Фридрих Незнанский - Пуля для полпреда
– Хорошо, – усмехнулся «важняк», – это я беру на себя. У вас все?
– Да где там, только начала. – Она снова потянулась к бумагам.
– Существенное есть что-нибудь? Нет? Тогда немедленно обедать!
Турецкий бодро, по-молодецки оторвался от стула:
– Ведите!
В этот момент он был готов расщедриться весьма и весьма, но Лия то ли не оценила его порыв по неопытности, то ли поскромничала, то ли, все взвесив, не захотела создавать нежелательный прецедент.
Они вышли на бульвар, миновали экзотическое заведение в форме пирамиды, по гранитным полированным бокам которой змеились, потрескивая, причудливые фиолетовые разряды, и остановились напротив – в непритязательного вида стеклянном кафе всего на семь столиков. Очевидно, оно было по преимуществу ночным: Лия с Турецким оказались единственными посетителями, музыка не играла, светильник – крокодил в бескозырке с надписью «Аврора», обвитый крест-накрест пулеметными лентами с зелеными лампочками вместо патронов – не работал. Под пыльной пластмассовой пальмой, обвешанной елочными игрушками – старыми двадцати-тридцатилетней давности стеклянными бананами, гроздьями не то крупного винограда, не то мелких фиников и разноцветными попугаями, – сидела официантка, погруженная в чтение Марининой. На лице ее лежал толстый-толстый слой макияжа с преобладанием зеленых тонов. Из открытых дверей кухни выглядывал бармен, увлеченный беседой с невидимым поваром, он долго и утомленно рассматривал их, не в силах решить: стоит занять свой пост или все обойдется.
Лия, видимо бывавшая тут не раз, не раскрыв меню, заказала суп с пульпетами и морской капустой (за странным названием скрывались катышки вроде фрикаделек из леща, на вкус тоже достаточно необычные), на второе – рулет из омуля в сметане с грибами и бутылку ркацители. Едва Турецкий разлил, она поспешно чокнулась, выпалила:
– За рыбалку! – и поскорей пригубила вино, узурпировав таким образом его законное право произнести тост.
Ну и бог с ним, подумал Турецкий. Он почувствовал себя молодым, беспечным и удачливым, едва ступившим на путь успеха, но уже отчетливо различающим доносящийся из недалекого будущего победный звон фанфар. Такого Турецкого мелкие неудачи могли лишь раззадорить. Все окружающее показалось ему вдруг славным и удивительно гармоничным: симпатяга крокодил, уткнувшаяся в книгу официантка с изумрудным румянцем на щеках, отсутствующий бармен, лужа на тротуаре с плавающим на поверхности окурком и ползущими где-то в глубине тучами, нервно сигналящие автомобили, куцые саженцы елей вокруг кафе и огромные полузасохшие, замшелые тополя на аллее с бело-коричневыми потеками и уродливыми наростами и своенравная девчонка, упорно не желающая соблюдать субординацию. Она – в особенности.
– Вы не настоящая амазонка, Лия Георгиевна, – сказал Турецкий, поигрывая бокалом.
– Что вы говорите?!
– Вы слишком милы. А истинных амазонок не интересует, какое они производят впечатление. Они, конечно, могут шокировать, восхищать, заворожить. На мгновение. Нет, так слишком поэтично – на три минуты. Потом – пшик, дурман рассеялся, ничего не осталось. А вы очаровательны все время.
Лия покраснела и низко склонилась над тарелкой, надеясь, что Турецкий не заметит, а может стесняясь смотреть ему в глаза.
– Откуда вы знаете, Александр Борисович? Я имею в виду про истинных амазонок?
Он негромко рассмеялся, и Лия покраснела еще сильней, лица он не видел, но уши ее сделались просто пунцовыми.
– Предлагаю выпить за ваш дедуктивный талант, – он дотянулся бокалом до ее бокала и прикоснулся ладонью к ее ладони, – и вообще, за ваши таланты. Скоро мы с вами надерем несколько преступных задниц! Вы чувствуете, как они заерзали? Чувствуете, как надвигается гроза?
Лия сама заерзала, но руку не убрала.
– Если гроза и собирается, то над нашими задницами. Но, по правде говоря, я никакой грозы не чувствую.
А я уже ощущаю, подумал Турецкий, каждой клеткой! Но счел за лучшее промолчать, вдруг пронесет?
Не пронесло. Из остановившегося около кафе такси выпорхнула Лемехова и направилась к «Пирамиде», но, заметив Турецкого, приветственно замахала и повернула на сто восемьдесят градусов.
– Здравствуйте, Александр Борисович! Позволите? Представьте нас с вашей спутницей друг другу.
– Угу-угу, – кивнул Турецкий, подвигая Лемеховой стул и делая вид, что у него набит рот.
– Вы коллега Александра Борисовича? – спросила Лемехова у Лии, не дождавшись, пока Турецкий прекратит двигать челюстями.
– В данный момент – нет. Как видите, мы не на службе. Поэтому просто Лия. А вы Ксения Александровна?
– Да. Но я тоже не на службе. В общем, будем знакомы. – Она улыбнулась Лии и протянула ей руку.
Лия церемонно ее пожала:
– У нас в Грузии принято уважать старших, умудренных опытом. Поэтому позвольте в любом случае называть вас по имени-отчеству.
– Как вам будет удобней! – Она повернулась к официантке: – Девушка с книгой! Можно вас на минутку?
Когда та подошла, Турецкий показал ей взглядом на бокал.
– Да, – кивнула Лемехова, отодвигая меню, – и кофе, пожалуйста.
– За милых дам! – торжественно произнес Турецкий.
– И за их кавалеров! – вставила Лия.
– И их коллег, – добавила Лемехова.
– Я слыхала о вас столько интересного, Ксения Александровна, – сказала Лия после некоторой паузы. Лемехова метнула короткий взгляд на Турецкого. – Нет-нет! Александр Борисович здесь ни при чем! Он очень трогательно о вас заботится, но мне ничего не рассказывает. Зато я имела удовольствие в течение нескольких часов общаться с вашим бывшим мужем. Скажу честно – только, пожалуйста, ему ни слова, а то неловко получится: вроде я, официальное лицо, испытывала по отношению к нему предубеждение, – так вот, он мне совсем не понравился! Так и не объяснил: это он на вашей машине от приятелей скрывался или, наоборот, вас прикрывал. Он хоть ее починил?
– Лия! Вы же сами сказали, что сейчас не на службе. Давайте оставим Рыжова в покое!
– Простите, Ксения Александровна! Я и подумать не могла, что спустя семь лет упоминания о нем вызывают у вас какие-то чувства.
Лемехова пронзительно посмотрела на Лию, буквально ощупав ее взглядом с головы до ног.
– Конечно, в нем что-то есть, – не унималась Лия, – раньше это называли животным магнетизмом и ошибочно приписывали исключительно южным мужчинам.
– Вы сами давно с юга, Лия? В такую погоду в такой тонкой блузке. По-моему, вы успели привыкнуть к нашим холодам.
– Я родилась в Златогорске, как и вы, Ксения Александровна, и к холодам привыкнуть действительно успела, хотя времени у меня было несколько меньше, чем у вас. А про Грузию – это генетическая память.
– И вы знакомите Александра Борисовича с нашими достопримечательностями? – как ни в чем не бывало, снова спросила Лемехова.
– И да, и нет. Нам нужно было поговорить о деле в неофициальной обстановке, заодно пообедать.
Лемехова презрительно обвела глазами кафе.
– Обстановка и вправду неофициальная.
– Может, мы вкладываем в слово «официальный» разный смысл? Я допускаю, что вам нравится вести деловые переговоры в «Пирамиде». Когда полуголые девицы танцуют канкан, ваши партнеры дают слабину.
– Вы опасаетесь за нравственность Александра Борисовича?
Лия молча встала из-за стола, сняла плащ с вешалки и решительно направилась ко входу.
– Секунду! – шепнул Турецкий Лемеховой.
Он догнал Лию уже на улице:
– Лия, ну что вы, честное слово!
– Простите, Александр Борисович, – ответила она, изо всех сил сдерживая слезы, – давайте поговорим в прокуратуре. – Она сделала шаг, потом обернулась и добавила: – Представьте себе, этот старый козел Рыжов говорил мне то же самое: «Лия, ну что вы, честное слово»! И тем же самым тоном. Точь-в-точь!
…В отделе кадров Турецкому подтвердили, что шофер Вершинина Илья Горбатко все еще работает, и даже подсказали, как его найти. Горбатко оказался на удивление молодым, лет двадцать пять – двадцать шесть, не больше, и не по возрасту унылым. Турецкий застал его в гараже, шофер полировал войлоком крыло серого «мерседеса», затирая одному ему заметную царапину. «Важняк», представившись, предложил ему отойти куда-нибудь поговорить, но Горбатко не пожелал отвлекаться от своего столь увлекательного занятия и продолжал с размеренностью метронома елозить рукой взад-вперед, взад-вперед, один раз на каждые двадцать движений макая войлок в какую-то бесцветную пасту.
– Вы помните тот день, когда был убит Вершинин? – спросил Турецкий, усаживаясь на высокий ящик с ветошью, предварительно подстелив газету.
– Воскресенье, шестое мая. – Голос у шофера был столь же бесцветным и монотонным.
– Замечательно, вот и давайте по порядку. Вы не заехали за Вершининым, чтобы отвезти его на рыбалку, почему? – «Важняк» включил диктофон, думая хоть этим расшевелить Горбатко, некоторые от одного вида диктофона начинают беспричинно нервничать, дергаться, – какой там! Никаких эмоций.