Андрей Воронин - Алкоголик
Чижу все было ясно. Он решил, что сравнительно дешево отделался, и счел своим долгом выразить подполковнику Лаптеву свою горячую признательность. И вот теперь он шел в гастроном за продуктами, наслаждаясь первым днем первого за три года отпуска и первым за последние полтора года днем абсолютной трезвости. Удовольствие было ниже среднего, но Чиж крепился. Он заставил себя пройти мимо пивного ларька, даже не повернув головы, чтобы проверить, есть ли сегодня в продаже горячо любимое темное бархатное.
Чтобы немного отвлечься, он стал вспоминать вчерашний день. Самым ярким впечатлением была, конечно же, стремительно надвигавшаяся на него хромированная решетка радиатора огромного «шевроле». Чижу приходилось читать и слышать о дорожных инспекторах, которые бросали свои машины под колеса тяжелых грузовиков, чтобы ценой собственной жизни задержать преступника и предотвратить человеческие жертвы. Он всегда старался пропускать такую информацию мимо своего сознания, поскольку она совершенно не поддавалась логическому анализу. То есть с точки зрения чистой логики такие действия выглядели вполне оправданными и разумными: петляющий по проезжей части «МАЗ» с пьяным водителем за рулем необходимо было остановить любой ценой, чтобы спасти ни в чем не повинных людей от увечий и смерти. Гаишник, преграждающий путь многотонной махине своим «жигуленком», просто до конца выполнял свой долг. Неясно было другое: как быть с инстинктом самосохранения?
После вчерашнего происшествия Чиж окончательно разобрался с этим вопросом. Инстинкт самосохранения сработал, но произошло это уже тогда, когда изменить что-либо не представлялось возможным. Посылая «Волгу» наперерез более тяжелому «шевроле», он просто не успел подумать о смерти. Он ни о чем не успел подумать, кроме того, что операция, похоже, сорвалась и преступник вот-вот уйдет. У него был только один способ остановить киллера, и он воспользовался им. Получается, что инстинкт охотника оказался сильнее инстинкта самосохранения, подумал Чиж и иронично улыбнулся. Есть вещи, подумал он, рассуждать о которых просто противопоказано. Думая о таких вещах, невозможно удержаться в рамках приличий: поневоле сбиваешься если не на патетику, то на обыкновенный цинизм.
Он вспомнил лохматую образину, которую успел разглядеть за лобовым стеклом пикапа. Неопрятные светлые волосы до плеч, бакенбарды, усы, круглые очки… Это что же, и был легендарный Абзац? Больше похоже на привидение дух хиппи, откинувшего копыта от передозировки.
«А есть ведь еще и Кондрашов, — напомнил он себе. — Разобраться с господином депутатом будет посложнее, чем с Лаптем. Его не устроит сложившееся положение вещей, ему надо, чтобы я его защищал. Кондрашова не устроит мое устранение от этого дела, а Лаптя не устроит, если я буду продолжать этим делом заниматься на общественных началах. Батюшки, а ведь я влип! Да еще как влип-то… Рвануть, что ли, к морю, как Лапоть советовал? Пока я буду загорать, тут все как-нибудь закончится: либо Абзаца возьмут, либо Кондрашова шлепнут. Туда им обоим и дорога, вот только уезжать мне никуда не хочется. Чего я там не видел, на этом вашем море? И потом, не привык я, чтобы меня из моего дома выживали…»
Истошный визг тормозов вывел его из задумчивости. Чиж вздрогнул и огляделся, ожидая увидеть поблизости распластанного на мостовой пешехода в луже собственной крови и косо замершую иномарку с четким круглым отпечатком человеческой головы на радиаторе.
Никаких трупов поблизости не наблюдалось, зато иномарка была тут как тут. Огромный черный джип с тонированными стеклами замер у самой бровки тротуара в метре от Чижа. Затененные сверх всякой меры боковые стекла демонстрировали Чижу лишь искривленное отражение его физиономии. Начинается, подумал Чиж, и опять ошибся.
Дверца джипа распахнулась, и на тротуар буквально вынесло какого-то смутно знакомого детину почти двухметрового роста, с бычьей шеей, в деловом костюме и с неизменной телефонной трубкой в руке. Остриженная почти наголо голова этого гражданина цветом волос напоминала шляпку подосиновика, а на прямоугольной физиономии сияла широченная радостная улыбка. Чиж опомниться не успел, как оказался в медвежьих объятиях.
Он напрягся и с некоторым трудом высвободился из захвата, подумав, что, будь на его месте кто-нибудь пожиже, бедняга наверняка недосчитался бы парочки ребер.
Теперь он вспомнил водителя джипа и поразился тому, что не узнал его сразу. Перед ним, отводя для рукопожатия широкую, как совковая лопата, ладонь, стоял двукратный чемпион мира и серебряный призер Олимпийских игр по вольной борьбе Дмитрий Кулаков. Пару месяцев назад с чемпионом приключилась неприятная история. Какой-то умник из числа балашихинских отморозков сообразил, что у звезды российского спорта должны в немалом количестве водиться денежные знаки. На Кулакова наехали. Первый визит братвы к чемпиону закончился вполне предсказуемо: визитеры один за другим спустились по лестнице с четвертого этажа, не касаясь ногами ступенек. Следующей ночью машина Кулакова сгорела вместе с гаражом, через двое суток та же участь постигла его дачу, а когда на третьи сутки какой-то мерзавец до полусмерти напугал его жену угрозами по телефону, чемпион побежал в милицию. Он был заметной фигурой и потому обратился прямиком в МУР, где его направили к Чижу. Чиж уладил недоразумение с присущими ему тактом и изобретательностью, после чего благодарный чемпион долго не давал ему прохода, всячески выражая свою признательность. Вообще-то Чиж, как человек разумный и в достаточной степени современный, не брезговал подношениями, при этом строго следя за тем, чтобы брать только у тех, у кого можно, и только то, что можно взять, не рискуя потом подвергнуться примитивному шантажу. Но Кулаков, обладавший широкой натурой и минимумом деловых качеств, расчувствовавшись, был готов отдать последнюю пару нижнего белья, так что Чижу стоило немалых усилий заткнуть этот фонтан щедрости.
— Гаврилыч! — Голос чемпиона мира напоминал рев рассерженного медведя. — Здравия желаю, гражданин майор! А я гляжу: кто это с авоськой по тротуару чапает? А это ты! Это, Гаврилыч, судьба. Теперь я тебя живым не выпущу.
— Гм, — сказал Чиж в ответ на это многообещающее начало. — Как дела, чемпион? Братва больше не наезжает?
— Что ты! — радостно воскликнул Кулаков на всю улицу. — Извиняться приходили. Хотел им рожи набить, да не стал. Чего, думаю, зря руки марать…
— Это ты правильно решил, — сказал Чиж, почти незаметным движением уводя левое плечо из-под дружеского удара похожей на весло галеры ручищи. Обижать чемпиона не хотелось, но Чиж считал, что плечо ему еще пригодится. — Мараться об них действительно не стоит. Это очень нездоровое занятие, поверь моему опыту. Ну а как вообще? Жена здорова?
— В роддоме, — отрапортовал Кулаков. — На сохранении. Врачи сказали, что будет парень.
— Поздравляю, — сказал Чиж.
— Вырастет — чемпионом станет.
— Непременно, — пообещал Кулаков и сразу же, без паузы, выпалил фразу, которой сам Чиж старательно не давал соскочить с языка:
— Это надо бы обмыть!
Чиж набрал в грудь побольше воздуха и впервые в своей жизни произнес слова, в чужих устах всегда казавшиеся ему жалкой ложью:
— Извини, чемпион. Я в завязке.
— Че-го? — растерянно переспросил Кулаков. — Ты что, Гаврилыч? При чем тут завязка? Я же сам не пью, у меня режим… Но случай-то какой!
— Извини, — со вздохом повторил Чиж.
Видимо, это вздох прозвучал убедительнее любых объяснений. Кулаков внимательно всмотрелся в майора, и улыбка на его простодушном лице сменилась выражением искренней озабоченности и сочувствия.
— Что, так серьезно? — спросил он.
Чиж молча пожал плечами, поколебался и кивнул. Слабость, подумал он. Жаловаться первому встречному — это слабость. Просто на то, чтобы не пить, оказывается, нужно столько сил, что ни на что другое их уже не хватает.
— Вот черт, — огорченно сказал Кулаков. — Никогда бы не подумал… А, да что там! — оборвал он себя, махнув рукой. — Здесь, в России, от этого дерьма никто не застрахован. Извини, Гаврилыч. Небось все заначки в сортир повыливал?
Чиж удивленно хмыкнул.
— А ты откуда знаешь?
— А у меня тесть… того… с проблемами. Каждый месяц завязывает. Соберет свои нычки по всем углам, выльет все в сортир, а через три часа в гастроном бежит… Ты куда идешь, если не секрет?
— Не секрет, — сказал Чиж. — В гастроном. Дома жрать нечего.
— Жрать? — задумчиво переспросил Кулаков. — Погоди-ка…
Он вернулся к машине, открыл дверцу, покопался на заднем сиденье и вернулся, держа в руке какой-то продолговатый сверток.
— Возьми, — сказал он, протягивая сверток Чижу. — А то вдруг гости или сам… гм… передумаешь…
Чиж принял сверток, по его прикладистой тяжести сразу догадавшись, что находится внутри, развернул вощеную бумагу и посмотрел на этикетку. В бутылке был весьма дорогой и изысканный коньяк. Чиж такого еще не пробовал. Рот его внезапно наполнился слюной, как у собаки Павлова. Это было так унизительно, что у Чижа вспотели ладони.
