Буало-Нарсежак - В тесном кругу
— Конечно, я так не думаю. Ты лучше выслушай меня спокойно. Тебе скоро сто лет, а мне скоро девяносто.
— Ну и что из этого?
— Только то, что мы можем умереть. Глория, проснись! Посмотри, что с нами делается от малейшего огорчения. Неужели эта история с телевизионщиками действительно имела такое значение? Ведь это был пустяк!
— И тем не менее ты поспешила вывернуть перед ними душу наизнанку!
— Ничего подобного. Я просто сказала, что моя жизнь не всегда была легкой и приятной. И не в этом дело, в конце концов! Я говорю совсем о другом. Подумай, если мы умрем, что от нас останется?
— Пластинки.
— Какие пластинки? Старье на семьдесят восемь оборотов, которое дышит на ладан? У Джины — совсем другое дело. Она вошла в историю с помощью картинок, а картинки гораздо лучше противостоят времени.
— Допустим, — признала Глория. — Допустим, это действительно так. А ты что, знаешь какое-нибудь более прочное средство?
— Может быть, и знаю. Тебе не приходила в голову мысль о музеях, о надписях, запечатленных в камне?
Глория едва не подпрыгнула.
— Ты что, предлагаешь мне заказать себе надгробную доску? Гадость какая!
— Вовсе не надгробную. Доски ставят не только на кладбищах. Совсем наоборот. Есть нечто, что можно увидеть не опуская голову к могиле, а поднимая ее вверх…
— Я тебя не понимаю…
— Есть мемориальные доски…
— Ах вот оно что!
Глория разволновалась. Она лежала, сжимая на груди кулаки.
— Понимаешь, — продолжала Жюли, — в этом нет абсолютно ничего похоронного. Представь себе красивую мраморную доску с простой надписью, высеченной золотом: «Здесь жила знаменитая скрипачка Глория Бернстайн. Родилась в Париже 1 ноября 1887 года» — а дальше свободное место, которое будет заполнено когда-нибудь потом.
— А что, дату рождения сообщать обязательно? — спросила Глория.
— Ну конечно. Именно это больше всего поражает прохожих. «Смотри-ка, ей, значит, уже сто лет!» — скажут они. И весь «Приют отшельника» будет тобой гордиться. Как ты думаешь, чем особенно привлекательны улицы и площади в городах? Именно своими мемориальными досками. Они придают дух истории местам, которые без них оставались бы похожими на все остальные. А ведь именно это мы и наблюдаем здесь. «Приют отшельника» — прекрасное и очень удобное место, но у него есть один недостаток: он слишком новенький. Ему не хватает патины, чтобы подчеркнуть его исключительность.
— Пожалуй, — проговорила Глория. Идея понемногу захватывала ее. — Постой, а как же Монтано?
— А что Монтано? Мы что, побежим ей докладывать? А когда она увидит сама, будет уже поздно. Если она и захочет заказать такую же доску для себя, видно будет, что она просто повторяет все, что делаешь ты. К тому же она не посмеет написать: «Родилась в Неаполе»…
— И еще переврет дату рождения, — горячо подхватила Глория. — Слушай, а это правда хорошая идея.
Внезапно ее лицо омрачилось.
— А ты? Почему ты не закажешь доску для себя?
Но Жюли заранее предвидела этот вопрос.
— Одной вполне хватит, — ответила она. — Иначе это будет похоже на кладбище.
Глория теперь успокоилась, лицо ее медленно наливалось краской жизни. Казалось, проект Жюли произвел на нее такое же действие, какое производит на больного срочное переливание крови.
— Так ты согласна? — спросила Жюли.
— Да. Я целиком и полностью соглдсна. И я думаю, что не стоит мешкать.
Жюли предвидела и эту внезапную поспешность, однако сделала вид, что задумалась.
— Конечно, нам следовало бы предупредить совет, — заметила она. — Но мне кажется, им стоит дать урок. А со своим уставом пусть катятся… В общем, сама понимаешь. Ты должна дать им понять, что достойна большего уважения. В конце концов, ты здесь у себя дома и, между прочим, заплатила за этот самый дом кругленькую сумму. И имеешь полное право повесить на своем фасаде любую доску, какую захочешь.
Впервые за несколько последних дней Глория улыбалась.
— Я тебя не узнаю, — сказала она. — Ты прямо кипишь энергией. Но в целом ты права. Я не стану брать на себя труд отвечать на письмо председательши. А когда она увидит, как рабочие прибивают доску, сама поймет, что «сообщество» зашло слишком далеко.
— Тогда я звоню в фирму Мураччоли, — подхватила Жюли. — Они как раз занимаются работами по мрамору. Облицовка гостиничных фасадов и все такое прочее. Думаю, им будет приятно получить заказ от тебя. Скорее всего, патрон пожелает приехать к тебе лично. А мы попросим его привезти образцц мрамора.
При мысли о выборе образца желание Глории разгорелось с новой силой.
— Мне бы хотелось что-нибудь в темных тонах, — заявила она. — Не обязательно совсем черное… Но и не белое.
— Можно взять темный мрамор со светлыми вкраплениями, — предложила Жюли.
Глория недовольно вытянула вперед губы.
— Еще чего, это будет похоже на кусок свиного паштета! Хотя если выбрать темно-зеленый… Пожалуй…
— С прожилками?
— Никаких прожилок. Ты сама подумай! Ведь будет казаться, что мрамор треснул!
На самом деле Жюли было глубоко наплевать, как именно будет выглядеть будущая доска. Единственное, что имело значение, это надпись: «Родилась в Париже 1 ноября 1887 года». Именно эти слова были ее секретным оружием. Бедная Глория! Пусть по-прежнему слушает только себя, подумала Жюли. Пока еще пусть!
— В конце концов, — проговорила она, — это твоя доска. Тебе и решать.
Глория со счастливой отрешенностью откинула голову на подушки.
— Я уже вижу ее, — шептала она. — Да, кстати, ведь нужно еще решить, какого размера она будет и где мы ее повесим. Что касается места, то я думаю…
— Над входной дверью? — подала голос Жюли.
— Нет, что ты! Над дверью она будет вечно в тени. Ее никто просто не заметит. Мне кажется, лучше всего поместить ее между первым и вторым этажами, примерно на уровне моего «концертного зала»…
— Что ж, неплохо, — одобрила Жюли.
Глория принялась разводить и снова сводить руки, словно пыталась найти наилучшие пропорции будущей доски.
— Да, именно так, — сказала она наконец. — Дай-ка мне складной метр. Вон там, в ящике комода. И блокнот дай, я сразу запишу размеры. Спасибо. Значит, так. Шестьдесят на сорок, да? Это вам не какая-нибудь дешевка.
— Смотри сама, — отозвалась Жюли. — Не забудь, что буквы и цифры должны быть достаточно крупными. «Здесь жила знаменитая скрипачка Глория Бернстайн». Прикинь, сколько места займет надпись. Конечно, можно выбросить слова «знаменитая скрипачка». В общем- то это примерно то же самое, что после имени Альберта Эйнштейна добавлять «знаменитый физик».
— Прекрати насмехаться, — оборвала ее Глория. — Вечно ты надо мной издеваешься. Лучше звони в фирму Мураччоли. Я должна спешить. Звони прямо отсюда, сейчас же.
Жюли набрала номер Жозефа Мураччоли, и тот принял заказ, не скрывая удовольствия от перспективы поработать на артистку. Глория слушала и одобрительно качала головой. Да-да, он может приехать сегодня же. Сами образцы мрамора он привезти, конечно, не сможет, но зато прихватит с собой специально окрашенные дощечки, которые точь-в-точь воспроизводят все виды мраморных досок, какие у них имеются. Что касается цены, то мы наверняка сговоримся. Видите ли, мне бы даже польстило предложить вам…
— Скажи ему, чтобы никому не рассказывал, — вмешалась Глория.
— И пожалуйста, никому не говорите пока об этом заказе, — повторила Жюли.
— Даю слово, — пообещал Мураччоли.
— Как я рада! — вздыхала Глория. — Ты и в самом деле отлично придумала! Иди сюда, я тебя поцелую.
А чуть позже Жюли из собственной гостиной уже звонила господину Хольцу.
— Говорит Жюли Майоль. Если я вам помешала, пожалуйста, скажите честно. Дело в том, что я звоню вам по делу. Мне нужен ваш совет.
— К вашим услугам. Если, конечно, сумею помочь.
— Речь идет об одном деле, которое меня страшно беспокоит. Я долго думала, прежде чем решилась позвонить вам. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но… Понимаете, я сама не знаю, насколько это серьезно… Короче говоря, вообразите себе, что моя сестра вбила себе в голову, что она должна повесить на фасаде нашего дома мемориальную доску. Понимаете? «Здесь жила…» и так далее, включая дату рождения. Предполагается, что вторую дату впишут в свое время уже без нее. Вы слушаете меня?
— Конечно. Только не понимаю, что вас тревожит? Если память артиста заслуживает того, чтобы быть увековеченной в камне, то это как раз случай вашей сестры.
— Безусловно, но… Но имеет ли она право действовать именно таким образом? Я пытаюсь взглянуть на дело с точки зрения устава «Приюта отшельника». До какой степени мы можем свободно распоряжаться местом, которое является одновременно и частным и общественным? Вы только представьте себе, что со дня на день ей принесут эту самую доску, а здесь ей скажут, что она не может ее повесить, потому что это противоречит такому-то положению устава, о котором ни я, ни она знать ничего не знаем. Для нее это будет страшный удар! Она и так едва дышит… Что вы на все это скажете?
