Лилия Лукина - Если нам судьба...

Есть люди, в которых с первого взгляда можно узнать потомственных интеллигентов, словно печать на них какая-то стоит. Так вот, родители Добрынина такими не были, совершенно простые лица и, главное, руки, по которым легко можно было догадаться, что поколения их предков занимались только физическим трудом. Странно, подумала я. Чудные, как назвала их Ольга Константиновна, бриллианты, которые Антонина Николаевна подарила Людмиле Павловне, и необыкновенно богатая библиотека сюда никак не вписывались.

— А вот сам Сергей Степанович. В 1973 году ему исполнилось пятьдесят лет, и юбилей отмечали очень пышно и в институте, и дома.

Юбиляр был очень похож на своего отца, только его лицо уже не носило таких явных следов рабоче-крестьянского происхождения, оно было как-то мягче, да и выражение глаз было иное.

Я машинально начала перебирать сделанные дома фотографии, когда меня словно что-то толкнуло, я стала смотреть внимательнее и увидела на одной из них Матвея. То есть, конечно, это не мог быть он, ему тогда три года было, но сходство было полным, вот только горбинки на носу не было.

— А это кто? — спросила я, показывая на него.

— Знаете, Лена, Сергей Степанович как-то неохотно о нем говорил, сказал только, что их родители были близко между собой знакомы, но помогал ему во всем — по всем врачам его сам возил, лекарства доставал, уговаривал в клинике подлечиться. И делал все это явно с удовольствием, не по обязанности. Как же его звали? Такая простая фамилия… А вот отчество помню — Артамонович. А умер он году в 78-м или 79-м. Женщина какая-то позвонила Добрыниным и сказала, когда похороны. Сергей Степанович проститься ходил и вернулся очень расстроенный, говорил, что таких людей больше на свете не будет. Да… Этот мужчина еще один сына воспитывал, приходил с ним как-то, такой симпатичный мальчик был. Я его потом как-то у Добрыниных видела, когда он уже вырос.

Слушая ее, я продолжала рассматривать фотографии домашнего праздника и на одной из них разглядела на безымянном пальце левой руки Андрея Артамоновича, а это без сомнения был он, что-то похожее на ту печатку, которую я видела на Матвее. Память об отце, поняла я.

Наконец, мы дошли до снимков последнего периода жизни семьи Добрыниных.

— Вот, посмотрите, — Рита протянула мне фотографию, на которой на фоне, судя по виду, дачи стояли женщина и по бокам от нее две девочки. — В середине Катя, вот эта, в очках, Наташа, старшая дочка Сережи, она в 77-м родилась, а вот эта — Таня, она на год моложе. Их дома звали Ната и Тата. В июле 92-го, незадолго до трагедии сфотографировались. Где они сейчас, как их судьба сложилась, я не знаю.

— Рита, расскажите мне о Екатерине Петровне, что она была за человек? Ваша мама о ней очень хорошо отзывается, но мне хотелось бы знать ваше мнение, вы же к ней по возрасту ближе были, — попросила я.

Милая, интеллигентная женщина сказала только одно слово:

— Сволочь.

Я просто оторопела и несколько минут не могла произнести ни слова.

— Рита, простите, но вы меня потрясли. Я такого от вас не ожидала. Не могли бы вы рассказать мне обо всем более подробно. У вас здесь где-нибудь можно курить, а то мне после ваших слов нужно в себя прийти.

— Пойдемте на кухню, заодно и кофе попьем, — сказала, поднявшись, Рита.

Я устроилась с сигаретой около окна, а она начала готовить кофе, одновременно рассказывая:

— Мама всю жизнь прожила за папиной спиной, у нее не было необходимости учиться разбираться в людях, она верит всему, что ей говорят. А я, видимо, в папу пошла, он у нас, что называется, на три метра под землю видит. Уж как он Сергея Степановича уговаривал не связываться с Катей, даже не из-за разницы в возрасте, просто… Я попробую объяснить… Вот есть дальтоники, есть люди без музыкального слуха, им это природой не дано. А вот ей не дана способность любить, ей это чувство совершенно незнакомо. И она от этого не страдает, она этому радуется, этим пользуется. Я даже не могу сказать, что у нее за душой ничего нет, потому что нет самой души. Это эгоизм в его самом чистом виде. Ей нужны только деньги и ничего, кроме денег. Она потребитель, понимаете? Получит то, что ей нужно, и остатки отбрасывает за ненадобностью. Так и с Добрыниными произошло — взяла все, что хотела, и они ей не нужны стали, — она резко повернулась ко мне и сказала, глядя прямо в глаза: — Не верю я в то, что Сережа просто так на машине разбился, и в то, что Сергей Степанович внезапно от сердечного приступа мог умереть, тоже не верю — он никогда на сердце не жаловался, — Рита рассуждала так же, как я вчера.

Она разлила по чашкам кофе и села за стол напротив меня.

— Рита, но ведь в момент аварии она на даче была, как же она могла что-то подстроить? Да и у Сергея Степановича при вскрытии, как я поняла, ничего найти не смогли?

— Не знаю, но не верю, что это без ее участия обошлось. Может быть, она гипнозом владеет, внушать может? — Рита вопросительно взглянула на меня.

— Не думаю, — ответила я. Действительно, умей она внушать, что стоило бы ей заставить меня бросить поиски и поступить так, как она хотела. — Рита, а как вообще у них в семье отношения складывались?

— Сторонились все ее. Сережа с Ниной старались от нее подальше держаться, а девочки вообще боялись. Детей ведь не обманешь, они хорошего человека от плохого всегда отличить могут. Да только деваться им было некуда — жили-то все в одной квартире, хочешь — не хочешь, а приходилось поддерживать отношения. Сергей Степанович, может быть, и понял в конце концов, что ошибся в ней, да только виду не подавал, стыдно ему было бы в этом признаться. Даже самому себе.

— Рита, ваша мама о каких-то бриллиантах упоминала.

— Да, был у Людмилы Павловны свекровью подаренный бриллиантовый гарнитур: камни-то небольшие, но работа просто изумительная, действительно очень красивая вещь. Сами понимаете, кому все досталось.

— Но хоть какие-то интересы у нее были? Чтение, музыка, театр, может быть… — Мне было необходимо до конца разобраться, что представляет собой Екатерина Петровна.

— Лена, вам уже приходилось слышать о добрынинской библиотеке? Хотите знать, как она книги читала? Она их пролистывала, понимаете, пролистывала. Нет, кое-что она, конечно же, читала. Но большую часть книг просто пролистывала.

Да, своеобразный метод чтения, что-то не приходилось мне раньше о таком слышать.

— Рита, а что это за история с девочками? Ну, когда она их в интернат отдать собиралась?

— Да никакой это не интернат, а детский дом! — ее трясло от возмущения, — Вот, представьте себе, две девочки, которые с детства языкам учились, музыкой, танцами занимались, литературой увлекались, историей… Уж они-то книги действительно читали, а не пролистывали. Да на них никто и никогда в доме даже голоса не повысил! И они попали бы в детский дом! Что там с ними стало бы?! Они бы там просто пропали! Вы же их фотографию видели! Они же домашние девочки!

— Так как же произошло, что они туда не попали? Странно, что Ольга Константиновна ничего точно об этом не знает. Ведь она, как я поняла, была в курсе всех Катиных дел.

— Да знает она, только говорить не хочет — она ведь в Катю до сих пор влюблена. Хотя ее милая Катенька, — ехидно сказала Рита, — ей, как уехала в Москву, ни разу даже не позвонила. А произошло это все из-за статьи.

— Какой? «Хищница в белом халате»?

— Да, — кивнула головой Рита. — Если бы мне повезло встретить ее автора, то я бы ему в ноги за это поклонилась. После того как эта статья вышла, в институте был страшный скандал….

— Подождите, подождите, Рита, — бестактно перебила я ее. — Но ведь в статье было сказано, что она написана именно по инициативе коллег Добрыниных. А с ваших слов получается, что они узнали о происходящем именно из статьи. Простите за такое предположение, но, может быть, ваш папа способствовал ее появлению?

— Нет, — твердо сказала она. — Нет. Он сам обо всем узнал только из газеты.

— Вот что, Рита, — решительно предложила я. — Давайте разберемся во всем этом подробно, прямо по датам. — Они кивнула и я продолжила: — Так, родители девочек разбились на машине 4 августа, а Сергей Степанович умер через неделю, то есть 11-го. Статья вышла 22 августа, а 5 сентября в «Вестях Баратова» была небольшая заметка «Справедливость восторжествовала» о том, что над девочками учреждена опека и им досталась однокомнатная квартира. Так? — она снова кивнула и я попросила ее: — Рита, я вас очень прошу, постарайтесь вспомнить абсолютно все, что происходило в то время. Ведь если никто из близких этих девочек не был в курсе того, что с ними собираются сделать, то откуда автор статьи мог об этом узнать? Кому они могли пожаловаться, сказать правду?

— Не знаю, — растерянно сказала она и надолго замолчала, а потом задумчиво произнесла: — Нет, не знаю… Но, может быть, вам вот что пригодится… Я вот сейчас вспомнила… Катя после похорон Сережи и Нины, именно после самих похорон, очень испуганной выглядела, просто лица на ней не было. Прошло день-два, и она немного успокоилась. Потом умер Сергей Степанович, его похоронили, — Рита медленно перебирала все эти события. — Потом она начала оформлять какие-то документы, видимо, по наследственным делам и для детдома… Но тут вышла эта статья… И, хотя в институте ее все осуждали, она, в. общем-то, была спокойна… А вот потом она пожаловалась маме, что ей кто-то позвонил и пригрозил, что если она не оставит девочек в покое, то «Вести Баратова» с этой статьей пошлют не только в Министерство здравоохранения, но и во все московские больницы и поликлиники и что эту статью перепечатают в центральных изданиях. Вот тут она очень сильно испугалась, просто в ужасе была. Может быть, поэтому она от девочек отстала? Как вы думаете? — и она вопросительно на меня посмотрела.