Мария Спасская - Серьга удачи знаменитого сыщика Видока
– Вас-то мне и надо! – обрадованно выпалила она.
– Вы что же, весь день поджидаете меня у балагана? – приятно удивился Видок. Хоть он и был избалован женским вниманием, кареглазая незнакомка произвела на Эжена Франсуа приятное впечатление. В ней чувствовались неукротимый напор и сила характера, ничуть не меньшая, чем в нём самом.
– Только вы один можете мне помочь! – Девушка решительно тряхнула головой. – Мне нужно устроиться в цирк. Я отлично пою и танцую, и, кроме того, у меня на руке шесть пальцев! Так что я в некотором роде тоже урод.
Она вытянула вперёд тонкую правую руку и в подтверждение своих слов пошевелила всеми шестью пальцами. Как её звали, Видок уже и не вспомнит, помнит лишь, что была она чудо как хороша и всё время улыбалась, отчего на щеках её играли милые ямочки. Когда белокурый Геракл привёл свою новую знакомую к мадам, та внимательно осмотрела девушку, попросила показать, на что та способна, и, выслушав прелестную песенку, которую та исполнила, махнула рукой, разрешив остаться. В конце концов, номера для карлика Эль Чаппо всё ещё не было, и смазливая девчонка вполне могла составить мексиканцу компанию, подчеркнув своей юной прелестью его уродство. Когда Шестипалая отправилась обживать отведённую ей комнатку, гадалка, пересчитывая дневную выручку и заботливо убирая деньги в специальный кожаный мешок, задумчиво протянула:
– Вот что я скажу тебе, Франсуа. Не хотела я оставлять её в балагане, думала прогнать. Не понимаю, что на меня нашло. Я ведь помню эту девчонку с шестью пальцами, она тоже из цыган. Жила в соседнем таборе у старой Чарген.
Ратори скривилась, как от зубной боли, и злобно выдохнула:
– Вот кто настоящая ведьма! Я только роль играю, изображаю колдунью, а шувани Чарген на самом деле владеет древним цыганским колдовством. Она и лечит, и убивает – всё делает. И если ромалы отправили ко мне девчонку Чарген, значит, это неспроста. Что-то им от меня нужно.
– А хочешь, Ратори, я узнаю, зачем она пришла? – вызвался юноша. – Сведу с Шестипалой близкое знакомство и выведаю, для чего её послали ромы.
– Смотри, Франсуа, будь с ней осторожен. Это не обычная девушка, с которыми ты привык развлекаться. С такой шутки плохи. Она тоже шувани. Цыганская ведьма.
– Не волнуйся, Ратори, – Видок погладил цыганку по острому плечу. – Мне доводилось и не таких обводить вокруг пальца.
Предлагая свою помощь, Видок не мог и вообразить, чем закончится этот день. Поздно ночью, сидя в портовом кабаке с матросом-голландцем, Эжен Франсуа безостановочно пил и, горестно качая головой, изливал случайному собутыльнику душу, указывая на полыхающее зарево пожара за окном.
– Сожгла балаган! А ведь она была очень славная, эта девчушка с шестью пальцами! И всячески давала понять, что не прочь позабавиться. Когда стемнело, я прокрался в её комнатку, чтобы полюбезничать с ней наедине. Но чертовки на месте не оказалось, и, подозревая недоброе, я отправился в спальню к хозяйке. Приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Пламя стоящей на полу свечи освещало дальний угол комнаты, и я увидел, как моя зазноба, склонившись над выдвинутым ящиком трюмо, перекладывает хозяйские денежки из кожаного мешка в свой саквояж.
– Чёрт меня подери, если она не воровка! – возмущённо воскликнул голландец, с грохотом опуская пустую кружку на залитый ромом стол.
– Выходит, что так, – в голосе Эжена Франсуа звучало неподдельное страдание. – Почувствовав мой взгляд, девчонка обернулась и, понимая, что её застали на месте преступления, подхватила саквояж, горящую свечу и в мгновение ока скрылась за занавеской. Я кинулся за ней, но в этот момент проснулась мадам. Приподнялась на кровати и, разглядывая меня при лунном свете, пробивающемся сквозь незанавешенное окно, с отвращением произнесла: «Ты крадешь у меня? И это после всего, что я для тебя сделала?» У меня дыхание перехватило от ярости и злости, и, желая оправдаться, я закричал: «Я не воровал! Это всё новая девчонка!» – «Лжец и трус! – сквозь зубы процедила мадам. – Тебя поймали с поличным! Имей мужество признаться!» – «Но я не взял у вас ни су…» – «Убирайся прочь!»
И я ушёл. Потрясённый несправедливостью обвинения, я молча вышел из спальни, почти бегом покинув балаган. И вот теперь я здесь с тобой, приятель, смотрю на пожар, который устроила, заметая следы, Шестипалая, и мечтаю только об одном – сесть на первый попавшийся корабль и уплыть как можно дальше от лицемерных шлюх, погрязших в мерзости вранья. Она была такая милашка! Кто бы мог подумать, что девчонка окажется исчадием ада! Бежать, бежать от них, от красивых лживых тварей, бежать как можно дальше!
– Так в чём же дело? – обрадовался новый приятель. – Капитан как раз набирает матросов на наш корабль.
Они допили и, обнявшись и на два голоса распевая лихие моряцкие песни, отправились на грузовое судно «Борей», с минуты на минуту отплывающее в Амстердам.
Мытищи. Наши дни
Даша жила в небольшом посёлке недалеко от Мытищ, в деревянном доме на узкой грязной улочке. В похожей на кисель жиже, не высыхающей даже в летнюю жару, важно прогуливался петух и суетились пёстрые куры. За давно не крашенными деревянными заборами гремели цепями сторожевые псы, провожая машину сиплым лаем.
– Я ведь Егорку с детства знаю, они с матерью через дом от меня жили, – сидя на переднем пассажирском сиденье, по дороге рассказывала продавщица цветов. – Егор старше на восемь лет, поэтому даже не смотрел в мою сторону, когда я была девчонкой. Я тоже не обращала на него внимания. Ну, парень и парень. Вечно поддатый, шумный, горластый, с друзьями-приятелями всё время хороводился. Его мать, тётка Оксана, постоянно ругала. Дурак, говорит, непутёвый! Так дураком всю жизнь и проживёт. Больная она была, печёнкой мучилась. А потом в посёлке стали говорить, что Егора посадили на десять лет. Вроде бы они с Севкой Ежовым кого-то избили и ограбили. Пока Егор сидел, я вышла замуж, дочь появилась, Алёнка, но мужу быстро надоела семейная жизнь, и он сбежал в Москву. Я к тётке Оксане по-соседски заходила – прибраться, сготовить чего. А год назад соседка померла. Я написала Егору, позвала на похороны, он ответил, что вряд ли отпустят, и стали мы переписываться. Егор мне про свою жизнь рассказывал, а я ему – про свою. Что Алёнку одна ращу и что работаю на цветах без сменщицы, чтобы прокормиться.
А пару месяцев назад Егор вернулся из тюрьмы. Изменился, конечно. Тюрьма – она никого не красит. Нос ему вроде перебили. Другой стал. И пузо он отъел, а плечи вроде у́же стали. Да разве в этом дело? Главное, чтобы с уважением к людям относился. Егор-то мой не очень уважительный. Чуть что, заводится с полоборота, орёт, в драку лезет. Но я на это закрываю глаза. Главное, чтобы мужик в доме был. Стал он ко мне заглядывать. То соли попросит, то спичек. То предложит Алёнку из садика забрать. А то вдруг конфет принесёт для дочки, а мне – духи. Я сначала удивлялась – откуда, говорю, деньги, ведь не работаешь же. Сам ведь жаловался, что с судимостью никуда не берут. А он смеётся. Я больше и не лезу. Раз покупает гостинцы, значит, есть на что.
А месяц назад замуж меня позвал. Ну, я и согласилась. Кому я с ребёнком в этой дыре нужна? А Егор – парень видный, хоть и сиделый. Сыграли мы свадьбу, ну, думаю, пусть теперь только попробуют моего мужа на работу в торговый центр охранником не взять. Раньше, когда я разговаривала с начальником охраны, он ни в какую не хотел брать Егора, хотя и Володя Лукьянов за Егорку просил. Находились разные отговорки. А на прошлой неделе Егора наконец-то взяли. На место того пьяницы, который упился в мужском сортире. У нас охранники все пьют, особенно в ночную смену. Пьют, но меру знают. Чтобы на ногах не стоять – такого себе никто не позволяет. Сверни, Сонь, налево и останови у второго дома.
Я остановилась там, куда указывала Дарья, – у покосившегося штакетника, прямо напротив закрытой на ржавый замок калитки.
– Что-то не пойму, Егор-то где? – пробормотала женщина, выбираясь из салона машины. – Баб Зой! А баб Зой! – прокричала Дарья копающейся в соседнем огороде старушке. Старушка вскинула голову и выжидательно посмотрела на соседку. А Дарья продолжала: – Добрый день, баб Зой! Не знаете, рыбаки наши вернулись?
– Здравствуй, Дашенька, – прикрыв лоб от бьющего в глаза солнца измазанной в земле рукой, заулыбалась старушка. – Вернулись. Леща приволокли аж три ведра.
– А где они сейчас?
– Куда-то сломанный мотоцикл потащили.
Продавщица удивлённо присвистнула:
