Убить до заката - Броуди Фрэнсис
На папином лице отразился интерес, он немедленно уловил недосказанное. Мы могли разобрать это дело за едой и после. Но пока в моей голове преобладало нечто более личное, смущавшее меня.
— Прежде чем мы к нему перейдем, я надеюсь, что ты кое-что мне скажешь.
Официантка принесла наши бифштексы с картофелем и зеленым горошком, щедро укрытые подозрительно темной подливой.
— Что ты хочешь знать? — спросил папа, когда официантка ушла.
— Точно не знаю. Мама пару раз поднимала вопрос о моем удочерении. Полагаю, она думала, что должна об этом сказать. Но тогда я знать не хотела. Теперь же выбора нет.
— Может, тебе лучше поговорить об этом с мамой?
— Пока нет. Только когда я разберусь в своих мыслях. Понимаешь, Мэри Джейн сказала, что это ты меня унес. Она заявляет, что пыталась тебя остановить.
— Я этого не помню. Там были и другие дети.
— Значит, она права. Это ты унес меня из того дома.
— Мама ждала снаружи. Я одолжил автомобиль. Джинни в дом не пошла. Не знаю, чего она боялась. Возможно, думала, что будут слезы, разыграется сцена. Ее ведь легко расстроить.
— Поэтому я и хочу все для себя прояснить. Если ты ответишь на мои вопросы, мне останется только сказать маме, что я наконец-то познакомилась со своей настоящей семьей. Не хочу устраивать из этого большую драму.
Видит бог, их и так достаточно. Мама не больше меня оправилась от потери Джеральда.
Папа полностью сосредоточился на жевании и разминании вилкой куска картофеля. Он старался есть только левой половиной рта.
— Тебе нужно сходить к дантисту, папа.
— Знаю. Только тебе известно мое мнение об этих типах.
— Все равно запишись на прием.
— Запишусь. — Он проглотил пищу. — Слышал о новом зубном враче, который открыл кабинет где-то рядом с Киркгейтом. Наверное, схожу к нему.
— Конечно. Мне пойти с тобой?
— Это было бы здорово. — Он набрал на вилку с полдюжины горошин. — Что еще ты хочешь знать?
— Почему эта семья? Почему Уитекеры меня отдали?
Папа положил нож и вилку. Если бы мы не находились в общественном месте, клянусь, он бы встал и зашагал по залу — от сочетания зубной боли и озабоченности. Он нахмурился.
— Мы с твоей матерью… — Он умолк. Вот как это теперь будет. Даже слово «мать» зазвучит по-другому. — Мы были женаты три года. Она с нетерпением ждала детей. Усыновление мы не обсуждали, но однажды я вернулся с работы пораньше. Ее дома не было. На вопрос, где она была, она ответила, что в «Доме Бе́ды Достопочтенного»…
— В приюте?
— Да. У них там проходил ежегодный фунтовый день, когда люди жертвуют фунт муки, фунт сахара и так далее, и она принимала в этом участие. У нее набралось не знаю сколько фунтов того и сего, которые она собрала у подруг. Вот тогда я и узнал. Мы, люди, не всегда читаем в сердце другого. Но я запомнил, что она ходила в этот «Дом» и что говорила о живших там мальчиках. Там были только мальчики. Я почти ждал, что она предложит усыновить одного из них. Но она не предложила. Наступил один из тех холодных, туманных дней в октябре… я приехал домой очень огорченным. Один из моих лучших сотрудников внезапно умер от сердечного приступа. Ему было сорок пять лет, осталось одиннадцать детей.
— Одиннадцать?
— Кейт, это было в прошлом веке. Тогда мало или ничего не знали о…
Я поняла, что он имеет в виду, хотя отец и не закончил предложение. Не обладая соответствующими познаниями, я не осмелилась бы попробовать то, что попробовала на прошлой неделе с Маркусом. Но я задумалась. Если моя биологическая мать была такой немыслимо плодовитой, почему я не сумела произвести на свет ребенка, прежде чем у меня отняли Джеральда?
— Тебе было всего несколько месяцев от роду. Миссис Уитекер было сорок четыре года, совершенно измученная женщина. У нее имелись достаточно взрослые дочери, чтобы за тобой присмотреть, но они должны были идти работать. Не помню, когда я приехал домой и рассказал Джинни эту историю, чтобы она решила навестить миссис Уитекер. Но именно это она и сделала. И в тот вечер сказала, что хочет, чтобы мы тебя удочерили.
— Вот так просто?
Он колебался, и в этот момент я поняла, что это было отнюдь не так просто. Моя мать просчитала бы все вероятности. Хорошо зная ее, я догадалась, что она осмотрела остальных детей, чтобы убедиться в их физическом и ментальном здоровье.
Папа медленно произнес:
— Едва она увидела тебя, как захотела забрать домой. Мы об этом поговорили и… Я уверен, что твоя семья не хотела с тобой расставаться, но учитывая обстоятельства…
Я кивнула. И не стала ему помогать. Он должен был рассказать мне то, что я хотела знать. Не стану отвлекать его вопросами.
— Продолжай, — сказала я, подцепив эту короткую полицейскую фразу от Маркуса Чарлза.
— Твоя мать, как ты знаешь, никогда от тебя не скрывала, что ты приемный ребенок. Но в детстве ты любопытства не проявляла. Когда же родились близнецы, ты словно обрела еще большую решимость стать членом нашей семьи, и никакой другой.
Это была правда. Я довольно хорошо помнила, как из частной лечебницы принесли моих новорожденных братьев и свое желание оберегать их и как я хотела, чтобы они поскорее выросли и я могла бы с ними играть и командовать ими.
Папа продолжал:
— Твоя мать заготовила несколько отличных рассказов на тот случай, если ты станешь задавать вопросы, но ты никогда их не задавала.
Зачем бы ей понадобились отличные рассказы, подумалось мне, разве что скрыть нечто неприглядное.
— Вы заплатили какие-то деньги? — спросила я.
Он покачал головой:
— Нет. Я проследил, чтобы семье оказали помощь из благотворительного полицейского фонда и организовали сбор денег. Для других детей подыскали работу. Когда двое мальчиков захотели уехать в Канаду, я написал им рекомендательное письмо в конную полицию. — Папа улыбнулся. — Они не одну неделю провели на ферме в Аутвуде, учась ездить верхом без седла. По-моему, у них все получилось.
— Семья до сих пор живет в Уайт-Свон-ярде?
Он прекрасно понял, о ком я спрашиваю — не о «семье», а о матери.
— Миссис Уитекер живет во втором доме справа. Время от времени я ее навещаю. Она о тебе спрашивает.
Внезапно на меня навалилась такая тяжесть, что я почувствовала себя приросшей к стулу. Если бы прозвучал сигнал пожарной тревоги, меня пришлось бы выносить.
Подошла официантка и весело спросила, не желаем ли мы десерт. Мы не желали, но заказали чайник чая.
Когда она удалилась, отец проговорил:
— Я так понимаю, ты захочешь познакомиться с миссис Уитекер?
— Полагаю, мне следует. Она, наверное, немолода.
— Ей уже хорошо за семьдесят. Я рад, что ты спросила меня о ней. Так часто в жизни мы опаздываем что-либо сделать.
К счастью, он не стал допытываться, когда я пойду. Что-то подсказало мне, что лучше будет сначала повидаться с мамой и сообщить ей, прежде чем я пойду с визитом к этой другой матери, живущей в Уайт-Свон-ярде.
Некоторое время мы сидели молча, пока не принесли чай. Я помешала в чайнике и разлила чай по чашкам.
— Я подожду, пока остынет, — заметил отец, потирая челюсть.
Зубная боль не помешала ему положить гору сахару.
— Скажи мне, — проговорил отец, — этот пропавший муж Мэри Джейн. Ты далеко продвинулась в расследовании?
— Нет. И это очень странное дело. Его дети, дочь по крайней мере, видели его лежавшим без движения в каменоломне. И теперь его нигде не могут найти.
— Без движения?
— Мертвым. Я считаю, что его убили и что кто-то все еще оставался там, затаившись поблизости, и избавился от тела.
— Ты сказала, что местный сержант обыскал каменоломню.
— Да. Я могла ошибиться. Гарриет могла ошибиться, она же маленькая девочка, но почему-то мне так не кажется. Сержант предпочитает не верить Гарриет — дескать, сочиняет. Он думает, что, раз исчезли инструменты Этана, значит, он ушел после ссоры с женой. А потом смерть сестры викария, мисс Тримбл. Я уверена, она могла что-то мне рассказать. Я понимаю, что все это выглядит притянутым за уши.
