Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова
— Не строй из себя слабоумного.
Линия челюсти стала жестче — он стиснул зубы. Рассердился. Хорошо.
— Переворачивайся, герой-любовник.
Он перевернулся и замер. Не широкая по мужским меркам, но мускулистая спина, при свете ночника кажущаяся более смуглой, чем на самом деле. Гладкая кожа. И эти царапины, уже подсохшие… царапины от ногтей другой женщины…
Чувствуя тяжелые удары своего сердца, Нора отложила планшет, приподнялась, опираясь на руки, и одним ловким, почти гимнастическим движением уселась на него верхом. Наклонилась и увидела, что он, чуть повернув голову, улыбается с закрытыми глазами. Должно быть, уловил в ее движениях поспешность, которая не ускользнула от нее самой.
Черт! Он слишком хорошо понимает суть игры.
— Руки, — прошептала она, чуть задыхаясь.
Ей хотелось, чтобы он сам заложил руки за спину.
Герман улыбнулся шире.
— Нет.
— Нет? — Повторила она вопросительно, уговаривая себя не отступать. — Я не хочу слышать «нет» от тебя.
— Попробуй это изменить.
Да, он управляет ею… как нижний управляет верхним в BDSM.
Нора попыталась запустить пальцы в его волосы, но они еще недостаточно отросли. Вот как тут изобразишь суровую Госпожу?!.
— Ладно, попробую. Руки за спину! Если сделаешь это сам, я свяжу тебя нежно. А если нет…
— Нет.
— Тебе не нужна моя нежность?
— Нужна. Но не в обмен на мое повиновение.
Чуть слышно вздохнув, она распрямилась. Сжала его бока коленями. Провела, едва касаясь, ногтями по смуглому плечу… скользящая ласка — вниз, вниз… и затем, сомкнув пальцы вокруг запястья Германа, рывком завела ему правую руку за спину. Мгновенным напряжением мышц он воспрепятствовал осуществлению ее планов. Все! Больше она ничего не могла поделать. То есть, могла, конечно — укусить, ударить… но сдвинуть его руку дальше вверх — нет.
— Демонстрация силы? — Кончиками пальцев Нора легонько хлопнула его по затылку. — Прекрати сейчас же!
— Почему?
— Это нечестно!
Он расслабился. Воспользовавшись моментом, она грубо вывернула ему запястье. Герман расхохотался.
— Ты издеваешься надо мной! — возмутилась Нора.
— Неужели?
Она перевела дыхание.
— Чего ты боишься?
— Бессмертия.
— Я не о том.
— Змей.
— Черт тебя подери! — Рассвирепев, она налегла на его запястье, вынудив его вцепиться зубами в одеяло. — Какой боли ты боишься?
Пришлось разжать зубы.
— Вот этой самой.
— А если я сделаю тебе еще больнее?
— Я буду красиво страдать.
— Ты любил, Герман? Хотя бы раз в жизни.
Молчание.
— Почему ты не отвечаешь?
— Ты, кажется, собиралась связать мне руки.
— Да, верно.
Пока Нора стягивала ему запястья брючным ремнем, он лежал без движения, глядя в светлую ночь за окном. И только когда она сползла с него и устроилась рядом, жадно всматриваясь в его скульптурное, преображенное тенями лицо, шепотом заговорил:
— Как ты понимаешь любовь, Нора? Чтобы ответить, мне нужно знать о чем идет речь.
— Как эмоциональную привязанность. Как потребность заботиться и принимать заботу.
— Очень женское понимание.
— Выкладывай мужское. Сравним.
— Чуть позже. — Он поморщился, чем снова вызвал у нее приступ сладостной дрожи. Дрожи стыда и наслаждения. Ей нравилось видеть его связанным, нравилось знать, что он чувствует боль, но она стыдилась этого, как школьница, несмотря на очевидную опытность Германа и его понимающее отношение к подобным играм. — Такой любовью, о которой ты говоришь, я никогда не любил.
— Никогда?
— Ты же просила говорить правду. Вот я и говорю. Но я способен хранить верность.
— Только верность, судя по всему, мы тоже понимаем по-разному.
— Судя по всему, да.
— Ты не считаешь изменой секс с другим партнером?
— Нет.
— А что считаешь? Изменой, предательством, нарушением верности.
— Невыполнение взятых на себя по доброй воле обязательств. Без предупреждения и предложения их пересмотреть в связи с изменением ситуации.
— И поскольку никаких обязательств ты на себя не брал…
— Не брал. И ты не брала. Мы это вообще не обсуждали.
— Так, может, обсудим?
— Не возражаю. Тебя интересует, допущу ли я секс с другим партнером после этой истории с Мышкой? Нет, не допущу.
— Почему? — дрогнувшим голосом спросила Нора.
— Потому что теперь я знаю, что это причиняет тебе боль. И пока мы вместе, других партнеров у меня не будет.
Минуту она молча смотрела ему в лицо, стараясь не разрыдаться.
— Это много значит для меня, Герман.
— Я понял.
Протянув руку, она погладила его по щеке. Очертила пальцами линию челюсти.
— Что побудило тебя связать мне руки? — спросил он, не уклоняясь от ласки. — Связать меня. Ограничить мою свободу. — Он закрыл глаза. — Давай подумаем.
— Связать тебя ремнем за неимением возможности связать как-то иначе.
— Узами брака, например?
— Или узами долга. Любого другого долга.
— Слишком прямолинейно. Желание ходит кривыми дорожками.
— Почему?
— А черт его знает. В лакановском психоанализе человеческое желание — это всегда чужое желание. Объектом нашего желания становится то в мире, что желанно другим человеческим существам, то, на пути к чему мы встречаем соперников, или то в другом человеческом существе, что устремлено не к нам, а к чему-то, нам недоступному или непонятному.
— Так, так… — Нора задумалась, напряженно сдвинув брови. — Я желаю райское яблочко или луну с неба, потому что другой человек это желает. Или… Молчи! — Увидев, что он готов продолжить, она зажала ему рот ладонью. — Я желаю тебя, Германа Вербицкого, потому что ты желаешь посвятить себя Соловецким островам, заниматься реставрацией памятников деревянного зодчества, писать маслом озера, каналы и башни кремля. Нет, не так. Я желаю то в тебе, что желает все перечисленное. Я желаю твое желание, устремленное к Соловкам, к живописи, к архитектуре…
Герман кивнул.
Убрав руку от его лица, Нора придвинулась вплотную, и они поцеловались. Осторожно, как будто впервые.
— Желанию, чтобы жить, нужно оставаться неудовлетворенным…
Слова вперемешку с поцелуями перетекали изо рта в рот.
— …поэтому стараться завладеть объектом желания — ошибка…
— …ограничивать, связывать — ошибка…
— …смерть желания, да…
— …лучше связать ремнем, чем связать обещаниями, обязательствами…
— …не обещай мне ничего…
— …не проси моей любви…
— …иди ко мне сейчас и ничего не бойся.
Руки его были уже свободны. И этими своими свободными руками Герман ласкал тело Норы так, словно через пять минут им предстояло потерять друг друга навсегда. Пальцы художника творили настоящие чудеса, тасуя ее ощущения, словно карты в колоде. Голова у нее кружилась, мысли путались.
— Нож, Герман. Дай мне нож.
Дотянувшись до тумбочки, Герман вытянул из кожаных ножен один из своих летающих ножей и без вопросов передал ей.
— Помнишь Большой Заяцкий?
Он кивнул, моргнув длинными девичьими ресницами.
— Да, конечно.
— Кровь соединила нас троих: тебя, меня и Леонида…
— А теперь мой секс с Мышкой нас разъединил? Тебя и меня. Так ты чувствуешь?
