Правила Мерджа - Остап Иванович Стужев
Магомед-Алиев приехал домой, когда уже стемнело. Из задней двери двухцветного «Майбаха» – темно-серебристого снизу и с нежно-бежевой крышей – показалась сначала одна нога в коротком мягком сапоге, потом вторая, и обе свесились, чуть-чуть не доставая земли, следом показались руки. Человек, стоявший рядом и открывший дверь лимузина, почтительно обхватил своими ладонями запястья Магомеда и плавно потянул за них, пока тот не встал на обе ноги. Он был одет в невысокую каракулевую папаху и военного покроя куртку, напоминающую больше простую телогрейку, чем сшитую на заказ у известного итальянского дизайнера самую дорогую в мире верхнюю мужскую одежду. С возрастом к плоскостопию, которым Магомед страдал с детства, добавился артрит коленных суставов, который, словно рой термитов, пожирал их. Каждый шаг отдавался привычным уже дискомфортом – тупой, заглушаемой морфинами болью. Из двух приехавших следом японских внедорожников проворно повыскакивали вооруженные люди и направились вслед за ним к дому.
Все это никак не повлияло на настроение Чекаря, он был готов к любому развитию событий. В случае негативного сценария он точно не собирался сдаваться без боя или согласиться занять место шныря. В заднем кармане его джинсов лежала пара остро заточенных монет, которые за два года в лагере он научился запускать одним щелчком с отменной точностью, а левой рукой – он был скрытый левша – Рома с необычайной ловкостью перебирал старый, еще советских времен пятак, обточенный только с одной стороны. Зажатый между указательным и средним пальцами и придерживаемый изнутри большим, банальный медяк превращался в грозное оружие. Опытный уголовник острым краем выступающей с внешней стороны кулака монетки мог за доли секунды превратить лицо оппонента в кровавую маску со свисающими вниз кусками щек, открывавшими наружу зубы и десны.
Через некоторое время на тускло освещенном крыльце появился джигит. Держа в руке баранью кость и дожевывая откушенный от нее кусок мяса, он прокричал в темноту двора:
– Эй, москвич, иди сюда, тебя хозяин зовет!
Романа посадили за общий стол, и после ужина Магомед-Алиев остался с ним один на один в комнате, по замыслу хозяина считавшейся его домашним офисом.
– Сергей просил позаботиться о тебе, – сказав это, Магомед сделал многозначительную паузу, пристально глядя в глаза Чекарю. Смысл просьбы позаботиться в контексте происходящего действительно мог толковаться очень неоднозначно.
– На первое время мне нужна крыша над головой и немного денег на жизнь. С остальным я разберусь сам, – ответил Чекарь вежливо, но безапелляционно.
– Сыграем в шахматы? – спросил Магомед и, не дожидаясь ответа, достал доску и начал расставлять фигуры.
«Лучше в буру», – подумал про себя Рома, садясь напротив.
Партия затянулась, Магомед-Алиев много перехаживал, и, следует отдать ему должное, если Роман зевал фигуру, настаивал, чтобы тот тоже переходил. Закончили ничьей.
– Ладно, – сказал Магомед, хлопнув себя по больным коленям. – Будешь учиться у нас в университете, выбирай специальность. Сейчас октябрь, но ты уже сдал экзамены – за это не переживай, с документами все в порядке. Завтра поедешь в город, купишь себе одежду, а послезавтра на учебу. Поживешь пока здесь. Через месяц снимем тебе квартиру в городе. А сейчас иди спать. – Он взял со стола колокольчик, наличием коего крайне гордился, извлек из него дребезжащий звук, и тут же появилась женщина, видимо, жена. Они говорили на аварском, и она, сделав Чекарю знак рукой следовать за ней, отвела его наверх в небольшую, типа мансарды, комнату, где стояли кровать, стол и два стула.
Через два дня, получив студенческий билет, книги в библиотеке и накупив тетрадей и ручек, Чекарь стал студентом Махачкалинского университета.
Сначала он подумал пойти на факультет физкультуры и спорта, но поразмыслив и решив, что путь к славе ему по известным причинам закрыт, выбрал факультет иностранных языков. И хотя за пять неполных лет школьной программы он запомнил только «апл» и «пен», сейчас обучение пошло семимильными шагами. Уже через пару месяцев он вызубрил почти все неправильные глаголы и мог довольно бегло говорить, оперируя всего тремя сотнями быстро выученных слов.
Так ему удавалось обманывать самого себя больше месяца, но однажды утром, стоя возле умывальника и глядя на свое отражение в зеркале с отслаивающейся и почерневшей по краям амальгамой, он почувствовал лютую тоску по Наташе. Он отвел взгляд и стал растирать лицо водой, тонкой струйкой сочившейся из крана. Захотелось послать все к чертям и вернуться в Москву, какие бы опасности ни поджидали его на пути. С трудом взяв себя в руки, он поклялся, что однажды она станет его женой.
* * *Те времена давно прошли, и сегодня Сергей Николаевич сам поехал встречать Чекаря на аэродром. Пользуясь привилегиями, установленными в частной авиации, велел шоферу подать лимузин почти к самому трапу «Гольфстрима». Был поздний вечер понедельника. Зимний ветер, налетая резкими порывами, казалось, специально разгонялся именно тогда, когда надо было открыть дверь «Роллс-Ройса». Чекарь спустился по короткому трапу, держа в одной руке дорожную сумку, а в другой закинутый на спину чехол со своими неизменными английскими костюмами. Эльза, та самая калмычка, что помахала Кольцову вчера, стоя на борту самолета, сейчас пропрыгала за Чекарем до самого авто, несмотря на ветер, временами швырявший в лицо то ли капли дождя, то ли водяную пыль, поднимаемую им с бетонной поверхности аэродрома.
– Чего они все в тебе нашли? – спросил его Кольцов вместо дежурного «здрасьте».
– Куда едем? Привет, кстати! – сказал Рома, как только машина, плавно тронувшись с места, устремилась к выезду в город. На вопрос Кольцова, который он и сам себе частенько задавал, у него не было однозначного ответа.
– Утром здоровались, – тот был явно не в духе и чувствовал какую-то непонятную досаду из-за явно большего внимания стюардессы к его более молодому спутнику. – Ты
