Дик Фрэнсис - Дорога скорби

— Не очень, но я терпеть не могу смотреть, как люди пропадают зря.

— Глупый мальчишка.

— Я проведал жеребца, — сказал я. — Нога на месте.

Арчи кивнул.

— Бетти радуется. Жеребец хромает, но они собираются посмотреть, что из него получится в племенной работе — с его-то родословной. Бетти на следующий год хочет пустить его к хорошим кобылам.

Вошла жена Арчи и спросила, не останусь ли я на обед. Я поблагодарил ее, но отказался, так как уже собрался уходить. Арчи пожал мне руку. Я от неожиданности поморщился, но он ничего не сказал и вышел проводить меня до машины. Было уже почти темно.

— На государственной службе, — сказал Арчи, — я работаю в маленьком неприметном отделе, который был создан некоторое время назад, чтобы предсказывать вероятные результаты политических назначений. А еще мы предсказываем грядущие неизбежные последствия предлагаемых законопроектов. Он сделал паузу и нехотя продолжил:

— Мы называем себя «группой Кассандры». Мы видим, что может произойти, но нам никто не верит. Мы постоянно ищем исключительно независимых сыщиков, которые ни с кем не связаны. Их тяжело найти. Мы думаем, что вы один из них.

Я стоял возле своей машины и в угасающем свете дня смотрел в эти удивительные глаза. Необычный человек с невообразимой интуицией.

— Арчи, — сказал я, — я стану работать на вас до тех пор, пока буду уверен, что вы не пошлете меня навстречу опасности, о существовании которой будете знать, но о которой мне не скажете.

Он глубоко вздохнул, но обещать не стал.

— Спокойной ночи, — мягко сказал я.

— Сид.

— Я вам позвоню.

Это обещание, подумал я, такое же, как «пойдем пообедаем».

Он еще стоял на дорожке, когда я выехал из ворот. Настоящий государственный служащий, печально подумал я. Не может дать никаких гарантий, потому что правила игры могут в любую минуту измениться.

Я поехал на север через Оксфордшир, доехал до Эйнсфорда и позвонил в дверь дома Чарльза. Открыла миссис Кросс, лицо которой при виде меня выразило радость.

— Адмирал в кают-компании, — заверила она меня, когда я спросил ее, дома ли Чарльз, и поспешила сообщить ему новость.

Он ничего не сказал насчет того, что я уже второй раз за три дня скрываюсь в его убежище. Он просто указал мне на кресло и налил бренди, не задавая вопросов. Я сидел, пил бренди и наслаждался простотой и сдержанностью этого худощавого человека, который когда-то командовал кораблями, а теперь был моим единственным якорем.

— Как твоя рука? — спросил он, и я легко ответил:

— Болит.

Он кивнул.

— Можно мне остаться? — спросил я.

— Конечно.

После долгого молчания я сказал:

— Вы знаете человека по имени Арчибальд Кирк?

— Нет, не думаю.

— Он сказал, что говорил с вами по телефону. Полагаю, это было несколько месяцев назад. Он государственный служащий и должностное лицо. Живет неподалеку от Хангерфорда, и я приехал сюда прямо от него. Вы можете припомнить? Я думаю, что он спрашивал вас обо мне. Что-то вроде проверки или рекомендации. Возможно, вы сказали ему, что я играю в шахматы.

Чарльз задумался, роясь в памяти.

— Я бы всегда дал тебе хорошую рекомендацию, — сказал он. — Или есть какие-то причины, по которым ты предпочитаешь, чтобы я этого не делал?

— Нет, вовсе нет.

— Меня несколько раз спрашивали о твоем характере и способностях. Я всегда говорю, что если они ищут сыщика, то лучшего не найдут.

— Вы очень любезны.

— А почему ты спрашиваешь об этом Арчибальде Черче?

— Кирке.

— Ну, Кирке.

Я отхлебнул бренди и сказал:

— Помните тот день, когда вы приехали со мной в Жокейский клуб? Тот день, когда мы добились увольнения начальника службы безопасности?

— Это я вряд ли смогу забыть, правда?

— Вы ведь не рассказывали об этом Арчи Кирку?

— Конечно, нет. Я никогда об этом не рассказываю. Я дал слово.

— Кто-то рассказал, — мрачно сообщил я.

— На самом деле Жокейский клуб не давал клятвы молчать.

— Я знаю. — Я немного подумал и спросил:

— Вы знаете юриста Дэвиса Татума? Он адвокат и занимается делом Эллиса.

— Я знаю о нем. Никогда с ним не встречался.

— Он бы вам понравился. И Арчи тоже. Они оба знают о том дне в Жокейском клубе.

— Но, Сид... какое это имеет значение? Я имею в виду, что ты оказал клубу огромную услугу, избавив их от негодяя.

— Дэвис Татум и, я уверен, Арчи Кирк тоже, наняли меня, чтобы выяснить, кто действует за кулисами и пытается отменить суд над Квинтом. И я вам этого не говорил.

— Тайна клиента? — улыбнулся он.

— Верно. Ну, Дэвис Татум рассказал мне, что знает все о том, как руководители клуба уговорили меня снять рубашку и почему они это сделали. Я думаю, что они с Арчи пытаются уверить себя, что, если они попросят меня сделать что-то опасное, я это сделаю.

Чарльз долго смотрел на меня все так же спокойно. Наконец он сказал:

— А ты сделаешь?

Я вздохнул.

— Возможно.

— Какого рода опасность?

— Не думаю, что они сами знают. Но реально — если у кого-то есть веские причины для того, чтобы не допустить даже начала суда над Эллисом, то кто стоит у него на дороге?

— Сид!

— Да. Поэтому меня просили разузнать, кто может быть заинтересован в этом настолько, чтобы обеспечить мое устранение. Они хотят, чтобы я выяснил, кто, что и как.

— Дьявольщина, Сид!

Для человека, который никогда не переходил границ приличия, это было крепкое выражение.

— Итак, — я вздохнул, — Дэвис Татум назвал мне имя Оуэна Йоркшира и сказал, что тот владеет фирмой под названием «Топлайн фудс». «Топлайн фудс» являлась спонсором ленча в Эйнтри накануне Большого национального.

Эллис Квинт был там почетным гостем. А еще среди гостей присутствовал некий лорд Тилпит. Он входит в совет директоров «Топлайн фудс» и владеет газетой «Памп», которая несколько месяцев издевается надо мной.

Чарльз застыл в своем кресле.

— Итак, — продолжал я, — я собираюсь пойти и посмотреть, что из себя представляют Оуэн Йоркшир и лорд Тилпит, и, если я не вернусь обратно, вы можете поднять шум.

— Не делай этого, Сид, — отдышавшись, сказал Чарльз.

— Нет. Если я не сделаю этого, Эллис выйдет из зала суда со смехом, а моя репутация будет навеки спущена в канализацию, если вы понимаете, что я имею в виду.

Он понимал. Чуть погодя он сказал:

— Я слабо припоминаю разговор с этим Арчи. Он спрашивал о твоей голове. Он сказал, что знает о твоей физической стойкости. Странный набор слов — это я запомнил. Я сказал ему, что в шахматах ты ведешь хитрую игру.

И это так и есть. Но разговор этот был так давно. Еще до того, как все случилось.

Я кивнул.

— Он много знал обо мне уже тогда, когда заставил свою сестру позвонить мне в полшестого утра и сказать, что ее жеребцу отрубили ногу.

— Так вот он кто? Брат миссис Брэккен?

— Да. — Я допил бренди и сказал:

— Если вы когда-нибудь будете разговаривать с сэром Томасом Улластоном, не могли бы вы спросить его — не драматизируя этого, не он ли рассказал Арчи Кирку или Дэвису Татуму о том дне в Жокейском клубе?

В то время сэр Томас Улластон был главой клуба и вел разбирательство, которое привело к смещению начальника службы безопасности, пытавшегося отбить у нас с Чико всякое желание когда-либо заниматься расследованиями. Насколько я понимал, это все было в прошлом, и я больше всего хотел бы, чтобы там оно и оставалось.

Чарльз сказал, что спросит сэра Томаса.

— Попросите, чтобы он не дал «Памп» ухватиться за эту историю.

Чарльз думал о такой возможности с не меньшим ужасом, чем я.

Тут зазвонил дверной колокольчик, и Чарльз посмотрел на часы.

— Кто бы это мог быть? Уже почти восемь.

Это выяснилось весьма скоро. Чрезвычайно знакомый голос позвал из холла:

— Папа!

И на пороге появилась Дженни... Младшая дочь Чарльза и моя бывшая жена. Моя все еще озлобленная жена, у которой под языком колючки.

Задохнувшись от внезапного смятения, я встал — и Чарльз тоже.

— Дженни, — сказал он, делая шаг ей навстречу. — Какая приятная неожиданность!

Она, как всегда холодно, подставила ему щеку и сказала:

— Мы проезжали мимо. Не могли не зайти. — Она без особых эмоций глянула на меня и добавила:

— Мы не знали, что ты здесь, пока я не заметила возле дома твою машину.

Я подошел к ней и тоже поцеловал в щеку. Она — как всегда — приняла это как знак вежливости, цивилизованное примирение с противником после сражения.

— Ты похудел, — заметила она по привычке. Я подумал, что она, как всегда, выглядит прекрасно, но, сказав это, я ничего не выигрывал. Я не хотел, чтобы она смеялась надо мной. Если она пыталась задеть меня словом, это ей всегда удавалось, а пыталась она часто. Моей единственной защитой было и оставалось молчание.

Ее симпатичный новый муж вошел в комнату следом за ней, поздоровался за руку с Чарльзом и извинился за то, что они заехали без предупреждения.