Анна Литвиновы - Внебрачная дочь продюсера
– Да.
– Молодец. Короче! Вдова дала полный карт-бланш на расследование убийства.
– И денег?
– Уж не беспокойся. И денег тоже. И еще даст. Поэтому давай быстро дуй на квартиру к ее сыну.
– Старшему или младшему?
– Старшему! Петру! Итак, живет Петр на Мясницкой, дом… Давай встретимся у метро «Чистые пруды» через полчаса.
Глава 11
Слово начальника – закон для подчиненного. Пришлось сворачивать в высшей степени интересный для расследования разговор с Райтоненом. Зато, слава богу, обошлось без приглашений отужинать вместе и вопросов, не хочет ли Леся сниматься в кино (а, судя по заблестевшим глазкам Эрика Робертовича, дело к тому шло). Продюсер ограничился тем, что спросил у девушки телефончик – она дала номер своего старого мобильного, того самого, что пылился сейчас в сейфе в офисе Кривошеева.
Выскочив из особняка, Леся отправилась с одних московских прудов на другие – с Патриарших на Чистые. Вообще-то, когда она только приехала в Москву, то думала (сейчас об этом стыдно вспоминать), что это одно и то же. Вернее, тогда она вообще не знала, где находятся Патрики. И полагала, что водоем, разлегшийся на бульваре у метро «Тургеневская» за спиной памятника Грибоедова – и есть Патриарший пруд. И именно здесь разворачивались события булгаковского романа. Вот и трамвай тут разворачивается и звенит… Только много позже, курсе на втором (а у нее тогда был бзик: ездить на экскурсии по столице и Подмосковью), она узнала, где находятся подлинные Патриаршие. И что трамвай на них то ли давно упразднили, то ли (исследователи спорят) он вообще никогда тут не ходил и существовал лишь в воображении автора.
Зато теперь в переулках вокруг Патриарших Леся словно рыба в воде. Как на службу сюда ходит. Можно сказать, они стали частью ее жизни. Здесь с ней случились события, которые она, наверное, забыть не сможет никогда. (Чего стоит хотя бы труп в квартире Брагина! А как она в понедельник здесь, напротив «БАРТа», кадрила Борисоглебского… А на следующий день посещала вдову…) Но все же, все же, все же… Все равно здесь, на старомосковских улочках, она чувствует себя чужой. И вряд ли когда-нибудь станет своей. Вот на Кленовом бульваре и в Кузьминках – может. Да что там может! Уже стала. А в центре столицы – ох, вряд ли. «Если только, – улыбнулась про себя Леся, – я замуж за Райтонена выйду. Или за Борисоглебского». При мысли о седом Вилене Арсеньевиче ее аж затошнило. Пришлось даже прибавить шаг, потому что запах его старческого тела почудился.
А вообще эти переулочки, тихие даже в самый суетный столичный день, больше всего подходят для того, чтобы гулять по ним с парнем. Нет, не просто с парнем. С Васечкой. Чтобы он держал ее за руку и рассказывал о московских достопримечательностях. Или о палеонтологии. Или просто шутил. Все сегодняшнее утро, что бы Леся ни делала, она исподволь думала о Васе. И еще – о том, какая она дура. В первую, почитай, встречу – а он вчера приехал специально к ней, можно сказать, на свидание – и в первое свидание настолько раскрыться перед парнем!.. Вывалить перед ним всю свою подноготную. Что ей мешало просто сидеть, помалкивая, где нужно – смеяться, где надо – сопереживать?! Зачем, зачем ей понадобилась вчерашняя драма?.. Понятно, почему он сегодня не звонит. Какому парню понравится истеричка с проблемами!.. Которая вываливает первому встречному, что она холодна настолько, что ее ледышкой называют!
Ах, как стыдно. Стыд жег Олесю изнутри, она залилась краской и невольно ускорила шаг, словно стараясь убежать от неприятных воспоминаний. Как стыдно и как горько. Судьба послала ей свой дар – прекрасного, милого парня, а она оттолкнула руку судьбы.
По Большому Палашевскому переулку девушка вышла на залитую солнцем Тверскую. Толпа – прохожие, продавщицы цветов, промоутеры, нищие – всё здесь было совершенно иначе, чем в двух шагах, в переулках, расположенных вокруг Бронных улиц. Там царили размеренность и покой, здесь буйствовали расхристанность и суета. Но в суете Лесе было даже лучше – мелькание людей и машин отвлекали от собственных грустных мыслей. Как и работа – отвлекала. Неужели ей всю жизнь придется забивать карьерой и делом свои неудачи в личной жизни? Нет, скажем точнее: свое отсутствие личной жизни? В работе забывать о счастье – и забываться самой?
Грустная Леся нырнула в метро «Пушкинская». В вагоне два парня уставились на нее: на ее короткую стрижку, на татушку на шее, но она ожгла их ледяным взглядом, и те не стали к ней подъезжать и даже от ехидных комментариев в ее адрес воздержались. И Леся вдруг поймала себя на неожиданной мысли, что она этому не обрадовалась, как обычно. Наоборот – огорчилась.
Спустя четверть часа девушка вышла из метро в начале Чистых – не Патриарших! – прудов.
Ник уже ждал ее.
Ник. Не Васечка.
– Опять опаздываешь, – досадливо бросил детектив. И увлек ее в сторону Мясницкой.
– Всего на пять минут, – постаралась оправдаться Леся. И, чтобы сделать начальнику приятное, спросила: – Значит, ты развел вдову на бабки?
– Ну естественно! – горделиво воскликнул Кривошеев. Он, кажется, напрочь забыл, что если бы Леся не вышла на Брагину, не прогнулась перед ней, не поговорила – не видать ему заказа как своих ушей.
– Сколько ж она тебе заплатила?
– А вот это, Евдокимова, коммерческая тайна. Но, – пригорюнился детектив, – одно могу сказать: денег она даст гораздо меньше, чем мы упустили у Райтонена.
– Честная работа всегда дешевле, чем подставы, – философски заметила девушка.
– Совершенно центрально замечено! – воскликнул Ник.
– А ты, кстати, – поинтересовалась Леся, – не спросил вдову: что она делала в вечер убийства?
– Спросил.
– И?..
– Сидела дома, принимала ванну и смотрела в одиночестве новые фильмы на дисках.
– То есть алиби у нее нет?
– Нет.
– И Брагина могла пройти через двор, по черному ходу подняться в квартиру супруга и…
– Ты, – прервал ее Ник, – когда была у нее, к окнам подходила?
– Нет. А что?
– А то, что из ее гостиной прекрасно виден вход в подъезд мужа. И она и вправду могла видеть, как ты с ним входишь в парадное… Ах этот бабник!.. Значит, она выбегает во двор, влетает в его квартиру… Ты в ванной, шумит вода… Приступ ревности, разборка, кочерга, удар. Она убегает к себе и продолжает смотреть кино. Ты выходишь из ванной, а там – труп.
Они разговаривали на ходу, детектив увлекал Лесю за собой. Встречные и попутные прохожие слышали обрывки их разговора – «убийство», «разборка», «труп» – и бросали на них изумленные взоры. Вскоре парочка уже оказалась в тихом дворе в глубине Мясницкой. Ник, сверяясь с записями в мобильнике, подошел к одному из подъездов недавно отреставрированного бывшего доходного дома и нажал кнопку интеркома.
После десятка гудков в аппарате раздался недовольный мужской голос:
– Кто?!
– Частный детектив Кривошеев.
Через паузу по-прежнему брюзгливо голос проворчал:
– Входите.
Дверь щелкнула.
Леся с Ником вошли в подъезд. С ума сойти, Кривошеев даже дверь перед девушкой распахнул!
Сыщиков встретило прохладное дореволюционное парадное, современный лифт, высокие окна и двери. Дом, где проживал Петр Брагин, своей величественностью и богатством до чрезвычайности походил на тот, где проживал его отец. Покойный продюсер всю семью, похоже, успел обеспечить комфортом – кроме Ванечки, который ютился где-то в Кузьминках.
Квартира Петра находилась, как и у папеньки, на втором этаже. Звонок исполнил мелодию из «Крестного отца».
Юный Брагин встретил их на пороге босой, в подвернутых джинсах и белой рубахе, застегнутой на пупе на две пуговицы. Леся всмотрелась в его лицо. Он походил на отца – как походит на оригинал дрянная копия, почти карикатура. Его черты, несмотря на молодость, казались словно стесанными от времени, сглаженными, невыразительными. Там, где у Брагина-старшего проявлялись ум и воля – грубой лепки подбородок, выразительный нос, мощный лоб, – у сына не было ничего подобного. Его лицо свидетельствовало, пожалуй, лишь об избалованности и склонности к порокам. С таким типом Леся смотреть гобелены не пошла бы ни за какие коврижки, несмотря на задание.
– Проходите, – весьма нелюбезно буркнул хозяин, пытаясь заправить рубашку в джинсы. – Обувку можете не снимать.
В довольно тесном коридоре от Брагина-среднего пахнуло застарелым алкоголем.
В комнате, куда пригласил их хозяин, царил шурум-бурум. На журнальном столике громоздились бутылки и остатки закуски. Хоть алкоголь и был элитным, и закусывали здесь виноградом с французскими сырами, остатки вчерашней пьянки производили отталкивающее впечатление. На обивке белого кожаного дивана выделялись свежие потеки красного вина. Там же валялась стопка газет. На стене – мишень для дартса, дротики рассыпаны по всему полу.
