню, чтобы ты на таком ездил.

Разве у него не было скучного маленького седана или чего-то в этом роде?

– У меня кризис среднего возраста.

– По-моему, мой муж как раз страдает от него же.

– Надеюсь, это не слишком дорого тебе обходится.

Тесс пожала плечами. Ха-ха.

– Когда мне было семнадцать, – добавила она, еще раз взглянув на мотоцикл, – мама пообещала мне пятьсот долларов, если я подпишу обязательство никогда не кататься на мотоциклах с мальчишками.

– И ты подписала?

– Да.

– И ни разу не нарушила?

– Не-а.

– Мне сорок пять, – заметил Коннор. – Я уже не принадлежу к мальчишкам.

Их взгляды встретились. Не сделался ли этот разговор… игривым? Ей вспомнилось, как она проснулась с ним рядом, в светлой комнате с окном, выходящим на оживленное шоссе. Это не у него был на кровати водяной матрас? И они с Фелисити еще долго над этим ухохатывались? Он носил подвеску со святым Христофором, и та качалась над ее лицом, когда они занимались любовью. Внезапно ее замутило. Она почувствовала себя жалкой. Это было ошибкой.

Коннор, похоже, уловил перемену в ее настроении.

– Ладно, Тесс, я как-нибудь тебе позвоню насчет кофе.

Он снова надел шлем, завел мотоцикл, вскинул руку в черной перчатке и с ревом укатил прочь.

Тесс проводила его взглядом и вздрогнула. Да ведь первый в своей жизни оргазм она испытала именно на том смехотворном водяном матрасе. Собственно, если об этом подумать, на него же пришлось и несколько других первых опытов. «Плюх-плюх», – хлюпал матрас. Секс в те времена, тем более для хорошей девочки-католички вроде Тесс, казался чем-то разнузданным, грязным и новым.

Зайдя в ярко освещенный павильон заправки, чтобы расплатиться за бензин, она подняла взгляд: в зеркале безопасности отражалось ее собственное лицо, ярко-красное от смущения.

Глава 18

Значит, ты его прочла, – заключил Джон Пол.

Сесилия посмотрела на него так, будто никогда прежде не видела. Мужчина средних лет, некогда весьма привлекательный – да и сейчас тоже, по крайней мере на ее вкус. У Джона Пола было одно из пресловутых честных, заслуживающих доверия лиц. Вы бы купили подержанную машину у Джона Пола. И эта знаменитая фицпатриковская челюсть. У всех сыновей Фицпатриков были решительные подбородки. Его волосы поседели, но оставались густыми, и он неприкрыто этим гордился. Ему нравилось сушить свою шевелюру феном, из-за чего братья вечно его изводили. Он стоял в дверях кабинета в синих с белым полосатых трусах-боксерах и красной футболке. Его лицо было бледным и потным, как будто он чем-то отравился.

Она не слышала, как он спускался с чердака и шел по коридору. И не знала, как долго он уже стоит там, пока она сидит, невидяще уставившись на собственные руки, примерно сложенные на коленях, словно у маленькой девочки в церкви.

– Я его прочла, – подтвердила она.

Сесилия подтянула лист поближе к себе и перечитала текст заново, медленно, как будто на этот раз, когда Джон Пол стоит прямо перед ней, там обязательно обнаружится какое-то другое содержание.

Письмо было написано синей шариковой ручкой на линованном листке бумаги. На ощупь буквы казались неровными, словно шрифт Брайля. Должно быть, пишущий сильно нажимал на ручку, будто пытался выгравировать каждое слово на бумаге. В тексте не было ни абзацев, ни просветов, слова плотно жались друг к дружке.

Моя дорогая Сесилия, если ты читаешь это письмо, значит я уже мертв, – и хотя это выглядит чересчур манерно, но ведь все когда-нибудь умирают. Сейчас ты в больнице, с нашей новорожденной дочерью Изабель. Она родилась сегодня, рано утром. Она такая красивая, и крошечная, и беспомощная. Когда я впервые взял ее на руки, то понял, что никогда не испытывал ничего подобного. Я уже с ужасом думаю о том, что с ней может что-то произойти. И именно поэтому я должен это записать. Просто на случай, если что-то произойдет со мной, – по крайней мере, это я сделал. Я хотя бы попытался сделать все правильно. Я выпил пива. Возможно, я непонятно выражаюсь. Вероятно, я порву это письмо. Сесилия, я должен тебе признаться, что в семнадцать лет я убил Джейни Кроули. Если ее родители все еще живы, пожалуйста, передай им, что я сожалею и что это был несчастный случай. Это произошло неумышленно. Я вышел из себя. Мне было семнадцать, чертову идиоту. Не могу поверить, что это был я. Это кажется каким-то кошмаром. Кажется, такое можно совершить только под кайфом или пьяным, но нет. Я был абсолютно трезв. Я просто сорвался. У меня в мозгах что-то щелкнуло, как говорят эти тупые регбисты. Звучит так, будто я пытаюсь оправдаться, но я не ищу отговорок. Я совершил этот невообразимый поступок и не могу его объяснить. Я знаю, что ты думаешь, Сесилия, ведь для тебя все так четко делится на черное и белое. Ты думаешь: почему он не признался? Но ты же знаешь, почему я не мог пойти в тюрьму. Ты знаешь, что я не могу сидеть взаперти. Я понимаю, что трус. Именно поэтому я пытался покончить с собой, когда мне было восемнадцать, но мне не хватило духа довести дело до конца. Пожалуйста, передай Эду и Рейчел Кроули, что я не прожил ни дня, не вспомнив об их дочери. Скажи им, что все произошло быстро. Всего лишь за секунду до того Джейни смеялась. Она была счастлива до самого конца. Возможно, это звучит ужасно. Это и впрямь звучит ужасно. Не говори им этого. Это был несчастный случай, Сесилия. Джейни сказала мне, что влюблена в другого, а потом посмеялась надо мной. Вот и все, что она сделала. Я обезумел. Пожалуйста, передай Кроули, что я страшно сожалею, дальше некуда. Пожалуйста, скажи Эду Кроули: теперь, когда я сам стал отцом, я понимаю, чтó именно сделал. До сих пор эта вина грызла меня, словно опухоль, а теперь стало еще хуже. Прости, что взваливаю на тебя это бремя, но я знаю, ты достаточно сильная, чтобы выдержать. Я так люблю тебя и нашу дочь, ты подарила мне больше счастья, чем я заслуживал. Я не заслуживал ничего, а получил все.

Мне так жаль.

Прежде Сесилии казалось, ей уже случалось злиться, и не раз, но теперь она поняла, что даже не подозревала, как ощущается подлинный гнев. Раскаленная добела обжигающая чистота. Это было неистовое, безумное, чудесное чувство. Ей казалось, она может взлететь. Она могла перелететь через комнату, словно демон, и расцарапать лицо Джона Пола в кровь.

– Это правда? – спросила она.

Ее разочаровал звук собственного голоса. Он был слабым. Не было заметно, что он исходит от человека, озверевшего от гнева.

– Это правда? – повторила она тверже.

Сесилия в этом не сомневалась, но всепоглощающее нежелание признавать правду вынудило ее задать вопрос. Ей хотелось умолять, чтобы суровую истину кто-нибудь отменил.

– Прости, – отозвался он.

Его глаза налились кровью и вращались, как у испуганной лошади.

– Но ты бы никогда, – выговорила Сесилия. – Ты бы не стал. Ты бы не смог.

– Я не могу это объяснить.