Евгений Сухов - Лошадиная доза
Коля и Жора зашли в один двор, другой. Ничего. Ровным счетом. Ни малейшего намека на нужного им фигуранта-лошадника, жилистого, худощавого, сорока пяти лет от роду.
В первом дворе проживала старуха с внучкой-подростком, глухая, как тетерев на току, и лишь кивающая всякий раз, как только Осипов или Жора задавали ей вопрос. Внучка же явно отставала в умственном развитии, и, когда Жора задал ей вопрос, нет ли поблизости двора, где бы держали лошадь, девочка нисколько не сомневаясь, ответствовала:
— Лошадка, но-о-о, лошадка, тпру-у! — И громко зацокала языком. Очевидно, до закрытия Варваринского детского приюта, на землях которого началось строительство Шуховской башни, девочка жила в нем, но после упразднения пристанища была отдана на содержание бабушке. Куда подевались ее родители и на что они жили с глухой бабкой — оставалось лишь гадать.
Второй двор был полон белобрысых детей самого разного возраста. Имелся хлев, где стояла корова, которая, на мгновение перестав жевать, посмотрела на Осипова и Стрельцова безразличным взглядом, после чего снова задвигала челюстями.
Хозяина дома не оказалось.
— На службе он, — ответила на вопрос Осипова про своего мужа дородная женщина в цветастом переднике.
— А где он служит? — спросил Коля.
— Так это, в Торгово-промышленном товариществе нашего завода, — охотно ответила хозяйка. — Шаболовского, то есть пивного. Старший механик он. Всеми тамошними паровыми машинами заведует.
Последняя фраза была сказана женщиной с гордостью. Ведь заведовать всеми заводскими паровыми машинами, это вам, господа-товарищи, не по дворам рыскать…
В хозяйстве старшего механика были корова, две козы, куры и гуси. Лошади не имелось. Дома, несмотря на большое количество детей, был порядок и чистота. Ни пятен крови, ни припрятанного самогонного аппарата здесь не было и не могло быть. И Коля с Жорой направились дальше.
Следующий двор был заброшен. И, как это бывает с домами, в которых никто не живет, он покосился, обветшал и смотрел на Осипова и Стрельцова пустыми глазницами окон, поскольку рамы были выдраны вместе с петлями и унесены более рачительными гражданами, которые беспрестанно радели за собственное хозяйство.
А вот следующий дом за заброшенной усадьбой сразу привлек внимание обоих сотрудников управления уголовного розыска. Мужчина во дворе не просматривался, но недалеко от ворот стояла телега, хоть и старая, однако предполагающая наличие лошади. Кроме того, имелись следы от копыт, а в раскрытом сарае виднелось лошадиное стойло, правда, пустое. За сараем высилась центральная главка Троицкой церкви.
Когда Коля и Жора вошли во двор, их встретил худой угрюмый мальчишка годков двенадцати-тринадцати. Он уныло глянул на них, втянул голову в плечи и застыл.
— Взрослые есть? — поинтересовался Осипов.
Мальчишка молча повел головой в сторону дома.
Осипов и Стрельцов прошли к дому и только ступили на крыльцо, как входная дверь отворилась, и навстречу им вышла женщина в темном платье и темном выгоревшем платке. Взгляд у нее был такой же унылый и тусклый, как у мальчишки.
— Мы из милиции, — представился Николай. — Делаем обход дворов и домов на предмет наличия самогонных аппаратов. Вот ордер, — добавил он и развернул сложенную вчетверо бумажку.
Женщина, не посмотрев даже, что там на бумаге написано, безучастно кивнула и отошла в сторону, давая милиционерам пройти в дом.
Коля и Жора прошли в сени и ступили в комнату. На них из правого угла глянул Николай-угодник в святительских одеждах, тускло подсвеченный лампадкой. Правая рука его с тонкими пальцами, сложенными двоеперстием, была приподнята: он как бы застыл на мгновение перед свершением крестного знамения. Глаза из-под огромного лба смотрели смиренно, с едва уловимым укором. Под ним стоял на крохотной полочке образ Божией Матери с Младенцем, лик Коего был едва различим из-за копоти. На стене в деревянной рамке — фотографический портрет чисто выбритого зрелого мужчины в рост. В холщовой рубахе, суконных штанах и суконном же жилете в мелкую полоску. На голове — круглый картуз с козырьком. Жора Стрельцов сразу уловил в его лице сходство с лицом молчаливой женщины, что встретила их на крыльце. Он даже оглянулся, чтобы удостовериться в своей правоте, и встретился с взглядом женщины. Глаза ее смотрели безучастно, как у жующей свою жвачку коровы старшего механика Шаболовского пивного завода.
Из мебели в комнате были стол, стулья, комод и шкаф. В углу — широкая железная кровать под цветастым лоскутным одеялом, две большие подушки и третья поменьше, сложенные пирамидкой. На полу — чистые коврики из рогожи. Словом, комната как комната: люди здесь явно не бедствуют, но, похоже, и не шикуют.
Осипов по-хозяйски прошелся по ней, заглянул в шкаф, не поленился наклониться и заглянуть под кровать. Конечно, никакого самогонного аппарата в доме не имелось. Но Колю это интересовало мало: он тщательно осматривал половицы на предмет обнаружения на них пятен крови. Но таковых не было…
Потом Осипов и Жора прошли в комнатку рядом. Там стояли три одинаковые кровати. На одной лежал, посапывая, маленький ребенок, возле которого сидела девочка лет десяти. Комнатка была тесная, и Осипов, потоптавшись, вышел.
— А там у вас что? — указал он на закрытую дверь.
Женщина ее открыла.
За дверью оказалась кладовка. Пустая. Только в углу лежала стопка сложенных пустых мешков.
— Значит, самогон вы не варите, — сказал Осипов без всякого намека на вопрос, продолжая оглядывать кладовку. Несколько овсяных зерен на полу не ускользнули от его внимания.
Женщина промолчала.
— А хозяина-то чего, нету? — посмотрел он на женщину.
Она едва заметно отрицательно мотнула головой.
— А где он?
Женщина, опять-таки молча, неопределенно пожала плечами. Похоже, что разговаривать у нее не было желания.
— А чем он занимается? — продолжал допытываться Осипов.
Она продолжала молчать. Коля посмотрел ей в глаза и увидел абсолютное безразличие. Ее унылый взгляд совершенно ничего не выражал, словно все, что происходило в доме, а тем более вне его, этой женщины никак не касалось.
— А ты что все время молчишь? — спросил Коля с раздражением и уже на «ты». — Немая, что ли?
В ответ она лишь сморгнула.
— Да что ж это такое? — с усмешкой обернулся Осипов к Георгию. — На этой улице, похоже, одни убогие и проживают…
В комнатке вдруг громко заголосил грудной ребенок, но женщина даже не двинулась с места.
— Ты что, не слышишь? У тебя дите плачет! — удивленно посмотрел на нее Осипов.
Мария прошла в комнату, и через минуту плач затих. Затем вернулась и безучастно встала у двери.
— А хозяин… — спросил Коля без интереса, — он когда придет?
Она в ответ покачала головой: не знаю, мол.
— М-да-а-а, — криво ухмыляясь, протянул Осипов, обращаясь к Жоре, — похоже, нам тут больше делать нечего. Пошли дальше, что ли?
Они зашли еще в один двор. Потом в другой. В первом жила семья из четырнадцати человек: муж, жена, пятеро детей, родители жены, два ее брата с женами и детьми — словом, едва ли не на головах друг у друга сидели. По двору бегала пара перепуганных кур, вот и вся живность. Самогонкой тоже не пахло. На вопрос, не знают ли они что-либо о своих соседях, лишь пожали плечами, что должно было означать: тут и без соседей забот хватает.
— Хотя, кажись, соседский мужик извозом промышляет, — неопределенно протянул хозяин и почесал шею под бородой. — И лошадка у него дюже справная. А вот хозяйка евоная незаметная да тихая какая-то, будто пришибленная. Слова от нее не слыхивали. А более про соседей энтих ничего сказать не могем, поскольку все время с детьми да на огороде…
В другом дворе жил один-единственный старикан. Милиционеров он встретил с клюкой наперевес, будто намеревался двинуться в штыковую атаку. Было ему лет под восемьдесят. Глаза, выцветшие от старости, смотрели бодро и даже зло. Длинные седые кустистые брови напоминали крылья и энергично шевелились, придавая старику угрожающий вид. На нем был старый длинный китель с двумя Георгиевскими крестами и солдатские подштанники с развязанной тесьмой.
— Чего надо? — такими словами поприветствовал старикан Осипова и Стрельцова.
Парни невольно улыбнулись.
— Ты бы, дед, эти медальки старорежимные лучше снял, — заметил ему Николай. — А то, неровен час, тебя в белогвардейцы запишут. Не боишься?
— Не тебе мне указывать, сопля! Я медали эти в боях заслужил за державу нашу и государя императора Александра Николаевича Освободителя, — едва не задохнулся от возмущения старикан. И добавил немного потише: — Я самого Осман-пашу с его головорезами не боялся. Думаешь, тебя испужаюсь?
— Ну, чего меня пужаться, — недобро посмотрев на него, сказал Осипов. — Для этого дела у нас другие службы имеются.
