Ольга Некрасова - Платит последний
— Лид, пойми меня правильно. Я не хочу сразу тебя расстраивать… — начал Кудинкин и еще долго нес такую чепуху, а потом сказал: — В общем, бывают чудеса. Одного бизнесмена два месяца держали в заброшенном пионерлагере. Посадили на стальной трос, как овчарку. Он по этому тросу гулял и даже рыбку ловить ходил. Вернулся — только рожа шире стала. Правда, его жена за это время продала фирму и смылась за границу с любовником.
— Жена тоже родственница, а я спрашивала, что делают враги, — упрямо сказала Лидия. И неожиданно для самой себя разревелась.
— Ну что делают враги? Враги, они и есть враги. Маленькая ты, что ли? — бормотал Кудинкин. — Нет, Лид, ты надейся. Главное, заявление пошло…
Это было что-то новенькое. Лидия вытерла слезы и потребовала объяснений.
Оказалось, заявления о пропавших без вести принимают у родственников обычно не раньше, чем через неделю-две. И то сплошь да рядом случается, что человек никуда не пропал, а гуляет где-нибудь с бабами.
— Колька не гуляет, — вставила Лидия.
— Уж лучше бы гулял, — вздохнул Кудинкин и продолжал свои рассуждения. У него выходило, что если Ивашников еще жив, то его держат где-нибудь в подвале и бьют по почкам, чтобы подписал нужный похитителям финансовый документ. Например, генеральную доверенность или, может быть, липовую платежку. А так оставлять его в живых нет смысла. Как только подпишет, так сразу же и убьют. Так вот, дня за три любого человека можно заставить подписать что угодно. Вчера, сообщил Кудинкин, они с Трехдюймовочкой звонили жене Ивашникова, чтобы та написала заявление на розыск. Разговор получился мутный. По сути, ивашниковская супружница их послала, хотя Трехдюймовочка объяснила ей все очень доходчиво: если, мол, хочешь, чтобы он остался жив, пиши заявление сейчас же! Когда в ответ на такие слова слышишь: «Ничего не знаю, он со мной не живет, и меня не волнует, где он шляется», это навевает определенные мысли.
— Думаете, это она все организовала? — с замершим сердцем спросила Лидия.
— Нет, — категорически отрезала Трехдюймовочка. — Я с ней полчаса проговорила; курица она и больше никто. Сама она организовать такое дело не сможет, но воспользоваться — за милую душу.
— Господи, дрянь какая! — охнула Лидия, остро жалея Ивашникова за то, что он прожил столько лет с этой чужой ему женщиной.
— Что выбрал, то и получил, — философски рассудила Трехдюймовочка. — Его ведь не заставляли жениться.
— Тебя тоже не заставляли выходить за твоего бывшего.
— Вот и я получила. Дура была, — признала Трехдюймовочка и, обхватив за талию своего Кудинкина, прижала его так, что он чуть не выпустил руль.
Лидия подумала о Парамонове. Хотя отец и подсовывал ей жениха, но ведь тоже выдал замуж не насильно. Это сейчас ясно, что она принимала за любовь нелепый суррогат, смешанный из девичьих мечтаний, привычки слушаться отца и желания выйти за кого-нибудь, кто был бы на отца похож. И неясно, что такого похожего на отца она усмотрела в унылом сладострастнике Парамонове. Тогда знала. Или все выдумала, и только. А что нашел в ней Парамонов, Лидия поняла уже через месяц замужества, когда застала его примеряющим отцовскую медальку лауреата Госпремии…
И ведь Лидия прекрасно видела, что из десятка ухаживавших за ней студентиков девять надеются сделать карьеру с помощью отца, а ее саму воспринимают как приятное, но необязательное дополнение. Десятым был Ивашников. Почему Парамонов тоже показался исключением, сейчас уже не вспомнить и не понять.
— Какое-то во всем этом вранье, — сказала она. — Весь брак — большое узаконенное вранье. Сначала ты невольно врешь ему, а он врет тебе, потому что вы хотите друг другу понравиться. Сами себе вы врете тоже, потому что в любимом человеке хочется видеть одно хорошее, а на плохое вы закрываете глаза. Получается, вы женитесь не по любви, а по обману. Рано или поздно вам надоедает изображать то, чего у вас нет, и обман открывается. Ты молча плачешь в подушку, а он бежит самоутверждаться к любовнице. За ужином он ей жалуется, что ты не понимаешь его тонкую натуру, а она прикидывает, догадается ли он помочь материально или так и будет столоваться на халяву. Ты, конечно, замечаешь, что от него стало пахнуть чужими духами, и начинаешь мстить…
— Это как? — попытался внести ясность Кудинкин. И получил от Трехдюймовочки мощный подзатыльник.
— У меня так и было, — как ни в чем не бывало сказала майорша, потирая отшибленную о Кудинкина руку.
— А у меня, — призналась Лидия, — в сокращенном варианте. Он изменял мне с первых дней.
— Олька, еще раз ударишь, и я тебя высажу. Я же за рулем, а ты — по затылку, — запоздало среагировал Кудинкин и вставил в разговор свои двадцать копеек: — Американцы по десять лет живут и не расписываются. А как хорошенько друг друга узнают, тогда уж венчаются в церкви, и на всю жизнь.
— Я тебе дам десять лет не расписываться, — пригрозила Трехдюймовочка, но бить Кудинкина больше не стала. — Я тоже хочу в церкви. Только чтобы батюшка был русский, а то у нас рядом с домом какой-то цыган. Я его увидала вечером в плащике, без рясы — испугалась.
— Шовинистка, — обозвал даму сердца Кудинкин. — Я когда служил в райотделе, вот у нас был интернационал! Половина СНГ сбежалась. Москвичей-то в ментуру палкой не загонишь.
— Так что там получилось с заявлением? — напомнила Лидия.
— Смотри, смотри, какая шуба! — Трехдюймовочка ткнула пальцем за окошко, где на проносившейся мимо «зебре» стояли пешеходы. Насколько успела заметить Лидия, шуба была самая обыкновенная. Кудинкин тоже сделал вид, что не слышал вопроса. Лидия поняла, что законница Трехдюймовочка что-то с этим заявлением смухлевала.
— Вы только скажите: официальный розыск объявили?
— Куда они денутся?! — буркнула Трехдюймовочка. — Объявили и дело завели, не волнуйся.
Все замолчали. Лидия отчего-то была уверена, что друзья думают не о том, как искать Кольку, а как бы потактичнее объяснить ей, что на поиски особенно рассчитывать нечего.
— Здесь направо, — сказала она, взглянув на дорогу.
Кудинкин отмахнулся:
— Что я, Москву не знаю?
До офиса Ивашникова было еще минут пять езды. Лидия спохватилась, что Трехдюймовочка не сошла у метро, как собиралась. Но вряд ли стоило об этом напоминать. Если Трехдюймовка хочет, пускай едет с ними. Ее дело.
Привратник у офиса был новый. О том, как вчера лопухнулось вызванное Лидией подкрепление, он впервые слышал. А может быть, и знал все распрекрасно, только не хотел портить себе нервы. Лидия взяла у него телефон хозяина охранной фирмы, чтобы поскандалить, когда будет время.
Еще одна неожиданность — в офисе уже сидела Люська.
— А нас, Лидия Васильевна, вызывают в милицию, — сказала она, стрельнув глазами на вошедших с Лидией незнакомых людей. — К десяти часам. Мне домой позвонил какой-то старший лейтенант, фамилия у меня записана. Сижу, жду вас. Одна я не пойду, он хам жуткий.
Кудинкин хмыкнул, взял у Люськи бумажку с телефоном старшего лейтенанта и, присев на угол стола, начал дозваниваться.
Он знать не знал этого старшего лейтенанта, но за минуту нашел тьму общих знакомых, а потом разговор у них пошел совсем специальный. «Это чья земля?» — спрашивал Кудинкин. Или: «Ты что, уху ел?! Она же терпила!»
«Земля» и еще склоняемая на все лады «посадка» повторялись очень часто. Можно было подумать, что совещаются два агронома. В конце концов договорились по-товарищески: старшего лейтенанта приглашают на обед и за столом проясняют все интересующие его вопросы. Причем для обеда старший лейтенант выбрал все те же десять утра. Похоже, сильно проголодался.
— У тебя нервы крепкие, девица? — положив трубку, спросил Кудинкин у Люськи. — Сядь на всякий случай. На тебя заводят дело по двести тринадцатой, за хулиганство. Из чего ты там стреляла?
Пролетел тихий ангел, как говорили до пролетарской революции, или родился мент, как говорят сейчас. Все переваривали бредовую новость.
Первой возмутилась Лидия:
— Ты бы видел, как Вадим ее ударил! Дверцей в грудь!
— А Вадима твоего выпустили, — спокойно сказал Кудинкин. — Был следак и разобрался. Его дело не имеет судебной перспективы. А вот ее дело имеет, следак себе галочку поставит.
Люська побледнела.
— Как выпустили?! Он же требовал выкуп за Николая Ильича, мне Виталик говорил. — Люська подошла к Лидии вплотную и выкрикнула ей в лицо: — Это ваш Вадим, любовник ваш, украл Николая Ильича!
ЛЮБИМЫЙ ГДЕ-ТО БЛИЗКО
Сидели в «Арагви». Из трех ментов за столом одна только Трехдюймовочка была в форме. Чтобы не сверкать погонами, она прикрыла плечи Люськиным платком. Кудинкин подливал старшему лейтенанту коньяку и пил с ним вровень, помня старинную примету всех служивых: кто не пьет, тот стучит. Первую бутылку они уже оприходовали и, как говорят химики, набрали буферность. Вторую пили, не замечая.
