Каникулы - Николай Иванович Хрипков
Он пошел в дом. Прежде чем открыть дверь, оглянулся. Бомж, шаркая большими теплыми галошами, плелся за ним, бормоча что-то на ходу.
— Стой здесь! Стой, я тебе сказал! Иначе я ничего не вынесу! — голос Пахома стал резким.
Илья остановился, ухватив руками столбик, на котором лежал небольшой навес над крыльцом. Пахом бросилс к кухонному шкафчику, отрезал полбуханки хлеба. Помедлил. Положил на хлеб куриную ляжку и так же быстро к дверям. Илья стоял всё в той же позе, держась за столбик. И смотрел на дверь.
— На вот! Бери и иди! Давай, Илья, иди!
— Благодарствуй! Дай тебе Бог здоровья и счастья! И хорошую жену!
— Иди уж! Ну, чего тебе?
— Покушаю теперь. С утра. Представляешь, ни крошки! А ты добрый. Не все дают.
— Илья! Мне правда некогда. Дела! Не задерживай, пожалуйста!
— А закурить дай! Уши, видишь, как опухли! Как у слона, наверно.
Протянул ему начатую пачку. Пахом двумя пальцами взял пачку.
— О1 «Мальборо»! Я молодым тоже курил «Мальборо». Хорошие сигареты. Наши таких не умеют делать. Потом уже что попало начал курить. И «Приму», и «Астру», и махорку, и самосад. И даже луковую шелуху. Не веришь, что курил шелуху?
— Верю! Верю! У меня дела. Иди! Иди, тебе говорю!
— Что у вас девка такая страшная? Покрасивше не могли найти? Я таких и не видел.
Пахома дернуло, как от удара тока. Он с ненавистью поглядел на Илью. Илья нисколько не напугался.
— Вы такую е…Сочувствую вам, ребята!
— Тебе по морде дать? Помело своё спрячь!
— Всё! Всё! Молчу! Рыба об лед! Дурак я! А с дурака что возьмешь? Сам знаешь, дуракам закон не писан. Говорю, не подумавши! Со мной бывает.
— Вали, тебе говорю, отсюда! Или тебя вытолкать?
— А вот они на машинах уехали. А ты один остался в доме. Сторожишь, значит? Держат за сторожа?
— Следишь за нами? — зашипел Пахом, шагнув к нему.
— Нет, ты чо? Ну, просто хожу, смотрю. Делать-то мне нечего. Вижу: она на «тойоте» покатила, он на «жигулях». А то ты на «жигулях» ездил. Всё же интересно мне. И нездешние вы. Я всех здесь знаю. И меня все знают. Небольшой городок. Живете здесь уже сколько. Ну, понимаю, море было бы рядом. А то только болото и речушка. Уезжали куда-то. Потом ты один приехал. А потом твой друг с девкой. Из машины какие-то коробки выгружали. Только это не продукты. Я бы запах учуял.
— Это всё, надеюсь? — прошипел со злостью Пахом.
— А ты не надейся, парень! Надежда — мой парус земной. Так что ли? — рассмеялся Илья, показав гнилой рот.
Смех его был больше похож на отрывистый кашель. Он резко прервал его.
— Стукнуть что ли? — проговорил задумчиво Илья.
— В смысле ударить? — спросил Пахом. Он представил, как дерется с бомжем.
— Не в этом смысле. В другом. Ты же меня понимаешь?
— Интересно девки пляшут, — пробормотал Пахом. Навалились усталость и бессилие.
— Ну-ка, садись! Садись, друг ситцевый! — кивнул Илье на крыльцо.
— Присаживайся! Надо так говорить. Я уже свое отсидел. Чего вам искренне не желаю, — проскрипел Илья и шагнул к крыльцу.
Как ни воняло от бомжа, но Пахом не стал отодвигаться, когда он сел с ним рядом на крыльцо, задев его локтем. Сейчас он на это не обращал внимания.
— Рассказывай, Илья? Ну, давай, толкуй!
— О чем я тебе должен толковать?
— А вот мне интересно стало. Заинтересовал ты меня. Всё высматриваешь, следишь, даже угрожаешь, что стукнешь. Решил шантажировать? Если ты сидел, то знаешь, что бывает с дятлами, которые стучат. Долго они не живут. Так по тюремной науке?
— Я пошутил. На понт хотел взять. Извини! Закосячил, значит. Извиняюсь!
— Да? Ладно! Принимается объяснение! Только, если ты сейчас без шуток не расскажешь, то, сам знаешь, я уж шутить не буду. Мне не до шуток!
Пахом сжал кулаки. Поднял правую руку.
— Ты не пугай меня! Я знаешь, уже пуганный-перепуганный. Сам могу кого угодно напугать. Вот так-то! — Илья явно сердился.
Потом закурил. Курил быстро и глубоко.
— Тогда напугай! Я так хочу напугаться! Напугай, если посмеешь! А дальше посмотрим! Или очко играет? Ну, давай! Давай!
Пахом почесал кулаком грудь. Огляделся по сторонам.
— Не надо так говорить! На зоне за такие слова здоровья лишают. Не надо про очко!
Только сейчас Пахом заметил на его руке наколку. Постарался рассмотреть, что это.
— Прости! Не бывал! Базар не научился фильтровать! Так всё же! Только не юли! Говори, как на духу!
Татуировка была покрыта толстысм слоем грязи, но Пахом прочитал имя ее владельца. Это, чтобы знали, как к тебе обращаться?
— Я тебя, парень, узнал. У меня глаз — алмаз!
— Что? Кого ты узнал? Когда мы с тобой пересекались?
Пахом отодвинулся к самой стенке. Илья докурил до самого фильтра, плюнул на ладонь и забычковал окурок. Глаза у него заблестели. Потрескавшиеся губы с черными уголками растянулись наподобии улыбки. Пахому стало противно, он отвернулся. Улица была пустынна.
— Я видел всё. Вот так-то, парень!
— Что всё? Что ты всё видел?
— А как в парке дело было. Ну, возле вокзала.
Пахом остолбенел. Голова у него на какое-то время отключилась. Ноги налились свинцом. А потом в висках запульсировало, забилось. И первая паническая мысль: «Этого не может быть! Но не придумал же он это!».
— Твоего друга там того. А потом тебя. Я всё видел. Зрение у меня хорошее.
Пахом проглотил слюну. Достал новую пачку сигарет. Закурил. На Илью он не глядел. Лишь бы никто не появился на улице.
— Как ты побежал, а за тобой погнались. Но не догнали. Я часто там по парку шарюсь. Кто-то бутылку не допьет, оставит, кто-то беляш не доест, опять же бычков куча. А когда это… я в кустах-то спрятался. Чувствую, дело керосином пахнет. Если бы меня нашли, то и меня за компанию. А потом бы и грохнули. Бомжа-то никто не хватится. Тихо сидел в кустиках. Кашлянуть боялся. И всё видел и слышал. А свидетелем в таких делах я быть не желаю. Филиппов-то старший, знаешь, в ментовке. Дело бы это он всё равно замазал. Его братка уже не в первый раз в такие переплеты попадает. И всё время сухим выходит из воды. Всё шито-крыто. А меня бы в капэзухе придавили. Инфаркт бы написали и вынесли вперед ногами. Тут и к гадалке ходить не надо. Так что не обессудь! Свидетелем я не пойду ни при каком раскладе.
