Наталья Борохова - Досье на адвоката
Лиза прикрыла глаза. Вихрь воспоминаний унес ее в недавнее прошлое.
«Ты потрясающе выглядишь, милый. Заходи в ночной клуб „Полночный бриз“. Я там танцую каждый вечер», – смеялась Марина.
«Дорогая, я переставлю машину и вернусь», – говорит Андрей Дубровской. Они с Мариной чуть ли не под руку выходят во двор. Архипов отсутствует пятнадцать минут.
«Я не поеду с тобой на встречу выпускников, у меня запланирована важная поездка на научную конференцию», – сочинял Андрей. Именно в эти дни происходит убийство Марины.
«Какая научная конференция? Впервые слышу подобную чушь!» – недоумевает сотрудник «Электроникса», разрушая алиби Архипова.
И, наконец, Вострецов: «Последние слова Марины были о вас: „Передайте Дубровской. Он ее убьет“.»
Все яснее ясного…
– Я не желаю больше видеть его. Я боюсь! – призналась Климову Лиза.
– Это неразумно.
– Почему?
– Он пока ничего не подозревает. Стоит вам себя выдать, вы не оставите ему выбора.
– А может, обратиться в прокуратуру?
– Если у вас есть веские доказательства его вины – дерзайте! Но пока у вас только предположения – не будите спящую собаку. В то время как Вострецов будет проверять предложенную вами версию (если, конечно, он это сделает), у вас появятся неплохие шансы составить компанию невезучей Дробыш.
– Что же делать?
– Ведите себя естественно. Не дергайтесь, но соблюдайте разумную дистанцию. Никаких походов по ночному городу, откровенных разговоров и ненужных признаний. Встречи у вас дома – только в присутствии няни или матери. Нам нужно время. Уверяю вас: мы найдем выход!
Легко было говорить Климову о соблюдении элементарных правил осторожности! Дубровскую каждый раз бросало то в жар, то в холод, стоило Архипову перешагнуть порог ее дома. Он же, как назло, был просто неистощим на выдумки: изобретал маршруты для совместных поездок по городу и вылазок на природу, хотел познакомить Лизу с известным актером и непризнанным художником, предлагал освоить горный велосипед и посетить курсы подводного плавания.
Дубровской приходилось проявлять редкостную изобретательность, чтобы ее отказы не выглядели подозрительными. Она жаловалась то на мигрень, то на боль в лодыжке, на дурное настроение и на требовательного начальника. Пригодилась и мамина присказка о незаконченной диссертации. Вместо того чтобы наслаждаться великолепной погодой, она часами просиживала в читальном зале библиотеки, а всем развлечениям сезона предпочитала ежевечерний просмотр бразильского телесериала.
Неизвестно, зародились ли какие-то подозрения у Архипова (чужая душа, как известно, потемки), но в их отношения заполз едва ощутимый холодок, появилась натянутость. Тон Андрея становился все суше, а сердце Елизаветы колотилось все сильнее, словно предчувствуя неладное.
– Я загружен делами. На работе – аврал, – жаловался он.
«Неужели у программистов бывает производственная запарка? Это тогда, когда ломаются все компьютеры? А может, фирму „Электроникс“, в которой, кстати, тебя никто не знает, атаковали конкуренты?» – хотелось сказать ей.
– Если бы не маленькая комнатка, которую я снимаю вместе с другом, ты бы уже давно побывала у меня в гостях. Но ты не знаешь, каково жить в этих хрущевках?! – сетовал он.
«На улице Моховой нет хрущевок! – хотелось крикнуть ей. – Есть только два полуразвалившихся дома, построенных, видимо, еще при царе Горохе».
– Мне кажется, ты что-то мне недоговариваешь. Зря! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
«Не знаю. В том-то и дело, что не знаю! Когда твоя любовь перейдет все разумные границы, ты меня убьешь».
Но ничего такого Елизавета вслух, конечно, не произносила. Она удивлялась, улыбалась и соглашалась. Что ей еще оставалось делать? Ложь требовала ответной лжи. И так без конца…
Николетта, она же Монро, чувствовала в себе силы начать новую жизнь, как говорится, с чистого листа. Но причиной тому были не раскаяние и не осознание быстротечности бытия, а элементарный животный страх, который поселился в ней после убийства подруги. Кровавый спектакль, разыгранный неизвестным палачом в их квартире, и растерзанное тело Дробыш оказались куда доходчивее нудных нотаций и телевизионных ток-шоу. Николетта тут же поняла, что такое хорошо и что такое плохо. Хорошо – работать в уважаемом месте, иметь мужа и детей, кататься на лыжах зимой и на велосипеде летом. Плохо – танцевать нагишом в ночном клубе, иметь внушительную вереницу постельных романов, увлекаться экстази и пить с утра виски.
Но новую жизнь принято начинать с понедельника, с первого числа месяца или с Нового года. Поэтому Монро пока еще не потребовала расчет в ночном клубе. Однако ее подруги по цеху уже отметили, что Николетта стала чрезвычайно задумчива и, можно сказать, скромна. Последнее обстоятельство особенно мешало творчеству.
– Да что с тобой происходит, Николь! – орал постановщик шоу. – Спина – коромыслом, задница – куль с мукой. А где взгляд, который высекает из мужиков искры?! Ты же смотришь, как больная корова, которую впору только пристрелить.
К сожалению, он был прав. Если раньше, вдохновенно отрабатывая номер у шеста, Монро представляла вместо металлической палки высокого и стройного мужчину, то теперь она видела именно шест. Она диву давалась, зачем несколько лет своей бесценной жизни она потратила на то, чтобы полировать голой попой холодную железку. Для того чтобы в конце концов один из почитателей стрип-таланта превратил ее в кровавый кусок мяса?
В общем, получив от постановщика очередной нагоняй, она не спеша шла домой. Погода была чудесная, но Николетта, погруженная в свои мысли, не замечала буйства летних красок. Маршрут ее пролегал через дворы, вдалеке от шумной улицы, поэтому она, особо не опасаясь редких машин, брела прямо посередине дороги. Визг тормозов заставил ее вздрогнуть. Чисто вымытый «Пежо» затормозил от нее так близко, что ей без труда удалось прочитать ужас в глазах водителя.
Обычно в подобных ситуациях Монро не стеснялась в выражениях, выливая на голову виновного целый ушат площадной брани. Но сегодня она просто отошла в сторону и собиралась было продолжить свой путь дальше, как высокий голос с визгливыми интонациями вывел ее из ступора.
– Лизка Дубровская! – кричала какая-то упитанная тетка. – Ты глаза в ломбард заложила? Давишь людей чуть ли не через день. Помяни мое слово, ты закончишь свои дни в тюрьме!
Голосистая баба участливо посмотрела на бледную Николетту:
– Испугалась, бедняжка? Спасу нет от этой девки. Во вторник моего бедного кота чуть не задавила. Нужно написать на нее жалобу.
Монро рассеянно слушала сумбурную речь своей защитницы. Ее мало интересовала судьба чужого кота. Ее взволновало одно: откуда ей известно имя хозяйки «Пежо». Елизавета Дубровская… Нет, она определенно его слышала. Вот только обстоятельства их заочного знакомства были какими-то малоприятными. Внезапно ее осенило. Ну конечно! Это имя называл ей следователь прокуратуры, причем связывал его почему-то с покойной Дробыш.
Николетта наконец пришла в себя и огляделась. Двор ей тоже показался знакомым. Здесь она бывала неоднократно, когда наведывалась в гости к Марине. Трансформаторная будка с надписью «Коля любит Олю»; парковка, куда ставила свою машину Дробыш; песочница без песка и детей… Ее ноги, следуя безошибочному зову памяти, привели ее к дому несчастной подруги. Но что здесь делает эта Дубровская? Неужели она тоже тут живет или всему виной случайность? Ах да! Тетка ведь ясно дала понять, что эта неловкая Лиза каждый день устраивает здесь автомобильные гонки. Стало быть, это и ее дом…
– …ездит она и ездит. И нет от нее ни сна, ни покоя людям, – монотонно жужжал голос толстухи.
А тем временем Лизавета Дубровская уже вышла из машины и испуганно рассматривала жертву ДТП. Монро бесцеремонно скинула с плеча руку заступницы и шагнула к ней.
Наверное, виновница наезда решила, что ее сейчас будут бить, потому что схватила в руки увесистый портфель и приняла позу боксера. Но Николетта голосом, не предвещающим бури, спросила:
– Ты и есть Дубровская?
– Да! – с вызовом ответила хозяйка «Пежо».
– Ты знала Марину Дробыш?
– Конечно, – девушка от удивления выпустила из рук портфель.
– Надо поговорить, – только и сказала Николетта.
Толстая тетка, увидев, что обе девицы отошли в сторону и мирно беседуют, а не дерутся и даже не ругаются матом, возмутилась. Она убралась восвояси, поминая «добром» не только водителей-убийц, но и ротозеев-пешеходов, бросающихся под колеса движущегося транспорта.
– …Это все я видела своими глазами, – жаловалась Монро.
– Ужасно, – вторила ей Лиза.
Дубровская прониклась к Николетте доверием и внимательно выслушала историю с печальным концом. Сама же Монро была чрезвычайно рада открыть душу внимательной собеседнице. Подруги-стриптизерки, конечно, были любопытны, но отнеслись к трагедии не столь серьезно, просто как к очередной сводке криминальной хроники. Елизавета же была напугана не меньше Николетты, и это обстоятельство сильно сблизило их.
