Мария Жукова-Гладкова - Виски со сливками
На крыльце сидела Сулема, подперев голову руками.
- Что скучаешь, доченька? - обратилась я к ней своим старушечьим голоском.
Она подняла голову. На меня смотрели огромные темные глаза, полные слез. Я опустилась рядом, обняла ее за плечи и спросила:
- Кто тебя обидел, такую красивую? Расскажи бабушке.
Она уткнулась мне в плечо и разрыдалась. Я сидела, гладила ее по голове и думала, как бы побыстрее увести отсюда Мариса с дядей Сашей, ляпнут еще чего по пьянке. А если дядя Саша только хвастался своими способностями мобилизоваться? Одни про похождения по бабам треплются, а Никитин - про умение пить? Ведь может и такое быть. "Сюрприз" я и сама пушу, надо . только Вадика вызвать. Он за рулем, я стрельну, Ленка выскочит с Рутой - и увезем их в дом Вах-танга. А эти пьяные козлы пусть отсыпаются. Вот только эту девчонку жалко... И ту другую, Лютфи. И брюнетку в бассейне. Оксанку мне почему-то было не жаль.
- Ты по-русски говоришь? - обратилась я К Сулеме.
- Да, бабушка, - пролепетала она.
- А ты откуда сама родом?
- Из Пархара.
- Где это?
Я, в общем-то, сильна, в географии, но дальнего зарубежья. Лучше всего знаю месторасположение мировых курортов. А вот ближнее зарубежье, частенько оказывается гораздо дальше, чем дальнее. Сравнить хотя бы Финляндию с Казахстаном.
- Таджикистан.
- И как ты тут оказалась?
- Отец продал.
- Что?! - Я не могла поверить услышанному: чтобы отец продал родную дочь, но с другой стороны. Восток - дело тонкое. Там свои обычаи и законы.
- Скучаешь по дому? - заботливо спросила я, чтобы расположить девушку к себе. Конечно, ей тяжело, такой молоденькой, в чужом городе, чужой стране, с незнакомыми людьми, да и картины каждый день видит не очень-то приятные...
Может, если бы она увидела меня в своем истинном облике, не стала бы делиться со мной своими проблемами. А тут она видела перед собой старушку, тем более, как она поняла, старушку религиозную, поэтому Сулема начала выплакивать мне свои беды.
Ей было очень одиноко без матери и сестер, оставшихся дома. Она уже не первая из их семьи, кого привез в Петербург дальний родственник Пайрав. За полтора года до нее увезли ее старшую сестру, которую с тех пор она ни разу не видела. В Таджикистане идет война, денег нет, семья большая. Когда Пайрав предложил отцу продать еще одну дочь, он согласился, хотя и клялся, когда увозили старшую, что больше не продаст ни одну. Но семью надо кормить. Сулема это понимала. Ее вместе с тремя другими девочками привезли сюда, продали нынешнему хозяину вместе с Лютфи. Хозяин передал ее своему подчиненному Борису Михайловичу. Теперь она его женщина. Дом, все хозяйство сейчас лежит на ней.
- Неужели ты одна на всех готовишь, стираешь, убираешь? - искренне поразилась я.
- Да, - кивнула Сулема - безропотная восточная женщина, с детства приученная к тяжелой работе и бессловесности.
- А Лютфи? - решила выяснить я до конца всю обстановку.
- Лютфи ничья, - сообщила мне Сулема. - Она общая.
Интересное кино. Значит, все девчонки в той большой комнате - общие?
- Только когда хозяин с гостями приезжает, Лютфи посылают мне помогать. Тогда одной в самом деле не справиться.
- А другие девочки не помогают?
- Нет, - покачала головой Сулема. - С хозяйством не помогают. Они гостей обслуживают.
- Сколько тебе лет? - поинтересовалась я, глядя на руки Сулемы: огрубевшие, красные.
- Шестнадцать, - произнесла она своим тихим голосом,
Да, настоящий гарем у Гавнадия Павловича, с настоящими восточными женщинами, которые тянут на себе всю работу по дому. И, как говорил Вахтанг, поют и танцуют национальные песни и танцы. Оксанка хорошо устроилась - на всем готовом. Правда, обшей женщиной быть не очень-то приятно, но, с другой стороны, ей не впервой - в этом я не сомневалась. Одним мужиком больше, одним меньше. Шлюха по призванию. А Рута и та брюнетка в бассейне... Вот не повезло девчонкам.
Из раздумий меня вывел пьяный мужской голос, прозвучавший у нас за спиной:
- Ах, вот вы где! А мы думали: куда запропастились?
Я обернулась. В дверном проеме, держась друг за друга и за косяк, стояли двое молодых людей, место которым в их состоянии было только в вытрезвителе.
- Сулема, марш работать! - рявкнул Андрей, принесший ящик с выпивкой из какого-то подвала.
Моя собеседница пулей слетела с крыльца и хотела прошмыгнуть между парнями, которым она не доставала и до плеча, но не тут-то было. Я решила вмешаться.
В моей авоське все еще лежала бутылка "Посольской" с "наполнителем". Валерка наверху выбрал "Сибирскую", которой я попотчевала и Костика, а "Посольская" оставалась пока целой.
- Мальчики, пропустите девочку, сами же сказали, что ей работать надо, - сказала я совершенно спокойно, вынимая бутылку из авоськи. - Выпейте-ка лучше за ее здоровье. Чтобы оставалась такой же красивой и радовала ваши глаза.
Ребята промычали что-то нечленораздельное, по-видимому, означавшее, что выпить за такое дело, конечно, следует.
- А еще осталось? - посмотрел на меня приятель Андрея, имени которого я не знала. - Или эта последняя?
- Меня Михалыч опять в подвал послал, - сообщил Андрей. - А то там кончилось.
"Хорошо же вы гуляете, мальчики, - подумала я. - Если уже ящика нет... Наверное, постоянные клиенты Вахтанга Георгиевича". Но как бы мне не пришлось на своих хрупких девичьих плечах еще дядю Сашу с Марисом отсюда вытаскивать, в особенности если они в самом деле пили пойло, производимое в подвале у Чкадуа. Называется приехали Руту спасать. Крокодилы.
Андрей с приятелем с жадностью схватились за бутылку "Посольской", которую я услужливо открыла, - чтобы не заметили, что она уже была открыта раньше. Создавалось впечатление, что ребят мучает страшная жажда. Вначале хлебал Андрюша, потом приятель выхватил бутылку из его рук. Жидкость стекала у него по подбородку и капала на футболку.
- Чего стоя-то, мальчики? - обратилась я к ним. - Садитесь на крылечко.
Я пригласила их опуститься рядом как раз вовремя. Андрюшу уже начинало "вести". Я помогла ему переместиться к стене дома, к которой он прислонился и захрапел. Приятель еще мычал что-то невразумительное.
- Пойдем, милый, сядь, отдохни, - уговаривала его я, подставляя свое хрупкое плечо.
Парень в самое ближайшее время обвис, и я опустила его рядом с Андрюшей, который уже захрапел. В бутылке осталась половина. А противников еще трое... Скорее всего, Марис с дядей Сашей мне уже не помощники, рассчитывать можно только на себя.
Я решительно направилась в кухню. Сулема возилась у плиты и только мельком взглянула в мою сторону. Марис продолжал беседу с заинтересованным слушателем, правда, язык у него работал не очень хорошо. Дядя Саша обнимался с Михалычем. Где же еще один? Неужели остался трезв и... Может, видел, что я тут творила? Может, сейчас...
На всякий случай я заглянула под стол - мне в своей жизни доводилось побывать далеко не на одной и торжественной, и неофициальной встрече друзей. От сердца у меня тут же отлегло: последний охранник мирно спал под ногами товарищей, положив руку под голову.
Ставить на стол бутылку "Посольской" с остатками пойла было опасно; вдруг дядя Саша с Марисом пожелают пригубить? Как я их потом потащу отсюда?
- Нам пора, друзья хорошие, - потрясла я за плечо вначале Мариса, потом дядю Сашу.
Шулманиc ответил что-то нечленораздельное, а у дяди Саши взгляд тут же стал осмысленным. Для него выпитое количество было тем, что для другого рюмка. Правильно говорят: что русскому хорошо, то немцу - смерть.
- Саша, я тебя не отпущу, - промычал Михалыч. - Оставайся! Места всем хватит. И бабе твоей. Говорю тебе: оставайся! Ты мне друг?
Никитин с Михалычем повыясняли минут десять, друзья они или нет и уважает ли дядя Саша Бориса Михайловича, потом дяде Саше каким-то образом удалось убедить хозяина, что нам обязательно нужно вернуться в город, а то братья и сестры не поймут. Никитин заверял, что обязательно приедет еще.
Наконец дядя Саша нетвердо поднялся на ноги и велел вставать Марису. Тот встал на пару со своим новым другом. Михалыч вызвался подвезти нас до станции. Я чуть не упала. Он что, в таком состоянии. за руль садиться собирается? Что же делать? Не вызывать же Вадика - еще Михалыч вспомнит потом, что старички на "лендровере" уезжали. Мне тоже показать свое умение водить машину было нельзя. Как-никак бабуля. Но сесть в машину, где за рулем будет Михалыч - самоубийство.
Он тем временем объяснял, что и не в таком состоянии водил машину. Он, видите ли, мобилизуется, когда оказывается на водительском месте. Не надо нам такой мобилизации, хотелось крикнуть мне, хватит мобилизованного дяди Саши, но . Михалыч уже целенаправленно двигался к двери, роняя по пути табуретки. Я оглянулась на Сулему в надежде, что хоть она мне поможет: удержит своего дражайшего, но девушка, опустив глаза, возилась у плиты. Для нее мужчина всегда прав. Мне оставалось только подхватить Мариса. Дядя Саша бодренько вскочил сам и подмигнул мне. В самом деле почти не пьян?
