Старый прием Гурова - Алексей Макеев
– Думаешь, это кто-то из тех, с кем он сидел?
– Наверняка не скажешь, – ответил Гуров, – но проверить придется. Шепелявый, да еще с наколкой, можно попытаться вычислить.
– Снова возня в песочнице, – проворчал Стас. – Ну, найдем мы шепелявого, а как доказать, что он отдел взорвал?
– На это у нас Харитоша есть, – напомнил Гуров. – Опознает в шепелявом гостя Мережко, будет что предъявить.
– Что предъявить? Что он гостил в Москве? А как доказать, что он у отдела был? Что взрывное устройство в отдел подбросил?
– Вот об этом я до поездки в Курск и говорил. Мы должны не просто Взрывателя искать, а найти причину этого взрыва. Для этого следует проштудировать, протокол за протоколом, все листы из дела восьмилетней давности. Поднять все документы, обойти всех свидетелей, поговорить с каждым, кто тогда работал в отделе. Найдем причину, отыщется и связь между шепелявым и Дмитровским отделом. Я в этом уверен.
– Ладно, отложим догадки до завтрашнего дня, – вздохнув, предложил Крячко. – Спать жутко охота, аж башка трещит.
– Выгружайся, приехали. – Гуров остановил машину у подъезда Крячко.
Тот вышел, не прощаясь, хлопнул дверцей и поплелся к подъезду. Лев вывел машину со двора и поехал домой.
В квартире оказалось пусто, чему он был несказанно рад. Наскоро приняв душ, завалился в постель и мгновенно уснул.
Проснулся Лев только под утро. Рядом мирно сопела жена. «Надо же, я даже не услышал, как она вернулась. Крепко же я спал», – подумал он и взглянул на часы – стрелки показывали без четверти четыре. Тихо поднявшись, сгреб одежду в охапку и потихоньку прошел на кухню. Не включая свет, зажег газ, налил воды в чайник и поставил его на плиту. В холодильнике нашел отварное мясо. Нарезал его толстыми кусками, выложил на хлеб и принялся жевать, запивая горячим чаем.
Мысли тут же закружились вокруг Гладышева и его заявления. Действительно ли он настолько проникся зоновскими законами, что готов сесть вплоть до пожизненного? Возможно, он пока не понимает, на что обрекает себя, выгораживая кого-то из сидельцев. И как так вышло, что в дом к Мережко попал такой человек? С Гладышевым он был знаком еще до его отсидки, и это совсем другое дело, но вот Взрыватель… Он из другой обоймы. Мог ли знать об этом Мережко? Судя по тому, как легко он впускает в дом посторонних, это маловероятно.
А вот Гладышев о том, кого посылает к Мережко, не знать не мог. Теперь Гуров не сомневался в том, что в доме Мережко жил кто-то, кого туда отправил Гладышев. По-другому просто не могло бы все сложиться так, как сложилось. Возможно, его использовали втемную, но ведь он далеко не дурак. Еще тогда, восемь лет назад, должен был предположить, что человек, которого он отправил в Москву, может быть причастен к взрыву. Или такое ему и в голову прийти не могло? Этот вопрос остался без ответа. Гуров хотел верить, что Гладышев не последний подонок, а просто человек, попавший в трудные обстоятельства. Но тогда почему, узнав правду, он продолжает молчать? И даже более того, выгораживает истинного убийцу, берет его вину на себя.
«Чертовщина какая-то. Вокруг этого дела одни хорошие парни и запутавшиеся неудачники. Гораздо проще было бы, будь это не так, – размышлял Лев. – В кого ни ткни, сплошь «неплохие ребята». Взять хоть Мережко. Заварил кашу вокруг своего дома, да такую, что за год не расхлебать. А ведь все, чего он хотел, это приносить пользу людям. Быть не таким, как отец. И к чему в итоге это привело?» Рассуждения лишь раздражали Гурова, но ничего другого, сидя дома, он предпринять не мог, поэтому начеркал жене записку, прижал ее сахарницей и потихоньку вышел из квартиры.
Еще и шести не было, а Гуров уже сидел в своем кабинете в здании Главного управления и листал материалы дела о взрыве Дмитровского ОВД. Как он и предполагал, над вопросом, с какой целью был совершен взрыв, следователи поработали исправно. В протоколах имелась запись, которая весьма заинтересовала полковника. Оказывается, на тот момент Дмитровский ОВД имел в разработке пять крупных дел, каждое из которых после взрыва развалилось. Причиной тому стала потеря вещественных доказательств, собранных в ходе следствия и находящихся на момент взрыва в здании отдела, в кабинете вещдоков.
Лица, чьи судебные производства развалились после взрыва, прошли тщательную проверку на предмет причастности к нему. Об этом в каждом конкретном случае имелась соответствующая запись с перечнем проведенных мероприятий. И все же Гуров решил, что стоит повторно пройти по всем эпизодам. Возможно, в тот момент следователям и не удалось найти связь между фигурантами развалившихся дел и фактом взрыва, но теперь, в свете новых обстоятельств, связь может обнаружиться. К тому моменту, когда в Управление явился Крячко, Гуров успел ознакомиться со всеми пятью делами.
– Давно ты здесь? – Вопрос Стаса относился к разряду риторических, так как на столе Гурова успела вырасти гора чашек из-под кофе. – Чем занимаешься?
– Изучаю материалы следствия, – на первый вопрос Лев отвечать не стал. – Тут довольно интересная картина вырисовывается. Ты знал, что на момент взрыва Дмитровский отдел вел целых пять громких дел?
– Слыхал, – припомнил Крячко. – Только там ни по одному эпизоду привязки не нашлось. Копали парни серьезно, но так ни до чего и не докопались.
– Думаю, стоит начать копать снова, – заявил Гуров. – Взять хотя бы дело о разбое. В деле полная доказуха, видеозапись с камер наблюдения подъезда, возле которого группа лиц совершила разбойное нападение на представителя власти.
– Напомни, кем он был? – присев напротив напарника, попросил Крячко.
– Работал секретарем при итальянском консульстве. В тот день он возвращался домой позднее обычного, к тому же не смог воспользоваться машиной, так как у той движок забарахлил. Ему бы на такси раскошелиться, а он решил пешком пройтись. Вот и прошелся.
– Что у него забрали?
– Именные часы, дорогущий ноутбук, телефон, кучу кредиток и приличную сумму в американских долларах.
– Парней сколько было?
– Трое, но повязали только одного. Остальным удалось скрыться. Дорожкин Николай, двадцати лет, вину не признал, несмотря на то, что на записи его лицо, в отличие от лиц других двух парней, было снято чуть
