Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти

— Уже выполняю, инспектор.

И Гибсон выскочил из павильона.

— Скажите, что за имена выкрикивали эти женщины? Про Энн мы знаем. Кто такие Джейн, Элизабет и Кэтрин?

— Я не хочу об этом говорить.

— Но…

— О них написано в моей работе. Убийца прочел эссе и решил использовать полученные знания, чтобы сделать мне больно. Это все, что вам нужно знать.

— Он целовал свою мертвую сестру — вот что он делал, — заявила Дорис.

— Помолчите! — прикрикнул отец.

— А еще он лежал на могиле соседской девочки! Ночи напролет разрывал ногтями землю. Джентльмен все нам рассказал про тебя. Сказал не жалеть тебя, если ты расстроишься или еще чего хуже, как услышишь эти имена. Он сказал, что ты это заслужил.

— Заткнитесь! — заорал отец и замахал руками, словно прогонял прочь дурное видение. Никогда еще я не видела его в таком возбуждении. — Ни слова больше, черт бы вас побрал!

Неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился констебль, посланный за чаем. Вернулся он не один, а в сопровождении четырех официантов с подносами.

— Бисквиты! Я не вижу бисквитов! — громко пожаловалась Дорис.

Я повернулась к отцу, но обнаружила, что он исчез. Вышел из павильона и закрыл за собой дверь.

Я вскрикнула и бросилась за отцом.

Он стоял, уставившись на гравийную дорожку. Шляпу отец снял, и холодный ветер взъерошил короткие каштановые волосы. По небу бродили мрачные тучи.

— Ум лишен способности забывать, — пробормотал отец.

Открылась дверь, и на пороге павильона появились Райан и Беккер.

— Де Квинси, — начал Райан.

Отец ничего не ответил.

Полицейские подошли к нему.

— Простите, но мне необходимо знать, почему те имена так разволновали вас.

— Это не ваше дело.

— Теперь, по вине убийцы, и мое тоже, — заявил инспектор. — Какая бы там ни существовала между вами связь, я должен это понять.

— Оставьте его в покое, — вмешалась я. Там, в лесу, когда я разобрала, что за имена выкрикивают женщины, мне стал понятен их зловещий смысл, а также стало ясно, почему они таким ужасным образом повлияли на отца. — Вы же видите, как ему тяжело.

— Мисс Де Квинси, вы должны меня понять, — сказал Райан. — Я не могу рассчитывать на помощь вашего отца, если убийца может им так легко манипулировать. Это ставит под угрозу все расследование.

— Один раз, — произнес отец.

Голос был едва слышен, так что я не сразу сообразила, что именно он сказал.

— Простите, не понял, — нахмурился Райан.

— Только в этот раз, — уже громче повторил отец.

Он поднял голову и посмотрел на полицейских. В его взгляде была боль и… решимость.

— Да, убийца нашел мое слабое место, но только в этот раз. Я не допущу, чтобы это повторилось. Он оказался еще большим чудовищем, чем я предполагал. Но теперь я буду готов. Теперь я ему не поддамся.

— А что все-таки с именами?

— Хранить секреты, стараться скрыть их, забыть — означает находиться в их власти, — сказал отец. — Я написал о них, но вот поговорить о них вслух никогда не находил в себе сил. Почему так, как вы думаете? Для меня запись на странице в книге ближе и понятнее, чем разговор с другим человеком. Я позволяю разным незнакомым людям читать о моих самых интимных проблемах, но не могу заставить себя раскрыть их, вытащить наружу в беседе с глазу на глаз.

Отец достал фляжку и отхлебнул лауданума.

— Вы убьете себя этой гадостью, — не в первый уже раз произнес Беккер.

— Есть и иные реальности, — туманно ответил отец.

— Я не понимаю.

— И некоторые из них более насыщенные, более яркие, чем другие. Вы хотите узнать про Джейн, Элизабет и Кэтрин?

— Не хочу. Должен, — уточнил Райан.

— Джейн — моя младшая сестра. Она умерла, когда мне было четыре с половиной года. — Отец тяжело вздохнул. — Она вся лучилась радостью, как солнце, была так чиста и невинна. Как я любил играть с ней! Джейн подхватила какую-то загадочную лихорадку, и ее заперли в отдельной комнате. Больше я ее не видел. Живой. Я и так ужасно горевал, а тут еще по дому разнесся слух, будто бы служанке, которая за ней ухаживала, так надоело подтирать за Джейн рвоту, что она била ее по лицу, чтобы та перестала. Представляете: бить по лицу умирающего ребенка! Не преувеличивая, могу признаться: я был просто шокирован, когда мне внезапно открылось, что мир детства вовсе не такой безоблачный, каким кажется, что в мире существует зло, а жизнь наполнена всяческими ужасами. Назови им свое второе имя, Эмили.

— Джейн, — ответила я с гордостью. — В честь покойной сестры отца.

— Ум лишен способности забывать, — подчеркнул отец. — Заплатив этим убогим старухам за то, чтобы они выкрикивали имя Джейн, убийца хотел, чтобы я вспомнил ту служанку, которая била мою умирающую сестру. Он хотел, чтобы я почувствовал, будто это меня бьют по лицу.

Отец заговорил быстрее, подгоняемый мучительными воспоминаниями:

— Теперь о моей сестре Элизабет. Ей было девять лет, мне — шесть. У нее была слишком большая голова. Врачи считали, что это вызвано гидроцефалией.

Райан и Беккер смущенно переглянулись.

— Это когда вода скапливается в мозге, — пояснил отец и продолжил: — Вероятно, из-за большого размера головы она была удивительно умной и чувствительной. В живых тогда оставались две мои сестры, с которыми я проводил время, но Элизабет… Она была моим вторым «я». Где она — там был рай. Мы без устали играли в разнообразные игры и радовались жизни. Она читала мне чудесные истории из «Сказок тысячи и одной ночи». Порой эти истории были такими прекрасными, что Элизабет плакала, и ей приходилось читать мне по второму разу. Мы спали вместе, в одной комнате. Я словно бы нашел убежище в сказочном саду, где не находилось места ни горю, ни страху.

Отец замолчал и посмотрел в темнеющее небо.

— Как-то в воскресенье Элизабет отправилась в гости к подружке, что жила неподалеку, в домике служанки. Там ее напоили чаем. Когда наступил вечер, служанка проводила ее домой через заболоченный луг. На следующее утро Элизабет слегла с лихорадкой. Болезнь быстро прогрессировала, и через неделю бедняжка преставилась. Может быть, вода, из которой приготовили чай, была заражена? Или она что-то такое вдохнула, когда шла через луг? Этого я уже никогда не узнаю. Врачи, конечно, сказали, что причиной смерти могла стать ее большая голова.

Отец вздрогнул.

— Тебе не нужно это рассказывать, — попросила я.

— Инспектор Райан сказал, что должен все узнать, — с горечью ответил отец. — Когда няня объявила, что Элизабет умерла, я просто не мог поверить. Мне было всего шесть лет, и я чувствовал себя так, будто из меня вышибли дух. Пока Элизабет болела, мне не разрешали с ней видеться, но теперь, когда я узнал, что ее тело положили в спальне на втором этаже, я не мог удержаться. В час дня, когда слуги обедали, а все остальные в доме отдыхали, я тихонько пробрался наверх по черной лестнице и приблизился к комнате. Дверь была заперта, но ключ по неосторожности оставили в замке, так что я повернул его и открыл дверь. Снизу, из кухни, доносились голоса слуг. Я вошел в комнату и как можно тише прикрыл за собой дверь, чтобы ни один случайный звук не услышали посторонние.

Спинка кровати не позволяла мне рассмотреть сестру. Я медленно подошел поближе и наконец увидел ее. Бедная моя, дорогая Элизабет! Застывшие веки, мраморно-белые губы. Окоченевшие руки сложены на груди — никто бы никогда не ошибся, не подумал, что она живая. Только большой, благородный лоб остался прежним. Окно было открыто. Через него проникал яркий солнечный свет, и все же в комнате было прохладно, — казалось, здесь задувает мрачный ветер. Ветер, который с жалобным воем испокон веков носится над миром и пугает живущих.

Отец собрался с силами и продолжал рассказ:

— За окном распахнулось бездонное ярко-синее небо. Я почувствовал, что лечу. Вокруг царил ужасный холод, и я весь дрожал. И вдруг снова оказался в комнате и понял, что прошло уже очень много времени и что я так и стою возле тела моей милой Элизабет. Внезапно за дверью послышались шаги. Второпях я поцеловал Элизабет в губы, дождался, когда шаги стихнут в дальнем конце коридора, и выскользнул из комнаты, умудрившись остаться незамеченным.