Эда Макбейн - Белая леди
— Возбуждена?
— Уилла, — пояснил он, глядя в ее глаза.
Когда он был копом, его научили смотреть в глаза. Наблюдай за ними, когда допрашиваешь кого-нибудь, наблюдай за ними, когда кто-нибудь держит револьвер. Глаза все выдают. Он должен был научить Мэттью смотреть в глаза. Он продолжал вглядываться в глаза Джинни. Она перевела их в сторону террасы. Черная девушка, Реджи, открывала дверь.
— Извините, мэм, — сказала она.
— Да, Реджи?
— Ленч готов, мэм.
— Спасибо. — Джинни встала с оттоманки. — Пройдемся? — И она направилась к террасе.
Когда они приступили к еде, он спросил:
— Это было из-за того, что вы делали?
— Из-за чего — того?
— Уилла так вышла из себя из-за… ну, того, как вы себя вели…
— А как, по словам Сэма, я себя вела?
— Ну, по его словам, вы были… Да вы и сами это говорили.
— Что я говорила?
— Что вы были… неразборчивы в связях.
— Сэм любил воровать мои штанишки с веревки для сушки белья, — сказала Джинни, — вы об этом знаете? И бросал их в клетку с большими кошками. — Она улыбнулась, а потом добавила: — Доводил их до неистовства.
— Чем вы объясняете это?
— Запахом, я полагаю.
— Я имею в виду, что выводило из себя Уиллу в вашем поведении?
— Не имею представления. Я уже говорила вам…
— Да?
— Когда я в последний раз видела ее, мне еще не было и восемнадцати. На прощание все поцеловали меня. Кроме нее.
Тутс и Уоррен ехали на Север по федеральной дороге номер сорок один, высматривая тайский ресторанчик, который только недавно открылся. Было уже почти шесть часов, и Уоррен был зверски голоден.
— Я думаю, она говорила правду, — сказал он, — по сути дела.
— Когда-то я знала девушку, которая любила повторять: «Я буду абсолютно честной с тобой», и каждый раз, когда она говорила что-нибудь, это было ложью.
— Я думаю. Джинни была…
— Ого! Когда это она успела стать Джинни? Последний раз, когда я слышала о ней, она была миссис Вард.
— Во время ланча она просила меня называть ее Джинни.
— Это было тогда, когда она рассказывала, как дурно она обращалась с парой одиннадцатилетних девочек?
— Веришь или нет, Тутс…
— «Веришь или нет». Когда кто-нибудь так говорит, значит, он собирается соврать.
— Я не собираюсь говорить какую-либо ложь.
— Тогда почему ты сказал: «веришь или нет»?
— Потому что я знал, что ты не поверила бы мне, когда я говорил о том, как изменилась вся эта история.
— Я не пойму, черт побери, о чем ты говоришь?
— Об этих одиннадцатилетних.
— О ее чудесном, нежном романе?
— Да что такое с тобой, Тутс?
— Ничего. Я просто слушаю твой отчет о приятном ленче с совратительницей малолетних…
— Господи, я пытаюсь объяснить тебе…
— …которая не сказала нам ничего, черт побери, чего бы мы уже не знали об Уилле Торренс…
— Что ж, это верно.
— …но которая так очаровала тебя, что у тебя вскружилась голова…
— Что ж, она действительно очаровательна…
— …в то время как Мэттью лежит в больнице в коме! Вчера ты напился…
— Я не был пьян, Тутс!
— Нет?
— Нет!
— А что ты пил за ленчем сегодня?
— Чай со льдом.
— Сомневаюсь.
— Послушай, Тутс, я неисправившийся…
— Кто? Ты неисправившийся алкаш? И я знаю, когда кто-то нетрезв, черт побери! А ты не был трезв вчера!
— Нет? Тогда, как ты думаешь, почему я отправился на встречу с этой женщиной?
— Ага! Теперь она уже «эта женщина»!
— Черт побери, как же мне называть ее?
— Прекрасно, прекрасно, пусть будет «эта женщина». Это прекрасно!
— Я поехал туда потому, что Маккалоу…
— …потому что Маккалоу удивлялся…
— Да, его удивило, почему Уилла так бесилась из-за…
— Да. Хороший повод, чтобы поехать. Давай бросим это, хорошо? Она сказала тебе правду, всю правду…
— Я пытаюсь втолковать тебе, что нет! У меня создалось впечатление, что она солгала мне об этих детях в номере Уиллы. Думаю, что они повздорили не из-за этого.
— Тогда из-за чего они повздорили?
— Я не знаю.
— Иными словами, твой визит оказался пустой тратой времени. Мы все еще ничего не знаем об этом проклятом деле. Что Блум должен был сообщить?
— О чем?
— Ты звонил Блуму?
— Нет. Разве я собирался звонить ему?
— Ты помнишь нашу встречу со Стедманом вчера днем?
— Конечно, помню.
— После того, как ты и Маккалоу прикончили целую бутылку виски?
— Я выпил только две рюмки.
— Ты помнишь, что Стедман говорил нам?
— Да.
— Но ты не позвонил Блуму.
— Нет.
— Ты сказал, что собираешься позвонить ему, как только придешь домой.
— Ладно, я не позвонил ему.
— А я думала, ты не был пьян.
— Черт побери, Тутс! Я выпил две паршивые…
— Ты помнишь, что Стедман говорил нам?
— Нет.
— О трейлере Уиллы.
— Уиллы?..
— За две ночи до ее смерти…
Уоррен взглянул через правое плечо, затем повернул машину к обочине. Выключил зажигание. Повернулся к ней.
— Расскажи мне.
Полицейским офицером, с которым Блум говорил в Раттерфорде, Миссури, в семь часов вечера в ту среду, был тот лейтенант, который вел так называемое «дело о ночной краже в цирке», когда «Стедман энд Роджер» давал представления в этом городе три года назад. Это был не тот же человек, который вел так называемое «дело о самоубийстве в цирке». Его расследовал капитан Леопольд Шульц. Лейтенант Хейнце прямо сказал Блуму, что в департаменте полиции Раттерфорда никто не верил, что эти два происшествия как-то связаны между собой. Их расследовали отдельно, и по каждому было заведено свое дело.
— Вы обнаружили какой-то след по делу о ночном ограблении? — спросил Хейнце.
— Нет, — ответил Блум, — но мы тут работаем по делу о покушении и просматриваем прошлое некоторых людей, оказавшихся в орбите жертвы.
— Какого рода покушение?
Блум рассказал ему.
— И кража в цирке была в его орбите?
— Нет, просто мы пытаемся найти, кого мог знать тот, в кого стреляли?
— Да? — удивился Хейнце.
— Да. Он случайно не звонил вам?
— Повторите еще раз, как его имя?
— Хоуп. Мэттью Хоуп.
— Нет, не звонил. Я должен предупредить вас… по этому лабиринту бродить придется долго.
— Возможно, и мы хватаемся за каждую ниточку.
— В том числе интересуетесь ночной кражей в цирке, случившейся три года назад?
— Да. Вы можете сообщить мне подробности?
— Произошло то, что кто-то вторгся в ее трейлер…
— Трейлер миссис Торренс?
— Да, в тот, в котором она жила со своей дочерью. Хотя, как мы смогли установить, дочь не проводила там слишком много времени.
— Что вы имеете в виду?
— Она сожительствовала с дрессировщиком львов, человеком по имени Дейв Шид.
— Значит, ее не было в это время в трейлере?
— Никого не было. Это произошло во время представления.
— Тогда кого-нибудь подозревали?
— Да, мы пошарили вокруг, как обычно.
— И кого же?
— Кое-кого из городских, нападавших на проезжающих. А также лиц с подмоченной репутацией в самом цирке. Таких много разъезжает вместе с цирками, вы же знаете.
— И что вы установили?
— Ничего, вот почему дело еще открыто.
— А что украли?
— Всего лишь некоторые безделушки и украшения.
— Какого рода?
— Ювелирные вещицы.
— Что еще?
— О, еще какие-то ценные бумаги. Понимаете, он прихватил с собой сейф.
— В трейлере был сейф?
— Ну, один из этих маленьких несгораемых ящичков, которые гроша ломаного не стоят. Вы же знаете такие нетяжелые штуковины, которые можно положить в карман. Этот был как раз такой.
— А где он находился? Прямо на виду?
— Нет, она держала его в холодильнике.
— В холодильнике?
— Да. Эта штуковина по всем измерениям имела пятьдесят сантиметров. Она сняла там несколько полок и сунула его в холодильник. Держала свои бриллианты в холоде.
— Там были бриллианты?
— Да. Бриллианты, рубины, изумруды; у нее была маленькая хорошая коллекция, у этой леди.
— Вы сказали — и ценные бумаги. Какие?
— Государственные облигации.
— Что-нибудь еще?
— Это все, что она назвала. Да, еще пара или две наручных часов и серебряная погремушка, которую ей подарили, когда она была ребенком, и кое-какие вещи, принадлежащие ее дочери.
— Какого рода? Эти вещи ее дочери?
— В основном такие же. Всякие пустяки.
— Дорогие?
— Некоторые — да.
— Класса бриллиантов, рубинов и изумрудов?
— Ну, там была нитка жемчуга, которая стоит несколько тысяч, и кольцо с сапфиром, подарок к шестнадцатилетию.
— В трейлере был револьвер?
— В перечне похищенных вещей револьвер не был указан, сэр.
