Лилия Беляева - Игра в дурочку
- Синтетика? - спросила Алла.
- Ага, - ответила я.
- Да-е-ешь, - протянула она, веселея. - Вот тебе и Воркута! А теперь разбежались!
- Может, ложечку помыть?
- Какую?
- Да чайную...
- Не тронь! Я сама!
Тут и последнему дураку станет ясно, что ложечка-то та не простая... И мне хотелось заполучить её в руки ужасно. Но - не судьба. Аллочка пошла в ванную и вымыла ложечку и сунула её себе в карман.
К чему такая забота о ложечке? На ум пришло единственно объяснение "яд"... А если так, то... Обнорская скоро умрет...
Мне, конечно же, вовсе не хотелось, чтобы мое пророчество сбылось. Однако где-то на задворках сознания остренькой гранью сверкнула гаденькая честолюбивая мыслишка: "Если я догадалась верно - насчет яда сегодня-завтра будет труп".
Ничего подобного! На следующий день я видела своими глазами, как медсестра Алла самолично отнесла ей поднос с завтраком, а спустя полчаса вышла уже с остатками еды на тарелках.
- Старушка идет на поправку! - возвестила громко и подмигнула мне свойски.
Старая актриса, если верить Аллочке, умерла в обед.
Аллочка шла по коридору вместе с директором, главврачом, общественником Георгием Степановичем и недоумевала вслух:
Ну надо же... ну надо же... даже супу поела... успела... И вдруг...
- Жаль, конечно, отзывалась главврач Нина Викторовна. - Жаль... Но ничего не поделаешь, сердечно-сосудистая недостаточность. С сердцем у неё давно были серьезные проблемы...
Мне, я чувствовала это, необходимо было теперь проследить за всем процессом, связанным с мертвым телом. Значит, надо было придумать себе какое-то дело неподалеку от двери, что вела в квартирку покойной Серафимы Андреевны. И я его придумала - принялась мыть окна в коридоре. Я становилась как бы малой подробностью коридорной перспективы. На меня не стоило обращать внимание.
И такое мое решение оправдалось. В своей позиции я увидела, как из квартирки Обнорской вышел директор, потом - медсестра, потом общественники, Георгий Степанович и Одетта Робертовна... Но почти сразу туда вошла сестра-хозяйка и секретарша Виктора Степановича. Стало быть, их там было трое, включая главврача. Чем они занимаются? Мне послышался как бы звук ключа, проворачиваемого в своем гнезде... Не бросая тряпку, я кинулась к двери, рванула её на себя... и очутилась лицом к лицу с тетей Аней...
- Ты чего? - испуганно спросила она.
- Я? Может, помочь чем?..
Она с шумом выдохнула воздух, как это делает бегун, одолевший дистанцию, то есть первый страх с неё сошел, но что со мной делать дальше она не знала.
Ей на помощь пришла Валентина Алексеевна, секретарша директора, эта рыжеватая дама в желтых брючках, с бровками в ниточку:
- Благодарим тебя, Наташенька, но помощь нам не нужна... Какая помощь? Мы ждем "перевозку"...
Я вышла и спряталась в своей кладовой. И видела, как примерно через двадцать минут из комнаты вышла главврач. Лицо её было в пятнах. Она покусывала губы.
Нет, мне надо было прорваться в квартирку Обнорской, где явно что-то происходило. Набралась нахальства и постучала в дверь и, едва мне открыли, повернув ключ, рванула внутрь...
И не зря, не зря... Покойница лежала голенькая... То есть без своих бриллиантовых серег, без золотой цепочки... А на столе в беспорядке валялись бусы, колье, цепочки, кольца и прочее... Здесь явно шел дележ.
- Чего тебе надо-то? - грубо спросила меня недавно столь деликатная секретарша директора. - Сдурела, что ли?
Ее маленькая лапка с коготками вцепилась в кучу ювелирных предметов с откровенным бесстыдством, размазанная помада превратила её рот в одну уродскую кляксу, и эта клякса шевелилась, шипела:
- Лезет куда не просят! Воркута и есть Воркута! Тебя надо предупреждать, чтоб молчала и директору ни слова?
- Не надо. Никому ни слова! - пообещала я как бы крайне смущенно и клятвенно.
- Ну смотри! - шевельнулся смазанный роток и вдруг растянулся в улыбке, показав ненадолго рядок белых, стройных зубов. - Плохо, плохо мы поступаем, девушка. Но не от хорошей жизни. Все беженки, все голые, босые в Москву заявились. Нужда! На зарплату не проживешь. На панель идти нам поздно.
- Я понимаю! - ответила ей почти заискивающе, презирая в душе эту, в сущности убогую, но такую, выходит, наглую особь и отмечая заодно: "Директора они, все-таки, боятся. Он что, не знает, что ли, про эти ограбления покойниц? И про то, что Аллочка колется?" внезапно незаурядную тонкость в обращении проявила сестра-хозяйка тетя Аня.
- Да это же Наташенька... хорошая девочка... не склочная... убирается на совесть, аккуратная... Она знает, что язык надо крепко за зубами-то держать... На, девочка, возьми, Наташенька, вот эту цепочку... чистое золото... на память о покойной старушке... У ней все равно родни никакой нет... Она не в обиде будет... В морге все равно уворуют.
Тетя Аня ткнула меня в грудь рукой, которая держала болтающуюся цепочку с крестиком... Я медлила. Я не знала, что можно столь легко стать соучастницей элементарного ограбления... Но если я откажусь...
- Ой, не надо! Ой, я её боюсь! - завопила я, изображая придурка из придурков, и бросилась из комнаты, забилась в кладовку. Там меня и нашла Алла. Уже не стесняясь, сделала себе привычный укол в вену на руке, спустила рукав белоснежного халата и насмешливо спросила:
- Чего от цепочки отказалась? Неужели так покойников боишься?
- Ужас и ужас! - для убедительности я перекрестилась.
- Выпрут тебя отсюда, если не будешь со всеми, - предрекла шепотом же. - Тут надо в одном котле... иначе... Иди, возьми цепочку... Быстро!
Если ты говоришь, - покорилась и вышла. Там, в комнате, рядом с покойной, находилась уже одна тетя Аня.
- А, - понятливо произнесла она, - за подарком вернулась... Ну то-то же... Бери, - и вытащила из кармана эту самую злополучную цепочку.
На покойную актрису я старалась не смотреть. Я и впрямь боялась её застывшего строгого лица, словно уже на веки вечные осудившего своих грабителей...
Самое удивительное - тетя Аня тоже смотрела на покойницу, и слезы жалости текли из её глаз, хотя карман её отдувался от уворованных вещиц. Мне следовало чмокнуть сентиментальную разбойницу в пухлую щеку, что я и сделала. Да ещё сказала:
- Миленькая тетечка Анечка, да не переживайте вы уж очень... Эта бабушка совсем старенькая была...
И почти без паузы, прямо на ушко:
- А чегой-то главврач-то такая вся нервная вышла? Прямо в пятнах красных?
Рассиропленная лаской и оттого утерявшая бдительность женщина произнесла поучительно:
- Жадность все! Хотела бриллиантовые серьги, а ей досталось кольцо с бриллиантом. Секретарша сама серьги снимала и себе же в бюстгальтер поклала, успела. Ой, бабы! Окороту в жадности не знают!
- Тетя Анечка, а как же, как же дальше-то? - строила я уж такую наивность. - Ведь люди знают, что у этой актрисы были драгоценности, а увидят, что нет...
- А как всегда, - отшепталась женщина, которой доставляло удовольствие чувствовать себя очень сведущей перед глуповатой девицей. - Счас секретарша принесет подделки и положит на стол! В морг-то кто везет в золоте и каменьях?
- А если родственники какие заявятся?
- Откуда? Она бездетная. К ней уж лет десять никто не ходит. Одна редакторша была какая-то чужая.
- Но... Георгий Степанович и Одетта Робертовна видели на ней дорогое...
- Эти-то! - усмехнулась тетя Аня. - Смолчат! Им с начальством хочется в мире жить. Эти понятливые...
Мне казалось, что самое удивительное уже случилось в этот день. О нем напоминала мне цепочка в кармане казенного халата. Однако дальше на сцену неожиданно вышел Мастер на все руки Володя. Он появился в квартирке покойной Обнорской, когда там уже никого не было. В руках он держал все тот же обшарпанный чемоданишко, из тех, с которыми ходят по вызову сантехники.
Впрочем, он явился по необходимости, так как медсестра Алла, заглянув в квартирку, оповестила вслух, выйдя из неё в коридор:
- Опять течет! Опят кран сломался!
А через минут десять Володя с чемоданчиком тут как тут. А ещё через полчаса можно было наблюдать в окно, как к "черному ходу" подъехала синяя "перевозка" и из неё два парня-санитара вытащили брезентовые носилки... Как водится, все, свободные и не очень от дел, припали к окнам... Володя вообще из квартирки не выходил. А когда носилки с телом поплыли по коридору, - он, Володя, помогал санитарам... Директор еле поспевал за процессией. Последним его указанием, когда носилки уже вдвигали в машину, было:
- Володя, не забудь забрать одеяло!
- Не забуду, - пообещал Мастер на все руки и залез в машину вслед за носилками.
Рядом со мной все это время стояла грузная Одетта Робертовна, дышала тяжело и всхлипывала. Но когда машина тронулась, спросила в воздух:
- Зачем они на неё шерстяное одеяло накинули? Лето же, теплынь...
"Верно, - её недоумение передалось и мне, - чего это покойница с головы до ног закрыта казенным шерстяным одеялом коричневого цвета в оранжевых разводах".
