Наталия Левитина - Практически невиновна
Вика отодвинула от себя недопитую кружку кофе.
– Чаю хочу, – решительно сказала она. Словно подвела итог своим размышлениям. – Так. Где-то здесь были пакетики. Ой, высоко. Сиди, сиди, ешь бутерброд, я стул возьму.
Стенной шкаф, где лежали коробки с чаем, висел над Денисом. Вика пододвинула стул и полезла наверх. Вероятно, ей просто необходимо было залезть на стул, иначе почему она не попросила Дениса достать ей пресловутую коробку?
Через мгновение прямо перед носом гостя очутились длинные голые ноги Виктории. Она рылась на верхней полке шкафчика, вставала на цыпочки, тянулась. Ее короткий халат-кимоно стал еще короче. Денис отложил в сторону недоеденный бутерброд. Он подумал о том, что провокационное поведение – характерная черта всех женщин, а красивых – особенно. Край халата мазнул его прямо по лбу. Под тонкой шелковой тканью мелькнули две округлости и полоска кружева.
– Блин! – сказал Денис. – Потом скажешь, что я тебя изнасиловал…
– А? – спросила сверху Виктория. – Знаешь, тут залежи зеленого чая. А мне бы всего один пакетик черного!
В этот момент выдержка отказала Черенкову, и он провел горячей ладонью по ее гладкой ноге. Виктория пошатнулась, потеряла равновесие и полетела вниз – на Дениса. Тот, приняв на себя тяжесть Викиного тела, тоже упал – вместе девушкой и стулом. Когда трансатлантический перелет был удачно завершен, кимоно Виктории переместилось куда-то в район ее шеи.
– Стринги – это вещь! – воодушевленно сказал Денис, внимательно изучая кружевную деталь Викиного одеяния. – Ты не ушиблась? Постой, что это?
– Где?
Вика попыталась встать, но Денис крепко схватил ее за талию и не отпускал. Он изучал что-то на ее спине. Вернее, на пояснице.
– Что там? Что там? – заволновалась Вика. Она изворачивалась, пытаясь проследить взгляд Дениса. – Прыщик, экзема, рак?
На пояснице Виктории, или чуть ниже, в районе двух маленьких ямочек красовалась крошечная разноцветная татуировка – пушной зверек с белым хвостом, именуемый горностаем.
– Ну, что же там?! – взмолилась Вика.
– Сейчас, подожди. – Денис пошарил взглядом, заметил на подоконнике круглое зеркало. – Вот, посмотри.
Он приложил зеркало к пояснице девушки. Теперь и счастливая обладательница татуировки увидела горностая.
– ???
– Теперь повтори еще раз, что ты Виктория Коробкина, а не Алиса Горностай, – предложил Денис.
– Нет, ну правда! – расстроилась Вика. – Я не знаю, откуда у меня это! Я не видела! Слушай, я вспомнила! Когда в понедельник я пришла в себя, у меня ужасно здесь горело, саднило. Ты присмотрись, она ведь свежая? Свежая, да?
Девица вновь задрала халат и наехала на Черенкова аппетитным бампером. Тот потрогал татуировку.
– Ну, не знаю, – вздохнул он.
– Не веришь, – поняла Виктория.
Денис покачал головой. Ну что с ней делать?
Глава 14
Безразмерный джип Марии был припаркован около кофейни «Маркиза». А где же находилась дрессировщица черного монстра? Да, внутри заведения. Что поделать, если путь в Главное финансовое управление обладминистрации пролегал мимо кофейни?
– Возьмите трюфельное пирожное, питу с вишней и миндальный кекс, – коварно уговаривала Марию юная маркиза. Иначе ее и нельзя было назвать: на голове у девушки красовался белый напудренный парик, к розовой щечке прилепилась черная мушка, длинное платье было затянуто в талии корсетом, руки выглядывали из пены брюссельских кружев.
Но Машу не надо было уговаривать. Она смотрела обреченно и плотоядно, и кивала, и соглашалась, и глотала слюни. Из кофейни она вышла с пластиковым контейнером в руках. Маша тут же достала пирожное и принялась торопливо его уничтожать.
– Тетя, дай рубль!
Мария перевела взгляд вниз. Грязный пацан в засаленном пиджаке (размера на три больше, чем надо) и рваных штанах дергал ее за край куртки. Из дырки в кроссовке торчал черный палец. Серые глаза под длинными густыми ресницами настойчиво сверлили прожорливую даму. Лицо у ребенка было чумазым и симпатичным.
– Рубль, тетя, дай!
Мария моментально расклеилась: жалость кольнула ее сердце.
– Хочешь пирожное?
Пацан кивнул и облизнулся. Он только что спрятал в карман окурок, а в подворотне алкаши плеснули ему вина в липкий стакан и отфигачили кусок батона. Но пирожное было атрибутом другой, недоступной жизни. В той жизни существовали фантастические вещи: мягкая подушка и белая простыня, горячий суп в небитой тарелке, яркие фломастеры и еще – чистая, душистая мама, которая гладит по голове и улыбается. А не эта поганая, одутловатая сволочь, что круглосуточно валяется под батареей в луже собственной блевотины…
Пирожное провалилось молниеносно.
– Тетя, а рубль дашь? – опять заканючил пацан.
– Как тебя зовут?
– Славик.
– А сколько тебе лет?
– Шесть.
– А родители есть?
– Есть, – вздохнул Славик.
Он послушно отвечал на вопросы, надеясь на денежную компенсацию.
Мария достала из кармана десятку. Мятая купюра мелькнула в грязных пальцах мальчишки и исчезла.
– Теть, а еще?
Маша посмотрела на пацана с сомнением.
– Слушай, – предложила она, – давай я лучше куплю тебе сок, еды какой-нибудь. Деньги у тебя все равно заберут, правда? И тебе ничего не достанется.
Пацан загрустил.
– Зато батяня лупить не будет, что мало принес, – сказал он. – Если ему денег принесем, он у соседки самогонки купит, нажрется и будет лежать в отключке. А трезвый – шлангом лупить будет.
Маше стало плохо. Беременная и сентиментальная, она была не готова воспринимать жестокие реалии жизни.
– И сколько нужно собрать?
– Мне – пятьдесят. Петьке – сотню. Он старше. Ирка приносит тоже сотню, она кукла, ей все подают.
– А Ире сколько лет?
– Пять. Крутая у вас машина.
Марии стало стыдно за свою крутую машину. Она достала сто рублей и отдала Славику. Тот молча принял пожертвование…
Глядя на отъезжающий автомобиль, Славик думал, что надо было рассказать сердобольной дамочке и о новом финансовом предприятии батяни. Тогда тетка раскололась бы еще на сотню. Теперь два раза в неделю, после трудовой уличной смены, папаша отправлял его и Ирку в соседний подъезд, к извращенцу дяде Феде. После этих визитов Славик глухо матерился сквозь зубы и долго приходил в себя. А Ирка ничего, быстро привыкла. Сутенерство приносило сообразительному папаше еще тысячу рублей еженедельно. Убить бы его, а заодно и мать. Вот они зажили бы тогда втроем – он, Петька и Иришка! Все деньги оставляли бы себе, вечером варили бы макароны… Но нет, подумал Славик, не получится. Сейчас уж точно. Он четко просекает ситуацию, консультировался. Никто им не позволит жить одним. У них нормальная двухкомнатная, правда почти без мебели, но это ерунда. Сколько сразу желающих найдется на квартиру! Налетят стервятники. А сопливых детей быстренько распихают по детским домам…
«Как же так! – возмущалась и расстраивалась Мария по дороге к намеченной цели. – Это неправильно! Сейчас ведь не двадцатые годы прошлого века! Не война, не разруха! И мы ведь не пещерные люди! Дети не должны так жить!»
Отчаяние переполняло Машу. Она понимала, что деньги, отданные Славику, не решают проблемы. И даже сотой части проблемы. Хлюпая носом, она припарковала джип у красивого четырехэтажного здания.
В пятницу Виктория созрела.
– Ладно, поехали к Полине, – вздохнула она.
Бывшая подруга Аполлинария Ефимова являлась последним козырным тузом, спрятанным в рукаве. Теперь только она способна была доказать Денису, что девица с вытатуированным на спине горностаем вовсе не Алиса Горностай, а Виктория Коробкина.
После того как ее отказались признать все старые знакомые, Вике просто необходимо было заручиться поддержкой нового друга. Пока Денис интересовался ее судьбой, у Вики сохранялось ощущение опоры. Она почему-то верила в его способность распутать загадочный клубок. Но и Денису нужно было во что-то верить. Вот если бы у Вики на спине была вытатуирована милая картонная коробочка…
– Как же мне не хочется ее видеть! – стонала девушка. Но перламутровый «рено» уверенно ехал в заданном направлении – к дому Аполлинарии. – Мне не нравится мое отражение в ее глазах!
– Тут я немного недопонял. Это как?
– Так. В присутствии Аполлинарии я чувствую себя ничтожеством. Она ведет себя так, словно я отвратительная гусеница, или мокрица, или червяк какой-нибудь. Но я ведь не червяк!
– Однозначно.
– Тебе бы понравилось общаться с человеком, который постоянно заставляет тебя оправдываться? Или испытывать чувство вины?
– О, это про мою матушку! Особенно я виноват в том, что мне уже тридцать один. Ее несбыточная мечта – чтобы я всегда оставался пятилетним. Мой возраст неумолимо напоминает ей о ее собственном. Когда мы вместе, она всегда маскируется под мою подружку. Требует называть ее Сонечкой, а не мамой.
