Яна Розова - Долина туманов
Довольно долго тело Анечки не отдавали родителям для похорон, потому что патологи не спешили с заключением, подозревая насильственный характер смерти. Все страшное время Ася провела у Веры, а в квартире Вовки ночевал Алексей. Эти вечера Вовка немного помнил, потому что рядом с братом он не скрывал своего горя. И Лексус не говорил Вовусу тех жутких слов, которые отец погибшей девочки слышал почти ото всех сочувствующих: у вас будут еще дети, вы молоды, все будет хорошо. Подобная чушь бесила Вовку до крайней степени! Какие еще дети? При чем тут другие дети? Он потерял именно эту девочку, эту дочь. Другая девочка не будет Анчуткой! Его Анчутка умерла!
Алексей разделял чувства брата.
Одну банальность он все-таки выдал, но только одну: время лечит. И в общем-то оказался прав. Впервые Вовка ощутил это через много месяцев, когда перестал испытывать приступы удушья при виде любого встреченного малыша. А вот этой весной он сказал Асе, что если она хочет ребенка, то и он не против. Сказать такое раньше было бы невозможно, детская тема была у них табуирована.
Ася посмотрела на него слегка отстраненно и ласково погладила прохладными пальцами по щеке. Вовка так понял ее жест: она тоже думает о ребенке, просто не решается первой заговорить об этом. Но он неправильно понял.
Фотографии те, отвратительные и жуткие, с голенькой девочкой, нашлись сами по себе, просто в руки прыгнули. Очень рано утром, часа за два до пробуждения Аленки и Алексея, Вера искала свой паспорт для чего-то маловажного. Вспомнила, кстати, что паспорт у нее просил Алексей. Ему понадобилось снять помещение для его новой затеи – магазина охранного оборудования, а оформлять документы на свое имя он не любил. Для справки – магазин, в котором продавалась крутая техника для параноиков вуайеристов (эксгибиционистов), желающих видеть (показывать) и слышать все, что происходит в их доме и за его пределами, причем в отличном качестве, стал юбилейным, десятым по счету, новым бизнесом Лексуса за последние девять лет. Все расходы на новые игрушки младшего Пушнина покрывались из прибылей КУБа.
Вместе со своим паспортом в борсетке Лексуса она нашла и те фото. Вера положила все обнаруженное на прежнее место. О паспорте небрежно спросила Алексея вечером, равнодушно взяла документ из его пальцев, даже не скрипнув зубами.
А после этого из сторонней наблюдательницы, потерявшейся в дебрях собственных сумбурных чувств, из жалеющей себя толстухи, влюбленной в мужа родной сестры, Вера превратилась в мамашу-коршуна. В тигрицу, охраняющую свое единственное чадо. Во внимательного и подозрительного охотника, выслеживающего хищника в джунглях.
Она перестала задерживаться на работе, взялась забирать дочь из школы, записала ее в секцию карате. Она постоянно находилась рядом, а если Алексей вызывался пообщаться с Аленкой, тут же придумывала способ отделаться от него.
Вера следила за ним, как следит за своим возлюбленным самая ревнивая в мире жена. Только страсть ее была со знаком минус, ибо мужа она возненавидела. Лишь услышав, что он отпирает дверь своим ключом, Вера мысленно желала ему провалиться сквозь землю или хотя бы забыть дорогу домой.
«Будь ты проклят!» – думала она, заметив, что Алексей завел привычку во время завтрака сажать Аленку себе на колени. Вера тут же отсылала дочь чистить зубы, расчесываться или гладить свою школьную форму. И все это – с улыбкой, с шуткой-прибауткой, пытаясь ничем не выдать своих мыслей.
«Чтоб тебя черт разорвал!» – бормотала она, глядя, как ее муж учит Аленку танцевать вальс.
– Аленушка, котенок! Кажется, твой телефон звонит!.. – с невинным видом звала она дочь.
И, лишь высвободив Аленку из грязных лап Алексея, тут же занимала ее уроками, мультиками или звала в магазин выбирать новые наряды.
«Чтоб ты сдох!» – это последнее пожелание родилось в голове Веры шесть недель назад.
Поздно вечером Вера выглядывала в окно, поджидая сестру, которой хотелось посплетничать вечером за чашечкой кофе. Жили они на втором этаже, весь двор с детской площадкой и стоянкой был перед глазами. Подъехала машина Алексея – чуть раньше, чем Вера ожидала.
Заметив его радостно-сиреневый «лексус», она машинально обернулась, чтобы посмотреть на дочь, которая хрустела чипсами у телевизора на кухне. Это был новый способ организации времени для ее дочери. Вера позволяла девочке развлекаться вплоть до появления на горизонте второго родителя, а как только он переступал порог дома, она строго напоминала о невыученном стихотворении и других делах, которые не кончались до самого позднего вечера. К счастью, Алексей не бросался помогать дочери с занудными домашними заданиями.
Глянув снова на машину мужа, Вера заметила, что возле машины стоит девочка, одетая в грязную голубую куртку, с длинными волнистыми волосами цвета влажной земли. Девчушка была Вере знакома, но сразу вспомнить, кто это такая, не удавалось.
Недобрым взглядом Вера наблюдала за сценкой во дворе. Алексей из машины не выходил, девочка заглядывала в салон через опущенное стекло со стороны водителя. Она смеялась, закидывая голову, явно кокетничая. Тут-то Вера ее и идентифицировала.
Светка Корпушкина, когда-то одноклассница Веры, была родной матерью этого ребенка. Светка происходила из славной – в определенном смысле – династии дворовых алкоголиков. Ее деда погубил еще Горбачев, затеяв двадцать пять лет назад свою бесславную антиалкогольную кампанию. Согласно местной легенде, дед Светки вместе с приятелями, ввиду отсутствия в магазинах портвейна, хлебнул денатурату и преставился. Отец Светланы в это время отбывал срок за кражу дефицитнейшего во времена сухого закона ящика водки из гастронома на углу. Ему влепили три года колонии – организовали показательный и поучительный процесс.
Отца Светы выпустили из тюрьмы по амнистии и в связи со смертью деда, официального кормильца семьи. Он вернулся домой с лучшим подарком для родных – несколькими бутылками настоящей водки. К несчастью, «настоящая» водка оказалась паленой, отчего бабушка Светки присоединилась к пребывавшему в раю деду.
Отец и мать бывшей одноклассницы Веры тоже недолго протянули: отца убил цирроз печени лет десять назад, а мать, уснув с сигаретой, подожгла накидку на диване и задохнулась дымом.
Светка продолжила традиции семьи, научившись пить по-взрослому на похоронах и поминках своих родных. Ну а потом – пошло-поехало. Учитывая, что отпевать и поминать молодой женщине приходилось четверых, бедняга еле справлялась, отдавая долг скорби. Сменялись мужчины в ее доме, сменялись участковые, регулярно ходившие стыдить и воспитывать Светку после многочисленных жалоб соседей. А Светка оставалась верна себе: одутловатое лицо, заплывшие глаза, в которые страшно было смотреть, как в глаза любого обреченного существа, пальто, надетое на ночную рубашку – зимой и летом.
Дочери Светы, Диане, как вспомнила Вера, было лет тринадцать или чуть больше. В результате постоянного недокорма выглядела девочка лет на двенадцать, при этом держалась и рассуждала как двадцатилетняя. То есть как двадцатилетняя алкоголичка.
Вера быстро сообразила, о чем Алексей беседовал с Дианой. Этот ребенок – уже и не ребенок вовсе. Кто знает, какой жизненный опыт она получила, наблюдая ежедневно за своей матерью? Кто знает, на что она решится за деньги, игрушки, платье, бутерброд с колбасой, наконец?!
Алексей вошел в квартиру, Аленка бросилась ему на шею. Вера ласково улыбнулась:
– Аленушка, дай папе руки вымыть!
И, убедившись, что дочь находится на безопасном от отца расстоянии, вернулась на кухню.
«Будь ты проклят! Чтоб тебя разорвало, чтоб ты сдох!»
Прозрение наступило несколько месяцев назад, в обычный день, когда Вовус получил по электронной почте письмо от своего приятеля, Васи Метелкина. Он был одним из поставщиков КУБа и, надо сказать, одним из самых первых и надежных Вовкиных партнеров. Их взаимоотношения трудно было назвать дружескими, они были скорее деловыми, но все же достаточно близкими. Пушнины часто приглашали Васю с женой на семейные ужины, вместе отдыхали в горах. Метелкин научил Асю кататься на лыжах, а жена Васи, дизайнер интерьеров, помогала Асе и Вере с ремонтом и меблировкой квартир.
Больше года тому назад у Метелкина обнаружилась раковая опухоль в мозгу, он уехал в Германию лечиться, а теперь прислал Вовке письмо. Начиналось оно с пугающих слов: Вася писал, что не проживет и полгода. Ему было страшно, мысль о неминуемой скорой смерти шокировала обреченного. Раньше он не верил в смерть, но пришло время, и смерть поверила в него.
«Я просто чувствую, что умираю, – писал Вася. – Это скорее даже противно, чем страшно. Умирать тошно».
Сначала Вовка подумал, что Вася нуждается в поддержке, и только через несколько строк догадался: Васе нужно намного больше. Ему нужно отпущение грехов.
