Гильермо Родригес Ривера - Четвертый круг
– Вы знакомы с человеком по кличке Ястреб? – спросил Роман. – Еще его называют Двадцатка, настоящее имя Хосе Анхель Чакон.
– Нет, – твердо ответил Лабрада. – Не представляю, кто это.
– Вы уверены? – настаивал Роман. – И Мильито Дукесне вы тоже не знаете?
По лицу Лабрады было видно, что эти имена ему ничего не говорят.
– Впервые слышу об этих людях.
– И никогда их не видели? – спросил лейтенант. – Подумайте хорошенько.
Начальник отдела кадров сосредоточенно разглядывал фотографии.
– Лабрада, – Роман понизил голос и постарался придать ему большую убедительность, – скажите мне все, что вы знаете о Тео Гомесе, это для вашего же блага.
– Ничего особенного о нем я не знаю, – не задумываясь, ответил тот. – Уверяю вас, все, что я о нем знал, я уже сказал.
– С кем дружил Тео на работе? С кем поддерживал отношения?
Лабрада ненадолго задумался.
– И об этом я мало что знаю. Тео был не слишком общительным. – Он потушил сигарету. – Я не замечал, чтобы он с кем-нибудь дружил. Иногда… я видел его с Маркосом Очоа, это наш старый шофер, живет на Инфанте. Потом встречал его с Абреу, шофером, который все обнаружил, помните?
Роман кивнул.
– Несколько дней назад я видел его с Карлосом Кинтаной, механиком, который пришел на базу примерно в одно время с Тео.
Роман встал.
– Я вынужден вас задержать, Лабрада.
Тот хотел что-то сказать, но Роман не дал.
– Продолжим наш разговор завтра. Может, к тому времени у вас прояснится память.
Четверг,
21 декабря 1973 года
0 часов 55 минут
Роман кивнул часовому у ворот военного госпиталя… Тот козырнул в ответ. Обогнув обширный парк, разбитый перед главным корпусом, лейтенант подрулил к приемному покою.
Перед входом в здание стояло много машин: санитарные, джипы, такси. Роман захлопнул дверцу «фольксвагена» и, взбежав по ступенькам, очутился в вестибюле, заполненном людьми. Он взглянул на часы, понял, что уже глубокая ночь, но тут же подумал, что в этих стенах ночь и день ничем не отличаются друг от друга. Никогда не ослабляется напряженный рабочий ритм, подчиненный жизни и смерти.
Молодой человек лет двадцати с небольшим, врач или, может быть, практикант, одетый в защитного цвета брюки и светло-зеленый блестящий халат, подошел к лейтенанту, видя, что тот озирается по сторонам, ища, к кому бы обратиться.
– Вы по поводу доставленного из Ла-Лисы? – спросил он. – С пулевым ранением?
Лейтенант кивнул.
– Пойдемте со мной, профессор Родригес Перера введет вас в курс дела. – Но пока они шли по коридору, провожатый лаконично сообщил: – Он умер.
Затем открыл дверь в какую-то комнату, и Роман увидел врача лет сорока пяти, который писал, сидя за маленьким металлическим столом, выкрашенным в ослепительно белый цвет, однако халат врача казался еще белее. Врач поднял голову.
– Лейтенант интересуется раненым, доставленным из Ла-Лисы, профессор, – сказал молодой человек.
Профессор встал, снял очки в темной оправе. Он был довольно высокого роста, грузный, бледный, с черными волосами, чуть тронутыми сединой. Улыбнувшись, он пожал Роману руку и повел его в конец комнаты.
Там он раздвинул занавеску из той же ткани, что и халат молодого врача, который уже ушел, и Роман увидел металлическую каталку, а на ней – тело, прикрытое простыней с кое-где проступившими кровавыми пятнами.
– К нам его привезли уже мертвым, – сказал Родригес Перера, откинув простыню. – Стреляли в него один раз, но пуля задела аорту, что вызвало обильное кровотечение. Смерть наступила через несколько минут.
Роман вгляделся в лицо – то самое, что накануне он не без успеха пытался воскресить в памяти Вики Каррерас. Лицо Мильито Дукесне. Любопытно, что сейчас оно было ближе к фотороботу, чем к фотографии, – возможно, из-за закрытых глаз, которые уже не могли мрачно взглянуть исподлобья. А может, из-за того удивительно спокойного выражения, которое смерть придала его чертам.
– Мы уже попросили патологоанатома дать подробное заключение. Вы сможете ознакомиться с ним завтра. – Профессор взглянул на часы и с улыбкой поправился: – То есть сегодня.
Роман осмотрел карманы умершего, снял с него часы. «Всегда одно и то же», – подумал он, изучая найденные вещи. Потом машинально рассовал их по своим карманам и, попрощавшись, вышел. За дверью он столкнулся с молодым человеком, который привел его сюда.
– Умершим никто не интересовался? – спросил Роман.
Молодой человек указал на мулатку, сидевшую на скамье в вестибюле.
– Вот она.
Поблагодарив, Роман подошел к женщине.
– Извините, – сказал он, – вы, очевидно, родственница или знакомая Эмилио Дукесне?
– Нет, – быстро ответила женщина, – это Лапа, его… знакомая. А я ее провожала. Я ее соседка. А она пошла… Да вот она возвращается, смотрите, – женщина кивнула на входную дверь.
Роман обернулся.
Лицо Лалы с большим синяком под правым глазом выражало крайнюю усталость. Приблизившись, она поздоровалась.
– Как вас зовут? – спросил лейтенант.
– Эулалия, Эулалия Сантос.
Лала четко ответила на все вопросы Романа. Нет, она не знакома с друзьями Мильито. Нет, не знает, кто такой Ястреб. И Тео Гомес тоже. Нет, о Бехукале ничего не слышала и вообще ни о чем таком, кроме, пожалуй, вот этой фразы, что произнес вчера Мильито: «Убили одного типа, и меня разыскивает полиция». Больше он ничего не сказал.
Лицо Эулалии Сантос показалось Роману знакомым, но он никак не мог вспомнить, где ее видел.
– Пожалуйста, ваш адрес, – сказал лейтенант. – Нам наверняка придется еще раз побеседовать с вами.
Женщина нервно закурила от огня, предложенного лейтенантом, и назвала свой адрес.
Записав, Роман вынул из кармана спичечный коробок с буквой «Л».
– Ваш?
Лала изумленно посмотрела на него.
– Мой. Я всегда так помечаю спички. Вот взгляните.
Она взяла со скамейки сумочку и достала из нее спичечный коробок в желто-белую клетку с точно такой же заглавной «Л».
2 часа 10 минут
Роман сидел у себя в кабинете, подавленный и усталый не столько от напряженной работы, сколько от неудач. Порвалась единственная нить, и теперь было совершенно непонятно, в каком направлении продолжать оказавшееся в тупике расследование. Дело осложнялось тем, что Мильито был вооружен револьвером – кольтом 32-го калибра, тогда как пуля, которую врач извлек из тела Тео Гомеса, была выпущена из пистолета, хотя и того же калибра. Значит, убийца продолжал разгуливать на свободе. Сьерра и Кабада ушли сразу после допроса Лабрады, а лейтенант решил задержаться еще на несколько минут. Тут ему позвонили и доложили о том, что Эмилио Дукесне стрелял в полицейского в Ла-Лисе и тот ответным выстрелом ранил его. Из госпиталя Роман решил было поехать домой и немного поспать. Но почти машинально вернулся в отдел и вот теперь вновь сидел за своим столом, усталый и злой.
Он вдруг взял ручку и в рассеянности, почти не глядя, нарисовал на листе бумаги один за другим четыре круга. В первом написал: «Тео», во втором – «Двадцатка», в третьем – «Мильито». Четвертый круг остался пустым, и в этой пустоте было что-то вызывающее.
Лейтенант встал, чтобы налить себе кофе, и тут почувствовал, как набиты его карманы. «Только и делаю, что собираю разное барахло», – подумал он. Лейтенант вынул из левого кармана куртки ключ от висячего замка, который был обнаружен в брюках Двадцатки, а также гильзы 32-го и 38-го калибров, найденные у Мильито под матрацем, и его же нож. Из правого кармана он извлек красный носовой платок Мильито, пакетик с аспирином, часы и связку ключей. И тут его осенило. Он взял связку и внимательно осмотрел каждый из четырех ключей. Один из них был от висячего замка. Уже почти уверенный в результате, Роман приложил его к ключу, найденному у Двадцатки. Они были совершенно одинаковые.
2 часа 25 минут
– Никакого тебе покоя… В лагере хоть дрыхнуть давали вволю… – ворчал человек со шрамами, вразвалку выходя из камеры.
Лицо у Мотылька было заспанное. Он вовсю храпел когда его разбудили и велели собираться на допрос. По коридору он шел как заводная кукла и не успел опомниться, как вновь оказался перед человеком, который его допрашивал несколько часов назад. Мотылек уставился на него со своим обычным выражением тупости, которая еще усугублялась спросонья.
– Сейчас ты у меня по-другому запоешь, Мотылек, – огорошил его Роман. – Совсем по-другому.
Мотылек взглянул на него так, словно не расслышал, и протер глаза.
– Откуда ты шел, когда встретил Ястреба на Прадо? – спросил Роман.
– Шатался по улицам, я же вам говорил… Ночью я сбежал из лагеря и… – Голос у Мотылька совсем охрип и звучал еще невнятнее.
– А утром? Где ты был утром? Хочешь, скажу? – раздраженно перебил его Роман. Мотылек смотрел как завороженный.
– Ты был у Ястреба дома… И к тому, что случилось с Tea Гомесом, ты тоже имеешь отношение. Как соучастник.
