Андрей Троицкий - ФАЛЬШАК
Дашкевич энергично мотнул головой, вырвав подбородок из руки тестя, отступил на несколько шагов. Показалось, Герман Викторович прибьет его на месте своим тяжелым кулаком.
«Ты хочешь, чтобы эти фотографии попали в какую-нибудь местную газетенку? – тесть принялся расхаживать взад-вперед, царапая стеклом паркет. – Все знают, чей ты родственник. Хочешь, чтобы на меня вылили ведра с помоями? Чтобы показывали пальцем в администрации губернатора? Чтобы над моей дочерью смеялся каждый уличный придурок?» «Я ничего такого не хотел. И в мыслях не было». «Ты не себя позоришь, дерьмо собачье, потаскун, – заорал тесть. – Меня позоришь, мою семью. Ты забыл о том, что она ждет от тебя ребенка? Но теперь этого ребенка ты не увидишь. Пороги всех судов обобьешь, скотина этакая, но не увидишь». «Это еще почему?» «Потому что я так хочу, – крикнул Герман Викторович. – И все. И на этом точка».
Дашкевич вытянулся в струнку и вжал голову в плечи, такого стыда, такого жгучего позора он не испытывал давно. Но глупо оправдываться, глупо говорить правду, заявляя, что в тот момент, когда были сделаны фотографии, он находился в сонном полуобморочном состоянии, даже не помнит той шлюхи, которая расположилась в его кровати. Он был физически не способен предаваться любви. Эти слова остались несказанными. Ни жена, ни тесть не поверит в беспомощные оправдания.
«Виноват, – тихо сказал Дашкевич. – Но стоит ли поднимать такой шум из-за какой-то потаскушки? Ну, грехи молодости. Мимолетное приключение. Господи… С кем не бывает?» Он хотел еще что-то добавить, но оборвал себя на полуслове, понимая, что сморозил что-то не из той оперы. Тесть уставился на зятя, как солдат на вошь, лицо пошло красными пятнами. «Мразь ты чертова, – рявкнул Герман Викторович. – Грехи молодости, говоришь? Твоя молодость давно в прошлом. Ты не забыл, кому обязан всем на свете. Я вытащил тебя на свет божий, когда ты прозябал в каком-то богом забытом автосервисе. Сидел в смотровой яме и высовывал оттуда свою чумазую морду, узнать, что творится на белом свете. Можно сказать, я подобрал тебя на улице».
«Я ничего не забыл, папа, – Дашкевич едва сдерживался, чтобы не сорваться с нарезки и не покрыть тестя отборным матом. – Но дело-то выеденного яйца не стоит. Из-за чего этот кипеш, эти шекспировские страсти?» «Я тебе больше не папа, ублюдок, – прокричал Герман Викторович. – Папа… Забудь это слово. Если ты считаешь, что дело не стоит выеденного яйца, значит, ты абсолютно безнадежный дегенерат. Я с самого начала возражал против вашего брачного союза с Верой. Но ты, сукин сын, проявил настойчивость. Ушлый… Знал, чья она дочь. И я уступил, и вот уже несколько лет корю себя за мягкотелость. Я поставил тебя технологом крупнейшего комбината, хотя в технологии ты разбираешься, как свинья в апельсинах, даже хуже. Позже пересадил в директорское кресло. Не пожалел ни сил, ни денег, задействовал все связи. И теперь эта тварь заявляет: грехи молодости, дело яйца не стоит. Мне в лицо заявляет такое… Ладно, ты у меня еще получишь такого пинка под задницу, что вспотеешь кувыркаться. Готовься к внеплановой ревизии и собранию акционеров. Посмотри, что ты проблеешь, когда выползешь на трибуну со своим жалким отчетным докладом. Знай: с сегодняшнего дня ты больше не директор комбината, а просто кусок дерьма».
Дашкевич решил, – хватит. Он выслушал все незаслуженные оскорбления и больше не желает унижаться. Его поласкают в собственном доме, в присутствии жены, ему угрожает этот старый хрен… Дашкевич сжал кулаки и шагнул вперед.
«Я понимаю, что не вписываюсь в интерьер вашей благородной семейки, – прошипел Дашкевич, с ненавистью глядя на тестя. – По-вашему я мордой не вышел. Потому что когда-то работал в автосервисе, зарабатывал на жизнь этими вот руками. По-вашему, я женился на Вере для того, чтобы присосаться к толстому вымени ее отца. Хрен с вами, думайте, как хотите. Но вышибить меня с комбината, закопать мою карьеру… Нет, у вас руки коротки. Вы занимаете высокий пост, пьете водку не только с местными чинушками, но и с высокими московскими дружками. Но меня вам не сожрать. Подавитесь. Потому что я спереди костистый, а сзади говнистый. А теперь выметывайся из моего дома. Пошел отсюда, сволочь старая».
«Вера, – заорал тесть. – Ты готова?» Жена, уже одетая к выходу, вынесла из спальни в коридор дорожную сумку и мягкий чемодан. Герман Викторович бросился помогать с вещами. Через минуты машина уехала.
***После обеда Дашкевич, уже успевший успокоиться, спустился в кабинет начальника службы безопасности комбината. Сергей Ремизов сидел в своей коморке за звуконепроницаемой дверью. При появлении начальника, он снял ноги со стола, раскрыл папку с личным делом кого-то из своих сотрудников, сделав вид, что исполняет служебные обязанности. Дашкевич уселся на стул, огляделся по сторонам. В этой комнате он не был давно, случая не было зайти. Справа от письменного стола мониторы, на которые передают сигнал камеры слежения, установленные на складе готовой продукции, в вестибюле административного корпуса и на воротах вахты. Слева несгораемый сейф, видимо, забитый всякой бесполезной макулатурой и два металлических ящика, в которых хранится оружие охраны.
Дашкевич протянул руку, взял со стола засаленную книжку в светлой обложке, прочитал название «Когда зацвел миндаль» и краткую аннотацию.
– М-да… Тяжелый случай. Интересуешься эротической прозой? Не рано ли? Тебе, кажется, не семьдесят лет, чтобы читать такие опусы.
– Не то, чтобы интересуюсь, – Ремизов смутился, пожалев, что не успел сунуть книжку в ящик стола, оставил на виду. – Жизненная вещь, между прочим. Некоторые сцены очень реалистичные. У меня один раз был похожий случай, тоже в горах как раз, когда зацвел миндаль…
Дашкевич раздраженно махнул рукой, давая понять, что высокая литературная тема закрыта, диспут уже завершен, а любовные похождения Ремизова его интересуют меньше всего на свете.
– Я смотрю, ты тут совсем засиделся, насквозь заржавел, – сказал он. – Но на твое счастье подвернулась хорошая работа. Проветришься, сдуешь пыль с ушей. Надо съездить в Москву. Найдешь там одного типа по имени Бирюков Леонид Владимирович. Художник на букву «ху». Он разрисовывал стену в нашем Дворце культуры. Вы с ним даже встречались. Это не так сложно, его найти. У меня есть адрес, все координаты.
– Найти художника? – нетерпеливо переспросил начальник службы охраны. – И что?
– Ничего. Устроишь ему несчастный случай со смертельным исходом. Автомобильная авария, падение в шахту лифта, под колеса поезда, неосторожное обращение с кофемолкой, удар электротоком… Тут возможны варианты. Или самоубийство. У этого человека, как и у любой творческой личности, может найтись сто один уважительный повод наложить на себя руки. Скажем, вечное безденежье, как следствие, безысходность, депрессия. Или неудача в поисках смысла бытия. Неудовлетворенность собой, разочарование в любимой женщине, ее измена и так далее. Творческие люди принимают близко к сердцу любую ерунду, поэтому с ними проще работать. Главное, чтобы все выглядело достоверно и убедительно для ментов.
– Да-да, понимаю. Ну, а если несчастный случай не получится?
– Не мне тебя учить. Действуй сообразно обстановке. Можешь устроить разбой. Нападение с корыстными целями. Ночь, темный подъезд… Несколько ножевых ранений или пуля. Жертва погибает на месте, а из карманов исчезают ценные вещи и документы. Короче, работа не пыльная.
– Но мокрая, – уточнил Ремизов.
– Вернешься и огребешь хорошую премию, – сумму премиальных Дашкевич уточнять не стал. – Плюс три отгульных дня. Ну, уже веселее?
– Пожалуй.
Ремизов запустил пятерню в волосы и поскреб ногтями затылок. На самом деле он ничего не понимал. Какой-то московский художник, которому надо устроить несчастный случай со смертельным исходом… Зачем? С какой стати? В какой момент этот Бирюков успел наступить боссу на любимую мозоль? В свое время, когда Дашкевич хозяйствовал в своем автосервисе и занимался другими коммерческими проектами, где требовалась защита и силовое прикрытие, Ремизов со своей бригадой урегулировал спорные вопросы, время от времени выполнял грязную работу. Теперь, когда бизнес сделался легальным, ситуация изменилась. Ни о какой мокрухе, несчастных случаях или самоубийствах, речи не было уже давно. Ремизов начал забывать, как выглядит человек, которого до смерти забили обрезком бильярдного кия, вздернули на веревке или нашпиговали свинцом.
Начальник службы безопасности не привык задумываться надолго. Если надо съездить по делам в Москву, он съездит и разберется на месте с этим художником.
– Когда? – спросил он.
– На неделе, – ответил Дашкевич. – Можешь взять себе в помощь кого-то из надежных парней. По своему выбору. Действуй без особой спешки. Твоя главная задача – не подставиться и меня не подставить. Закруглишь там все и возвращайтесь. Возможно, здесь будет работа. Некие говнюки, мой тесть в том числе, хотят внеочередного собрания акционеров. Они жаждут моей крови. Если все пойдет по худшему сценарию, мы должны оказаться быстрее, чем наши враги.
