Евгений Габуния - Ангел пустыни
— А при том, что наш фигурант привез его из Молдавии, — ответил только на вторую часть вопроса Шатохин.
— Почему именно из Молдавии? Может, здесь купил, или подарил кто-нибудь.
— Нет, Владимир Николаевич, летал он недавно туда, в Кишинев. Мы корешки билетов в авиакассах проверили. Работенка была с этими корешками.
— Так бы сразу и сказал, — проворчал полковник, — а то тянешь резину — однако по лицу его было видно, что он доволен. — Сообразили. — Он полистал блокнот со своими записями. — Давайте порассуждаем. Карякин сдает в магазин картины, вазу и так далее. Вещи все редкие, ценные. Откуда они у него?
— Скорее всего, оттуда, откуда и лампада, — подал реплику Чобу.
— Насколько я понимаю, товарищ старший лейтенант, — не без сарказма ответил полковник, — в церквах скульптур с голыми бабами, простите, обнаженными дамами, не держат.
— Я не это хотел сказать, — смущенно поправился Чобу, — а то, что эти вещи тоже ворованные. Как и та лампада, которую у него динамисты увели. Чобу стоял на своем.
— С лампадой нам еще предстоит разобраться. Однако связь, безусловно, прослеживается, пока легонькая такая, пунктирная…
— Да чего тут голову ломать, — раздался голос до сих пор молчавшего Голубева. — Надо Кишинев запросить, пусть поинтересуются, украли ли этих сабинянок, а если нет — у кого Карякин мог их приобрести. Он же сразу после приезда из Кишинева сдал вещи в комиссионный магазин. Я тоже считаю: есть связь между лампадой и сабинянками, и не только это. Я бы добавил и доску, которую у англичанина изъяли, «Ангела пустыни». За одно звено ухватимся — и всю цепочку вытянем. Если этот Карякин и не причастен к кражам, все равно им надо заняться вплотную.
— Правильно мыслишь, Алексей Васильевич, — согласился полковник. — И его дамой, Рагозина, кажется, ее фамилия? Что, кстати, о ней слышно?
— Есть кое-что, и весьма любопытное. — Голубев открыл свой «дипломат», извлек из него блокнот, быстро пробежал записи:
— Рагозина Татьяна Максимовна, 26 лет, родилась в Москве, была замужем, разошлась несколько лет назад. Живет одна в кооперативной квартире. Детей нет. Отец ее долгое время с семьей находился на загранработе в системе внешторга. Сейчас на пенсии. Училась на искусствоведческом отделении МГУ, не окончила. Постоянно нигде не служит, однако компров не установлено. Время от времени работает в качестве переводчицы на иностранных выставках и международных фестивалях. Судя по всему, любовница Карякина.
— От любовницы до сообщницы всего один шаг, — задумчиво изрек полковник. — В искусстве эта дамочка, видимо, неплохо разбирается. Кстати, с какого курса она ушла… или ее ушли?
— С четвертого, Владимир Николаевич. После замужества. Сама подала заявление, неплохо занималась.
— Тем более, — продолжал вслух размышлять Ломакин. — Да еще иностранными языками владеет. Лучшего консультанта этому Карякину не сыскать. Неплохо устроился. И красивая, говорите, женщина?
— И даже весьма, Владимир Николаевич, — с готовностью ответил Шатохин. — Я вот даже хотел Степану адресок дать. Отказывается.
— И зря отказывается, — Ломакин усмехнулся. — Адрес этот нам еще пригодится. Однако сейчас нас больше ее друг интересует. Пора с ним познакомиться поближе. Алексей Васильевич, — повернулся он к Голубеву, свяжитесь с прокуратурой, надо получить санкцию на обыск. Хотя, возможно, — после паузы заметил полковник, — до обыска дело не дойдет. Он парень битый-перебитый, как-никак шестнадцать лет отгрохал. Думаю пойдет на откровенный разговор. А если нет — тем хуже для него. И сделайте по возможности так, чтобы на его работе и дома ни о чем не догадывались.
Рядом с белым «Запорожцем» затормозила черная «Волга». Выскочивший из нее мужчина рывком открыл дверь «Запорожца», сел рядом с водителем и что-то ему сказал. Вспыхнул зеленый свет, пропуская поток машин, и вскоре «Запорожец» и «Волга» остановились возле высокого желтого здания на Петровке.
— Здравствуйте, Карякин, — приветствовал водителя «Запорожца» сидящий за столом. — Моя фамилия Голубев, старший инспектор МУРа. Садитесь поближе.
Карякин не последовал приглашению. Он с любопытством оглядывал комнату и, заметив на стене несколько икон, подошел к ним поближе.
— Признаться, не ожидал увидеть в таком учреждении, — произнес он с оттенком иронии. — Впрочем, — добавил Карякин, внимательно чуть прищурившись, рассматривая иконы, — ничего особенного. Рядовые доски. — Он взглянул Голубеву в глаза: — Зачем я понадобился столь солидному учреждению? — Карякин сел, наконец, на предложенный ему стул.
Голубев пристально всматривался в лицо Карякина. Майор привык доверять своему первому впечатлению, которое, как правило, его не обманывало. И еще он знал, что от первого допроса подчас зависит многое, иногда он бывает решающим, и готовился к нему особенно тщательно, заранее избирая тактику.
С Карякиным майор решил держаться запросто, не открывая, впрочем, сразу все карты. Голубеву не впервые пришло на ум это сравнение с азартной игрой, когда каждый из противников не знает, чем располагает другой. И, как во всякой игре, нельзя сбрасывать со счета такое понятие, не очень научное, как везенье.
— У меня глаз верный, — медленно произнес Карякин, — вашего брата за версту чую. Изучил… Была такая возможность, да вы наверняка знаете. Давно понял, что ваши вокруг меня суетятся. Хотел даже сам подойти, поговорить по душам, однако интересно было узнать, чем все это кончится. Он перевел свои белесоватые глаза с Голубева на Шатохина и Чобу, сидящих несколько в стороне, и… улыбнулся. — Так в чем дело?
— Постараемся удовлетворить ваше любопытство, Валентин Семенович, губы Голубева тронула легкая усмешка. — Хочу, однако, напомнить, что вопросы здесь задаем мы.
— Уж это мне хорошо известно, гражданин начальник, — Карякин перешел на эту форму обращения, как бы напоминая о своем долголетнем пребывании в местах не столь отдаленных.
— Почему же так сразу — «гражданин начальник»? У меня есть имя и отчество — Алексей Васильевич. Вы, Карякин, кажется, еще не обвиняемый.
— Тогда кто же?
— Это будет зависеть от многого, и от вашего поведения — тоже.
Голубев по-прежнему изучающе присматривался к этому человеку, пытаясь прочитать по выражению очень обычного, ничем не примечательного лица его мысли. Ему приходилось допрашивать не только преступников, но и тех, кто уже отбыл «срок». Почти на каждом из них пребывание в заключении оставляло свою печать, не заметную неопытному глазу. Однако у майора глаз был наметан. Даже в уличной толпе, присмотревшись к случайному прохожему, он мог поставить «диагноз» и, если выпадал случай, убеждался в его правильности.
Однако в том, как вел себя Карякин, не было ничего от темного, блатного мира. Держится свободно, но не развязно, даже с некоторым достоинством, без того истерического надрыва, показной бравады, за которыми уголовники пытаются спрятать элементарную трусость. «Или он действительно спокоен, или умеет владеть собой, — решил майор. В любом случае с ним надо держать ухо востро».
Голубев начал с самого простого вопроса:
— За последнее время вы сдали в комиссионный магазин на Димитрова скульптуру, вазу, картины, весьма дорогостоящие. Не поясните, откуда у вас эти вещи?
— Почему же не пояснить. Это вещи не мои, а одного моего приятеля.
— Из Кишинева, — майор чуть приоткрыл свои карты.
— Да, оттуда, — спокойно подтвердил Карякин. — Вы, смотрю, даром времени не теряли.
— Так же, как и вы, Карякин, — усмехнулся майор. — Фамилия этого приятеля?
— Воронков Олег Георгиевич. Очень солидный человек, между прочим, его там многие знают. Коллекционер. Я у него дома несколько раз бывал. Попросил меня сдать. Здесь продать легче.
— Прекрасно, Валентин Семенович, — одобрительно произнес Голубев. Такой разговор мне пока нравится. Откуда у вашего приятеля эти вещи?
— Я уже показывал, что он — коллекционер, причем знающий. А коллекционерам такие вопросы не задают. Одно могу сказать — он их не украл. Вещи светлые. А остальное меня не интересовало.
— Что еще, кроме сданных вами в комиссионный магазин вещей, передал вам Воронков?
— Да так, кое-какие мелочи. Я ведь собираю старинные доски и прочее.
Майор выдвинул ящик стола, достал лампаду:
— Например, вот это?
Карякин не проявил радости при виде пропавшей лампады, скорее, наоборот — был неприятно удивлен.
— Она самая. Откуда она у вас?
— Скажите лучше, как попала она к Летинскому?
— Какому Летинскому? — искренне удивился Карякин. — Первый раз слышу эту фамилию… А дело было так. Звонит мне однажды домой какой-то человек, говорит, что врач, коллекционер, называет фамилию нашего общего знакомого и просит разрешения посмотреть мою коллекцию. Я не возражаю. Приезжает вскоре, носатый такой, сразу не понравился он мне, однако показываю вещи. Он восхищается, увидев эту лампаду, вытаскивает четыреста рублей и говорит: «Это вроде аванса, сейчас времени нет, я на дежурстве, а вечером продолжим разговор». Звонил он в тот день несколько раз, говорил, что не может вырваться, сложное дежурство выпало, несколько операций пришлось сделать. Наконец, уже часов в одиннадцать, позвонил, назначил встречу возле поликлиники, сказал, чтобы я захватил с собой потиры, чаши и другие вещи, которые он отобрал днем. Подозрительно мне это показалось, однако хватаю такси, еду. Этот носатый возле «Жигулей» стоит. Пальто расстегнуто, белый халат виден. И машина медицинская, с надписью. Значит, думаю не соврал, действительно врач. Говорит, поедем к нему домой. Долго ехали, куда-то по Ленинградскому шоссе, я номера дома не помню. Заезжаем во двор, он берет сумку и говорит: «Извините, ко мне домой нельзя, жена болеет и все такое. Я сейчас, только посмотрю еще разок вещи, выйду и рассчитаемся. Шофер наш, больничный, в машине останется, не беспокойтесь». И ушел. А минут через двадцать шофер включает мотор. «Ты как хочешь, а я ждать больше не могу». И поехал. Тут я и понял: да это же чистое динамо. Как фраера меня провели. Уехала машина, а я остался. Дом огромный, где его искать, носатого, куда пойдешь?
