Криминальный оракул - Марина Серова
Парадокс, нередкий в моей работе: клиент, становящийся препятствием к своей же охране. Да еще в условиях полета… бр-р, к самолетам у меня свое отношение, не буду вдаваться в подробности.
Василису, еще без сознания, вернули на ее место у окна. Преодолевая отвращение, я села рядом.
Проходя к своему месту, я прошла мимо Рональда Петровича, впритирку. Коновалов, узрев меня, наконец согласился ненадолго покинуть Руслана.
– За пацаном приглядите, – быстро пробасил он, кивнув в сторону мальчика.
Я лишь кивнула в ответ.
Руслан, впрочем, выглядел уже гораздо лучше. Умытый, и на щеках проступил румянец. Глаза, правда, вспухшие, и общее выражение лица было не то усталое, не то заспанное чрезмерно. Или загнанное?
В сторону пожилого мужчины (действительно ли его звали Алешей, Алексеем?) мне не хотелось даже смотреть, хотя со своего места мне было видно только лысовато-седой череп над спинкой сиденья.
– С ней все будет хорошо? – Пассажирка с ранней беременностью испуганной ланью косилась на нас в просвет между сиденьями.
Видела ли она, что произошло? Или тоже ненадолго вырубилась?
– Я схожу с ней в медпункт, – вяло отозвалась я.
Нам всем туда надо, мысленно продолжила я. Краткое ощущение эйфории и освобождения миновало. Теперь я вновь ощущала себя прокрученным через мясорубку мясом.
Это напомнило мне одно из моих первых заданий, на заре телохранительской карьеры. Тогда я тоже отказалась от исполнения обязанностей. Но это произошло всего лишь через неделю после взятия заказа. И причиной было мое пулевое ранение.
Когда самолет начал снижаться, меня замутило, но и только.
Мелькнула равнодушная мысль: привлекут ли нас за нарушение порядка на борту самолета? Ну, для этого надо будет обсказывать все как есть и с самого начала. А история как она есть выходила более чем дикая.
Я оказалась права: пассажиров этого рейса ожидали медики, но никаких блюстителей порядка не было. Большинство пассажиров жаловались на сильно пониженное давление или упадок сил. Бессознательную Василису вынесли из самолета, как и мужчину, которому она пыталась помочь. Руслана тоже осматривали более основательно, Коновалов на этом настоял.
Мы впятером ожидали снаружи медпункта, с багажом. Людмила выглядела взвинченной. Тем более что я, Коновалов и Загребец дружно заявили, что Василиса Ефимовна некстати оказалась на ногах, когда самолет тряхнуло из-за турбулентности. И в результате приложилась головой. Людмиле пришлось поверить нам. Руслана она спросить о произошедшем не успела.
Что ж, неприятно, но делать нечего.
– Людмила, позвольте вас на минутку. – Я, чуть пошатываясь, отвела ее в уголок.
Рональд Петрович, теребя в руках свой журнал, поглядывал за нами из-под насупленных бровей. Нонна Тимофеевна (нахохлилась в куртке, и паричок опять слегка сбился) тоже не отрывала взгляда.
– То есть как это – не сможете сопровождать? – Тур-менеджер, впрочем, не выглядела сильно расстроенной. – Почему?
– Не считаю возможным. – Я сглотнула слюну, ощущая мерзкий привкус рвоты. – Василиса Ефимовна категорически сопротивляется собственной охране и не желает соблюдать простейшие инструкции. Привлекает ненужное внимание. Мне не удается полноценно охранять ее, и я не могу добиться от нее содействия. В таком случае просто бессмысленно продолжать наше сотрудничество и тратить мое время и ваши деньги. То есть, простите, деньги Артура Лаврентьевича.
– Может, это просто вы недостаточно профессиональны? – Людмила была на стороне своей кормилицы.
Похвально, но моего решения это не меняло.
– Очень может быть. – Я вспомнила, как скрючилась над унитазом, прощаясь с завтраком.
Спорить не хотелось.
Соколов ведь знает, что мы едем с пересадкой. Интересно, попробует ли сейчас дозвониться до своей духовной наставницы? Почувствовал ли, что с ней приключилось? У них же вроде как телепатическая связь или вроде того.
Об этом тоже не хотелось думать. Думать не хотелось вообще.
– К сожалению, в Москве не смогу посоветовать вам кого-либо себе на замену, – выговорила я, потирая виски. В ушах уже не шумело, да и наметившаяся головная боль отступила, не начавшись.
– Ничего страшного. – Людмила отмахнулась, уже не глядя на меня и уточняя что-то в телефоне. – Сколько вам полагается за сутки работы?..
Я уже не была составляющей ее рабочего механизма, одним из элементов, работу которого надо было учитывать.
Я выбыла. Так присядем же на скамейку запасных…
– …уходите, значитца? – Рональд Петрович встал, протягивая могутную лапищу для рукопожатия. – Жаль, что не сдюжили. Толковая вроде, могли б сработаться. Мозги у вас как у мужика, нечасто я такое среди спецназовских видел. И реакция хорошая.
– Спасибо. – Я еще нашла силы на иронию. – Всю жизнь такого комплимента ждала.
Рональд Петрович заморгал, но иронию не выкупил. Сочувственно покивал.
– Берегите Руслана, – вспомнила я, оглядываясь на Людмилу, а затем на дверь медпункта. – Лично я считаю, что Комарова использует его как батарейку, все силы вытягивает из него. Чтобы свою работу делать. Поэтому он такой спокойный.
– Он типа чё, как пауэр-банк для нее? – Загребец стояла рядом, слушала наш разговор. – Вот это ни хрена себе!
– Мы все для нее пауэр-банк. – Я понизила голос. – Вы сами сказали, что слабость на вас навалилась. Так вот это из-за нее. Я уверена, что из-за нее.
Рональд Петрович насупился еще пуще.
– Там одному старику в первом классе плохо стало. То ли давление, то ли еще что, – продолжала я. – Она, Василиса, к нему подошла и как заговорила, проснись, мол, возвращайся. За лицо его трогала, по имени называла. Алешей, точно помню. Стюардесса рядом с нами…
– В обморок, ага, – быстро дополнила Загребец. – Было-было.
– И чем дальше Комарова продолжала, тем больше все слабели. А затем и самолет в воздушную яму провалился. Я уверена, это потому, что Комарова начала из пилотов энергию тянуть! – Я сама напомнила себе бабку из числа дворовых сплетниц, насмотревшихся Рен-ТВ. Но мне нужно было все это проговорить. Хотя бы для того, чтобы разобраться в своих ощущениях и услышать стороннее мнение.
– Тогда правильно, что ты ее вырубила. – Нонна Тимофеевна влезла пальцами под паричок, почесала затылок. – Не хватало еще, чтоб весь самолет навернулся.
Рональд Петрович молчал, уставившись в дверь медпункта.
– Да и я как под наркозом стал. Руслашку хотел утащить подальше и сам не понимал почему. Знал только, что утащить его надо, и подальше, – задумчиво, медленно проговорил он. – Многовато как-то за одну жизнь. Там же и молодняк, и дети. А старикан-то этот – может, его сам Господь собрался призвать, когда к небесам-то близко были. А с Господом разве дело спорить, когда он душу к себе зовет?
