Марина Серова - Твои дни сочтены
– А ты сама хочешь детей от мужа? – неожиданно спросила я.
– Зачем? – простодушно удивилась Кристина.
И тут же, видимо, просчитав в уме, что ответ ее был слишком откровенным, поправилась:
– Понимаешь, дело это серьезное… Не знаю, кстати, хочет ли сам Милехин. Мы с ним на эту тему не говорили. А тебя-то почему интересует? Что, это имеет отношение к делу?
– Нет, это в общечеловеческом смысле, – возразила я и поднялась со стула, давая понять, что разговор окончен.
– Спасибо за беседу и информацию.
– Не за что, – фыркнула Кристина и вышла в прихожую, чтобы проводить меня.
Тут из кухни выглянул Привольнов.
– Татьяна Александровна, я вам нужен? – спросил он с оттенком подобострастия.
– Нет, Лешенька, теперь я справлюсь сама, – ответила я, глядя ему прямо в глаза. – Ты свою миссию уже выполнил.
И, попрощавшись с Кристиной и Привольновым, покинула квартиру Милехина.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Сев в машину, я подумала, что настала пора наведаться к судмедэксперту, который обследовал тело Олеси и о котором говорил мне Мельников. Это был давно и хорошо знакомый мне Давид Осипович Лейбман, пожилой и опытный еврей, в компетентности которого сомневаться не приходилось. Правда, для беседы с ним мне пришлось отправиться в столь, мягко говоря, малосимпатичное место, как морг, но тут уж ничего не поделаешь – издержки профессии, далеко не самые страшные.
Остановив «Ситроен» у ворот, я вышла из машины и направилась вдоль университетских корпусов к старенькому желтоватому зданию постройки начала прошлого века.
Давид Осипович был на месте. Глядя на этого человека, у меня всегда возникало ощущение, что он постоянно находится здесь, если только не на выезде.
– Давид Осипович, вы вообще дома-то бываете? – с улыбкой обратилась я к нему после взаимных приветствий.
– Мало, сударыня, мало, – покачал головой Давид Осипович. – Кто меня там ждет, кроме трех кошек? С тех пор как жена умерла, я, можно сказать, одной работой и живу. У детей своя жизнь, они давно взрослые, и винить их нельзя. А я один, только мои пушистые барышни меня и спасают. Но они не говорят, только слушают…
– А может быть, вам пожить у кого-то из детей? – сочувственно предложила я.
– Я, сударыня, так устроен, что не люблю напрягать своим присутствием кого бы то ни было. Строго говоря, кому интересны переживания старого человека? Это дети умиляют своими капризами и причудами, а старики тем же самым только раздражают…
– Вы уж простите меня, Давид Осипович, что вынуждена вас напрячь своим присутствием, – принялась я извиняться, но Давил Осипович тут же перебил меня:
– Спрашивайте, сударыня, спрашивайте! Это же совсем другое дело! Работа для меня святое.
– Я слышала, что именно вы занимались вскрытием тела Олеси Милехиной? Это та девушка, что отравилась героином, – начала я.
– Как же, как же, отлично помню, – закивал лысеющей головой судмедэксперт. – Строго говоря, доза там была лошадиная, на троих бы хватило… Так что на несчастный случай мало похоже. Хоть я и не следователь и мое дело – сухие факты, но поверьте опыту старого еврея: так ошибиться с дозировкой, хотя бы раз попробовав героин, невозможно.
– В том, что дело там нечисто, я и сама не сомневаюсь, – вздохнула я. – Только вот не могу понять причин.
– Ну тут уж, сударыня, не обессудьте, ничего подсказать не могу, – развел руками Лейбман. – Строго говоря, следственные выводы – это ваша ипостась!
– Я знаю, Давид Осипович, – грустно кивнула я. – Я вот почему спросила… Жених Олеси уверял меня, что девушка была беременна…
– Вот как? – поднял бровь Давид Осипович и засмеялся в седые усы. – Что ж, могу вам заявить с полной ответственностью, что он ошибается. Либо намеренно вводит вас в заблуждение, но это опять же уже не моя задача – разбираться в его мотивах.
– То есть вы убеждены, что никакой беременности не было? – уточнила я.
– Абсолютно! – категорически заявил Лейбман.
– Хорошо, тогда, если предположить, что жених Олеси ошибается, значит, он ошибается на основании ее слов?
Давид Осипович не ответил, ожидая, когда я перейду от своих предположений к конкретике.
– Тогда, – продолжала я, – возможно ли такое, чтобы ошиблась сама Олеся?
– Вполне, – пожал плечами эксперт. – Возможно, у нее была задержка. Строго говоря, она может быть вызвана разными причинами. Например, дисфункцией яичников. Вы, как женщина, должны меня понимать.
– Понимаю, конечно, – кивнула я.
– Правда, я не отметил у нее никаких воспалительных процессов, – добавил Давид Осипович. – Но причин, как я уже говорил, может быть много. Самая распространенная – это стресс. Девушка, насколько я знаю, была студенткой?
– Да, училась в мединституте, – подтвердила я.
– Ну так вот… Если умерла она пятого апреля, то, получается, о беременности подумала где-то в марте. Так?
Я лишь кивнула.
– А до этого должно было еще пройти время для задержки. В феврале у студентов-медиков только что закончилась сессия. Это, как вы знаете, всегда сопровождается волнениями и переживаниями. Вот вам и стрессовая ситуация.
– Так, понятно, – сказала я. – А не могло быть такого, что буквально незадолго до смерти Олеся потеряла ребенка? И просто не успела сказать об этом своему жениху? Или не хотела пока расстраивать?
– Исключено! – снова категорично заявил Лейбман. – Были бы просто неопровержимые характерные последствия, которые невозможно не заметить. Кровотечение, к примеру, как всего лишь одно из них.
– То есть беременности попросту не было вообще? – сделала я вывод.
– По крайней мере, в последний год точно. Да и раньше, все же думаю, тоже.
– Что ж, спасибо вам, Давид Осипович, – произнесла я, поднимаясь. – По крайней мере, с одним пунктом я разобралась.
– Не за что, сударыня, не за что, всегда готов помочь, – откликнулся Лейбман.
При выходе я выбрала момент, когда старичок отвернулся, и незаметно выложила на стул большую коробку элитного чая и блок его любимых сигарет: Давид Осипович был ярым противником коррупции и считал ее проявлением самые малые, даже столь невинные вещи…
После визита к судмедэксперту я направилась домой. Необходимо было продумать план дальнейших действий. Я разобралась с одним пунктом – всего лишь выяснила, что Олеся не была беременна. А что это означает, пока так и не ясно.
Последующие часы я посвятила размышлениям на любимом диване в своей квартире. Похоже, расследование выходит на финишную прямую. Но прежде чем завершить, предстояло разобраться в некоторых деталях.
И главное – это был мотив. Кристина права – нет мотива, нет! Не прорисовывается он, хоть ты тресни! Ну не ревность же! Не смешите, Татьяна Александровна!
А он должен быть, должен. Привольнов и Кристина – вот два главных действующих лица. Принимая на веру то, что инцеста между Олесей и отцом не было, я проваливалась в отсутствие мотива. Если же предположить, что таковой все же был, то все равно не верится, что Кристина решилась именно поэтому убить свою бывшую подругу. Не производила она впечатления трепетного и эмоционального человека, для которого подобная «травма» оказалась бы чем-то из ряда вон выходящим. Главное для этой женщины – деньги, и из этого надо исходить. Так что – или мотива нет, и Кристина не причастна, или же он есть, но я его пока не знаю.
Фигура Привольнова – вот что не давало мне покоя с самого начала расследования. Его подозрительное поведение – о чем оно говорит? Он не убивал, это понятно. Убила женщина. Не стоит ли за этой незнакомкой Привольнов? Может быть, но опять я упираюсь в отсутствие мотива.
Но ведь кто-то дописал за Олесю эти строчки об инцесте. Без литературной экспертизы видно, что дописал. И сделал это двадцать седьмого апреля, то есть сразу после начала моего расследования.
Заварив себе кофе покрепче, я снова погрузилась в размышления. Спустя полчаса прошла в свой кабинет, включила компьютер, снова открыла Олесин файл и прочитала текст внимательно с начала до конца.
Затем набрала номер домашнего телефона учительницы Зеленцовой, потом – учительницы литературы тридцать седьмой школы Ирины Евгеньевны. Поговорив с ней насчет текста файла и выслушав ее мнение, я пришла к выводу, что пора осуществить ряд последовательных действий. В этом ряду значились откровенный разговор с Милехиным, посещение парочки Севастьянова – Кутепов и, наконец, разборка с Алексеем Привольновым.
Я уже собралась было отправиться к Севастьяновой и ее Вовику, как меня остановил телефонный звонок. Подняв трубку, услышала ровный голос Елисея Державина:
– Татьяна Александровна, здравствуйте. Я позвонил насчет новостей по делу.
– К сожалению, пока конкретного ничего нет, – ответила я.
Для меня было абсолютно ясно, что Державину ни под каким видом нельзя было раскрывать все, что я прочитала в компьютерном файле Олеси Милехиной. Даже если это стопроцентная провокация.
