Екатерина Гринева - Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин
– До вечера.
– До вечера, – сказала я со всей вежливостью, на какую только была способна.
Я расплатилась и вышла из кафе. Ветер задул сильнее, я закуталась в свой белый шарф и посмотрела на море – оно было каким-то непричесанно-лохматым, ершистым, от белых барашков на волнах рябило в глазах… Я поправила на плече сумку.
И как долго Паша будет соображать? Действие уже развивается по всем законам криминального жанра! А он – думает. Ну, это понятно: Паша у нас – стратег, мыслитель! Он сейчас прикидывает: что и как и каков окажется масштаб скандала из-за обнаружения фальшивок в коллекции Колпачевского? А самое главное – кто ответит за это, кто станет стрелочником? Может быть, на эту роль Пашей уже приготовлена я? «Девица не от мира сего» и «молодой специалист», который толком ни в чем не разобрался?
Мысли текли, толпились в моей голове, какие-то тревожные и неуютные. Возвращаться на виллу мне уже не хотелось, но и торчать в городе до самого вечера тоже ни к чему. Мимо меня прошла влюбленная парочка – ей чуть больше двадцати, ему примерно столько же. Они говорили о какой-то тетушке Мари, у которой завтра день рожденья и к которой приедет куча родни.
А если позвонить Андре Валасьену? И попросить о помощи?
О какой? Спасите, меня собираются «ликвидировать»! Нет, он не отнесется ко мне серьезно. Это точно. Не буду звонить ему.
У ворот виллы я размотала шарф и запихнула его в сумку. По лужайке прогуливались Грушев и Эля.
При моем появлении Грушев взмахнул рукой.
Я помахала в ответ. Пара направлялась прямо ко мне. До меня долетали обрывки их разговора.
– Я попрошу Константина Диодоровича, чтобы он устроил мне занятия вокалом. – Эля была одета в белые обтягивающие легинсы и красную кожаную курточку.
– У вас есть несомненные способности, – промурлыкал Грушев. – Было бы жаль, если бы они пропали. Такой бриллиант нуждается в огранке. Я мог бы помочь вам приобрести необходимые навыки…
Грушев был одет в ослепительно-белый костюм и бледно-голубую рубашку. Его золотые волосы отливали каким-то сложным ненатуральным блеском, словно на них вылили тонны лака или средств для волос от всех ведущих фирм мира во главе с Видалом Сассуном.
– Добрый день, – звучным голосом поздоровался он. Именно так – звучно и красиво – должен здороваться один из самых раскрученных королей российской попсы.
– Добрый день, – ответила я.
– Мы тут гуляем с Элей Владимировной и обсуждаем ее планы насчет карьеры певицы. Вы вчера слышали, как она пела?
– Конечно, слышала.
Эля, насиловавшая уши всех без исключения гостей на вечеринке, не запомниться мне просто не могла.
– Очень и очень неплохо. Я бы даже сказал – прекрасно! Есть маленькие шероховатости, но они при систематических занятиях исчезнут.
Эля на меня даже не посмотрела. Ее юная персиковая красота не имела ко мне никакого отношения. Она просто разрешала всем на свете собой любоваться. Грушев кратко, как-то очень царственно кивнул мне, и пара отошла. Звучный красивый голос певца все еще долетал до меня:
– Мы могли бы потом вместе блистать в каком-нибудь мюзикле. Например, в «Красавице и музыканте». Если бы Константин Диодорович купил на него права и привез в Россию, я бы взялся за этот проект…
– Я поговорю с ним, – прострекотала Эля. Ее голос был тонким, и она часто запиналась, как будто ей не хватало дыхания.
«Золотой Груше» нужны деньги на новый пентхауз», – подумала я. В прессе писали, что в старой квартире он не может устроить бассейн, и по этой причине она ему не подходит. Сейчас он продает ее и подыскивает новые варианты царских чертогов. Все эти сведения я почерпнула из глянцевых журнальчиков Светы Чиж, валявшихся в беспорядке на ее рабочем столе и на нашем общем журнальном столике.
Я немного прогулялась по парку и вошла в дом. Поднялась на второй этаж и прошла до конца по коридору. Неожиданно слева от себя я услышала голоса, доносившиеся из-за неплотно закрытой двери.
– А я… – задыхаясь от смеха, тянула Эля, – скажу этому козлу, чтобы он дал тебе денег, и ты будешь со мной заниматься. Да? – послышались какие-то странные звуки, и еще – звук расстегиваемой молнии.
– Эля! Здесь нельзя… увидят! – громкий шепот Грушева. – Меня же просто убьют, если…
– В этой комнате нет «жучков», она чистая, – это вновь пронзительно-свистящий шепот девочки-«персика». – Ну, давай же скорее! Чего ты медлишь? Какой он у тебя аппетитный! Ты быстрый минет любишь? Мой козел говорит, что я классно это делаю…
– Да… лю… а… а… а!.. – услышала я сладострастные возгласы.
Я застыла на месте. Девочка-«персик» всегда получала, что хотела. Сейчас она захотела короля попсы. По крайней мере, я теперь знаю, что тут все кругом прослушивается, хотя я в этом и так не сомневалась.
Я повернулась и на цыпочках пошла обратно – к лестнице. И здесь я наткнулась на Андре Валасьена. Его брови взлетели вверх.
– Добрый день!
– Добрый! – сказала я как можно холоднее.
– Вы на меня за что-то сердитесь?
Глаза его смотрели на меня насмешливо и внимательно. Он словно проверял мою реакцию.
– Представьте себе – нет.
– Тогда почему вы меня избегаете?
– Я не избегаю. Просто это вы… мне не попадаетесь.
Он громко рассмеялся и повел рукой по волосам.
«Хорош, скотина!» – с тоской подумала я. Ну почему все красивые мужчины – такие стервецы? А все положительные – скучные. Например, Паша…
Я вспомнила о том, что Паша мне еще не звонил: «недоступен» и «соображает».
– Я могу пройти?
– А я вам мешаю? – искренне удивился он.
Сегодня он был почему-то еще красивее, чем вчера: свежий, сияющий, как на рекламе мужского шампуня или туристического буклета «Отдых на Багамах». И его женщина должна быть ему под стать – какая-нибудь знойная латинос. Я представила, как на этих самых Багамах, которые я видела только на картинке, они долго и нежно целуются, а потом он сжимает эту латинос в объятьях и целует ее – в шею и ниже, ниже…
От этих мыслей – странных и неуместных – у меня как-то сразу пересохло во рту, а в голове зашумело. Он почему-то всегда на меня так непостижимо действовал: я словно отключала все свои мыслительные процессы, и мои мысли вращались исключительно вокруг него. Черт!
– Мешаете, – сердито сказала я.
Он улыбнулся, пожал плечами и повернулся ко мне спиной. Я посмотрела ему вслед. Вид его спины приводил меня в какое-то необъяснимое волнение. Спина – в тонком кашемировом свитере – в аэропорту, сейчас – в легкой светло-коричневой куртке…
– Постойте!
Спина остановилась, и я услышала:
– Вы хотите о чем-то со мной поговорить?
– Да. То есть нет… Как вы узнали? – выпалила я.
Он вторично пожал плечами:
– В этом нет ничего удивительного. Обычно вы на дух меня не переносите, а сейчас вдруг снизошли. Вам что-то нужно?
– Можно сказать и так, – осторожно сформулировала я.
Все мои подозрительные мысли вдруг сами собой навострились и подняли ушки. Я вспомнила, как настойчиво он пытал меня: зачем я здесь? Если бы вдруг позвонил Паша и все мне объяснил, я бросила бы этот тягучий разговор. Но Паша сам бросил меня – одну разбираться со всем этим. Он «думал»! А я должна оставаться один на один с теми, кто хочет меня «ликвидировать». В конце концов, в этот трудный момент мне крайне нужна крепкая мужская поддержка, плечо, на которое можно опереться. А та ночь… в парижском отеле… Может быть, она хоть чуточку, хоть что-то значит для него? Как знать…
– Тогда в чем дело? Может быть, вы хотите поговорить не здесь? – подсказал он мне.
– Не здесь, – согласилась я.
– Тогда где?
– Ну… давайте в городе? – предложила я. – В семь вечера.
Перед роковой встречей с Барановым я ему все и объясню. Если Паша не позвонит. И попрошу Андре подстраховать меня на случай всяких неожиданностей. Этот вариант показался мне самым разумным и надежным. Я немного воспряла духом.
– В городе, около Музея Пикассо.
– Хорошо. Это все?
– Пока – да.
Я с достоинством кивнула ему. Паша все не звонил, и я рассердилась на шефа. Фактически он бросил меня, а ведь я обрисовала ему всю сложность и запутанность моего положения! И я должна справляться со всем этим одна?
У меня разболелась голова. Сегодняшний вечер показался мне неким часом икс, но предстоящее свидание с Валасьеном отчасти примиряло меня со всем этим. Я вдруг подумала: если Паша не объявится, я все расскажу Андре и попрошу у него совета. Не может же он оставить девушку в беде? Все-таки француз! И все-таки… все-таки… мы были близки. Пусть и недолго, и всего лишь один раз… Эти мысли я решительно прогнала – волевым усилием и приказала себе больше об этом не думать.
Валасьена я увидела еще издалека. Он стоял и смотрел на море. Я подошла к нему.
Он резко повернулся:
– Я вовремя?
Я демонстративно посмотрела на часы:
– Вовремя.
– И что вы хотели мне сказать?
