Марина Крамер - Умереть, чтобы жить

Глава 25

Когда новость убивает

Правдивые речи некрасивы, красивые речи неправдивы.

Первое, что пришло в голову Нике, когда она вошла в кафе и увидела стоящую у витрины Бальзанову, было словосочетание «туфли из кожи мыши, больной ветрянкой». Именно так ей хотелось охарактеризовать то, во что была обута Людмила. Странная обувь бросалась в глаза, затмевая остальной наряд. «Кажется, нечто подобное я видела в детской книжке про Волшебника Изумрудного города — была там такая ведьма, а у нее серебряные башмаки. Всю жизнь меня эта книжка преследует», — подумала Ника, рассматривая удивительной формы и расцветки туфли, украшенные впереди большими бантами. Людмила вообще выглядела экстравагантно — для похода в церковь во всяком случае. На ней была легкая юбка розовато-персикового оттенка, вычурная блузка с большим жабо, в руках — дорогая мягкая сумка из золотистой кожи. Перехватив изумленный взгляд Стаховой, Людмила чуть снисходительно улыбнулась:

— Не обращайте внимания, Ника, я была не в храме, а в детской школе, я там патронесса, репетировали с детками воскресную сказку.

— Судя по туфлям, вы Гингема, — не удержалась Ника, и Бальзанова со смехом подтвердила:

— Вы удивительно догадливы! Я с таким трудом нашла эти боты у Шанель…

«И так элегантно мне по носу щелкнула — мол, даже для детского спектакля у меня туфли от Шанель!» — усмехнулась про себя Ника, нисколько при этом не задетая снобским замечанием Людмилы. Она совершенно спокойно относилась к вещам, брендам, именам и прочим принадлежностям гламура, могла себе позволить их покупать, однако не считала это таким уж обязательным, а одежду предпочитала просто удобную и хорошо сидящую на ее довольно нестандартной фигуре. Но если Людмиле хочется козырнуть — пусть.

— Ну, что, присядем? — предложила Бальзанова. — Я рискнула сама заказ сделать — ничего?

— Ничего.

Они уселись за тот же столик в углу — кафе было пустым, как обычно — и Людмила заговорила:

— Ника, мне кажется, что Юля исчезла не просто так.

— Почему вы так решили?

— Посудите сами: я с ней разговаривала как раз накануне похорон, мы договаривались, что встретимся. И вот я звоню на следующий день, отправляю водителя — и никого не обнаруживаю. Почему? Куда она могла деться?

— Куда угодно, — пожала плечами Ника, которой исчезновение домработницы тоже казалось странным. — Могла просто другую квартиру снять — не век же с подругой жить.

— То есть до смерти Наташки ее все устраивало, а тут раз — и все, спешный переезд? — Людмила покачала головой. — Нет, Ника, так не бывает.

— Да бывает-то что угодно, поверьте, но в случае с этой девушкой, пожалуй, странновато, — согласилась Ника, наблюдая за тем, как официантка расставляет на столике чайник, чашки, тарелки с пирожными, латте для Бальзановой и сахарницу.

— Я всю ночь об этом думала, — проговорила Людмила, помешивая кофе соломинкой в высоком бокале, — и у меня сложилось впечатление, что ей кто-то заплатил.

— Или кто-то ее напугал, — возразила Ника.

— Да — или напугал, — как-то машинально повторила Бальзанова, — кто-то напугал… Но чего ей бояться? Ведь не могла же она Наташку убить!

— Она могла что-то увидеть, услышать. И кстати, Людмила, раз уж разговор зашел… Скажите, а почему вы мне там, на кладбище, прошептали, что не сразу узнали покойную? В смысле — почему решили, что это не она?

Бальзанова дернулась и расплескала кофе, бокал с которым как раз подняла с блюдца. Вернув его обратно, она сжала пальцы одной руки ладонью другой и жалобно посмотрела на Веронику:

— Я до сих пор до конца не уверена… То есть у меня до сих пор такое ощущение, что мы не Наташку похоронили, понимаете?

Ника наблюдала за тем, как меняются эмоции на лице собеседницы — от испуга до откровенного ужаса, — и чувствовала, что тоже начинает бояться. Бояться за собственную жизнь. То, что сейчас произнесла Людмила, не походило на бред или на выдумку, Ника теперь твердо была убеждена в том, что Бальзанова не могла ошибиться. Судя по тем материалам, что ей удалось добыть, Наталья и Людмила были близкими подругами, и уж что-что, а узнать человека, с которым много лет общалась, Людмила должна была даже в гробу. И даже после того, как над его лицом потрудились гримеры из морга — ну, не могли же они кардинально изменить что-то во внешности Луцкой?!

— Людмила, могу я задать вам не очень корректный вопрос?

Та кивнула.

— Вы знали о том, что у Натальи есть сын?

Глаза Бальзановой стали круглыми:

— Какой сын?!

— Вполне уже взрослый сын, двадцати четырех лет, живущий в Америке и там же учившийся.

У Бальзановой был такой вид, словно она вот-вот упадет в обморок — видимо, новость эта ее ошеломила, из чего Ника сделала вывод: нет, не так уж близко общались Людмила и Наталья, не были они закадычными подругами, раз такой факт из биографии Луцкой никогда не всплывал.

— Откуда вы взяли эту чушь? — возмущенно спросила Людмила, и возмущение это не было наигранным — она рассердилась, что о мертвой Наталье ходят подобные слухи.

«А еще я теперь вижу, что муж твой совершенно не считает нужным делиться с тобой новостями. Ведь эту информацию я тоже получила от частного детектива, следовательно, Бальзанов в курсе. Но тебе, дорогая, ничего не сказал».

Нике с каждой минутой все меньше нравилась вся эта затея со статьей и расследованием — слишком много странностей, слишком много неопределенностей и недомолвок.

— То есть вы об этом не знали? — уклоняясь от ответа на вопрос, снова спросила Ника.

— Да не было этого, что за ерунда? Как можно скрыть сына, да еще такого возраста? Ладно — от нас, но от Сергея?!

— А почему вы думаете, что Сергей Игоревич не в курсе?

— Да потому что он бы точно не промолчал! Уж Лешке… простите, Алексею Сергеевичу точно бы сказал! — рявкнула Людмила, лицо которой неожиданно пошло красными пятнами, и Ника испугалась:

— Вам плохо?

— Нет… неужели… о господи! Нет, этого не может быть… просто не может быть…

Бальзанова схватила сумку и принялась рыться в ней, видимо, пытаясь найти таблетки. Ника растерялась — она совершенно не представляла, как вести себя в случае сердечного приступа, не могла сообразить, чем помочь, как поступить. Но Людмила наконец вынула из недр сумки небольшую косметичку, набитую лекарствами, а оттуда — блистер с белыми таблетками, одну из которых сунула под язык.

— О господи… — пробормотала она, — надо же, прихватило все-таки… Простите, Вероника, что-то я расклеилась… боюсь, что не смогу больше сегодня разговаривать… — добавила она совсем уж слабым голосом, и Стахова испугалась всерьез:

— Может быть, «Скорую»?

— Нет… водителю позвоните, он в переулке припарковался… пусть сюда подъедет, я не дойду так далеко… Его номер первый в списке набранных номеров…

Людмила откинулась на спинку диванчика и закрыла глаза. Ника трясущимися руками взяла лежавший на столе мобильный и набрала первый номер. Едва водитель снял трубку, она затараторила:

— Здравствуйте, говорит Вероника Стахова. Вы не могли бы немедленно подъехать ко входу в кафе, Людмиле Антоновне плохо?

— Минуту, — бросил водитель и положил трубку.

Ника схватила пачку салфеток и принялась обмахивать ими лицо Людмилы. Та облизала губы и неверной рукой расстегнула верхние пуговицы на блузке.

— Сейчас… — бормотала Ника, — потерпите, сейчас водитель… — в эту минуту в кафе вбежал высокий мужчина в костюме и белой рубашке, огляделся и, увидев Людмилу, подскочил к столу:

— Людмила Антоновна, все в порядке, я здесь. Сейчас поедем. Помогите мне, — это относилось к Нике, и та, вынув из сумки деньги, не глядя бросила их на стол и подхватила вещи Бальзановой:

— Конечно-конечно… может, ее в больницу надо?

— Нет, — водитель уже поднял Людмилу на руки и пошел к выходу. — Я ее домой отвезу, в городскую квартиру, а по дороге семейному врачу позвоню, он как раз успеет добраться. Сумку на первое сиденье положите, пожалуйста.

Он открыл заднюю дверь припаркованной прямо у входа машины и аккуратно устроил Людмилу там, потом вынул из багажника подушку в целлофановом чехле, снял его и подсунул подушку женщине под голову.

— Вот и все, дело нехитрое, — объяснил он Нике, закрывая дверь. — Не волнуйтесь, это не впервые, я знаю, что делать. Всего доброго.

— До свидания, — механически сказала Ника вслед тронувшейся машине.

Глава 26

Если тебя кто-то ждет…

Одиночество — это неутоленная жажда мечты.

Дома ее ждал уже один Дмитрий — оказывается, у Андрея был еще вызов к клиенту, и он, оставив на столе три листа подробных объяснений для Ники, уехал. Рощин же в одних джинсах стоял у раковины и чистил картошку. Когда Стахова вошла, он, выглянув в коридор, сочувственно спросил: