Владимир Соловьев - Похищение Данаи

— Но остатки с нашего стола могли быть обнаружены в экскрементах Никиты и два часа спустя, и десять часов спустя — скажем, наутро, когда я уже был на пути в Пулково. Ваши патологоанатомы допускают его смерть той же ночью, но они не могут категорически утверждать точное время смерти. Здесь вы явно передергиваете.

— Не совсем так. Покойный не успел опохмелиться, что, как нам известно, входило в его привычки. В экскрементах не обнаружено ни огуречного рассола, ни пива, которые были у него в холодильнике и могли быть использованы для опохмелки.

До чего скрупулезны!

— В любом случае времени у меня было в обрез. Чтоб вылететь утром в Тбилиси, мне надо было еще заехать в гостиницу и собраться.

— Нас тоже удивляет, как вам удалось в ту ночь обернуться, — улыбнулся Борис Павлович. — Тем более никто в гостинице не видел, когда вы возвратились.

— Ничего странного — ночного портье на месте не было, ключ от номера у меня с собой, а дежурная по этажу дрыхла на диванчике — не будить же ее, чтоб засвидетельствовать прибытие! Так бы и сделал, знай наперед об убийстве.

— А если без дураков: в котором часу вы вернулись в гостиницу?

— Трех еще не было. Я взглянул на будильник перед тем, как его поставить на семь, — у меня был утренний рейс.

Я не понимал, к чему он клонит, хоть и чувствовал, что расставляет очередную ловушку, в которую не поддамся. Зря стараешься, падла. Вот бы кого придушить!

— А когда вы с Никитой вышли от Саши?

— Что-то около двух, — сказал я, не видя смысла врать.

— Без двадцати два, — уточнила Галя. — Как только вы ушли, я завела часы.

— И сразу отправились домой?

— Не сразу. Минут десять прошлись, пока не остановили тачку.

— Такси?

— Найдешь у вас в это время такси! Частный подвоз.

— Который был час?

— Без трех минут два. Это точно — я взглянул на щиток машины.

— И что потом?

— Не понял? — переспросил я.

— Вы дали шоферу адрес?

— А как вы думали? Или питерские шоферы понимают своих клиентов без слов? Телепатическим способом?

— И как вы поехали?

Весь аж напрягся. Мы вступили в terra incognita, я боялся подвоха, но, убей Бог, никак не мог просечь, в чем каверза и подковыр. Был начеку, нутром чувствуя, что он меня на чем-то подлавливает, но на чем? Ничего не оставалось, как описать маршрут, которым я действительно вернулся в гостиницу.

— По Среднему проспекту до какой-то однозначной линии, а по ней уже до Невы. Потом мост Лейтенанта Шмидта, площадь Труда, если только вы не вернули им прежние имена. Садовая, Невский, площадь Александра Невского. Тпру! — крикнул я, радуясь, что благополучно добрался до конца.

Борис Павлович вежливо улыбнулся:

— И к трем были уже у себя в номере. Итак, вы утверждаете, что переехали мост Лейтенанта Шмидта в начале третьего. Я понял вас верно?

И тут до меня дошло. Ну и дурака свалял! Попасться на такой мелочи. Аж скривился от досады. А Борис Павлович глядел на меня улыбаясь. Я мог бы, конечно, сказать теперь, что запамятовал, и сменить мост Лейтенанта Шмидта на Дворцовый, но его расписания я тоже не знал. Надо же — попасться на том, что говоришь правду!

Борис Павлович сказал несколько назидательно:

— Мост Лейтенанта Шмидта разводится с двух до трех. Как и Дворцовый. Вам не повезло со временем, Глеб Алексеевич. Лучше б вы засиделись у Саши лишний часок. К сожалению, вы его провели иначе. Не сомневаюсь, что вы точно описали маршрут, но только это было не с двух до трех, а чуть позже. А в указанное вами время выбраться с Васильевского острова и добраться до гостиницы «Москва» затруднительно из-за разведенных мостов. Разве что вертолетом. Но судя по всему, вы пользовались наземным транспортом.

— Переигрываете, — сказал я, как он мне давеча.

— Игра закончена, теперь все по-настоящему, Глеб Алексеевич.

Я даже поморщился от его тона:

— Что-то вы чересчур самоуверенны. Либо слишком серьезны. А любая серьезность отдает безвкусицей.

— Вкус — условная категория. Мне бы хотелось знать, как вы провели тот час-полтора, пока не вернулись под утро в гостиницу, чтоб, наскоро собрав вещи и засвидетельствовав свое присутствие у портье, помчаться в Пулково.

Линию защиты приходилось менять на ходу. Если его игра и закончена, в чем сомневаюсь, моя — только начинается, и выходить из нее по доброй воле не собираюсь. Игра — самая серьезная вещь на свете, Жан-Жак прав. Не испытывал никакого желания говорить о том, о чем он спрашивал. А тем более о том, чего не спрашивал. Буду говорить молча. Tacet, sed loquitur. А уж он пусть сам мозгами раскинет, если они у него имеются.

— С самого начала вы собираете на меня досье — иначе зачем приперлись тогда в Эрмитаж? Вы же не знали, что «Даная» подменная! И не узнали бы до сих пор, не объяви я во всеуслышание. А теперь еще шьете мне убийство, пользуясь подлогами и инсинуациями. Это провокация КГБ. Либо ваш личный реванш за то, что оставил вас тогда с носом, Я уже предупредил американского консула о готовящейся провокации. Войны из-за меня между Америкой и Россией не будет, но лично вы шею на мне свернете.

— Вы, я вижу, специалист по шеям. Пропустил мимо ушей допотопную шутку и продолжал себя накачивать:

— Хотите, чтоб я помог засадить себя в тюрягу? Дудки! Пусть с мостами вышла накладка, но это вовсе не значит, что я убил Никиту. Солгать — еще не значит сознаться в преступлении. Да и на кой мне его убивать? А если я ностальгически прогуливался по любимому городу? Что б я ни сказал, все будет использовано против меня. А посему отвечать на ваши вопросы отказываюсь. Только после предъявления официального обвинения и в присутствии адвоката. Американского.

— Тогда позвольте мне самому рассказать, как вы провели ту ночь, с кое-какими лакунами, понятно, которые рано или поздно вы сами и заполните по старой дружбе. Не зарекайтесь, Глеб Алексеевич. Я все еще надеюсь на наше с вами сотрудничество, чтоб обмозговать ситуацию совместно.

— Напрасно надеетесь. Лучше покойника спросите — как лицо заинтересованное, не сбрешет.

Борис Павлович оставил без внимания мою реплику.

— В нашем распоряжении две отправные точки, которые не подлежат сомнению, — без двадцати два ночи вы вышли с Никитой от Саши, а в половине шестого действительно позвонили портье и попросили заказать вам такси в Пулково — ваш самолет улетал в восемь двадцать. От Гавани до вашей гостиницы — полчаса езды. Накинем для верности пятнадцать минут на поиски машины. И еще пятнадцать, чтобы улучить момент, когда ночной портье на минуту-другую покинет свой пост, проникнуть в гостиницу незамеченным и подняться, скорее всего по пожарной лестнице, к себе на девятый этаж. Округляем до часа. Чтобы попасть к себе в номер к половине шестого, вам нужно было расстаться с вашим другом Никитой, живым или мертвым, за час до этого, то есть приблизительно в половине пятого. Это соответствует и расписанию разведения мостов. С Васильевского острова через Большую Неву их два. Мост Лейтенанта Шмидта разводится с двух до без пятнадцати пять, а Дворцовый дважды — с двух до трех и с трех двадцати до тех же самых без пятнадцати пять. Ничего этого вы не знали, точнее — не помнили, что неудивительно: столько лет минуло, а в Нью-Йорке мосты такие высокие, что разводить их нет нужды. Вот причина вашей накладки, полагаю, не единственной, память. Теперь я знаю, на чем вас ловить: человек не может удержать в активной памяти все атрибуты той реальности, с которой он не соприкасается уже девять лет. Провалы памяти, а как следствие — проколы даже в самых что ни на есть тщательно разработанных планах. Ни один питерец не попался б на этом, а вы попались. А потому неизбежно совершили или совершите еще пару промашечек, и теперь уже только от нас зависит подловить вас на них.

— А не рано вы раскрываете свои карты? — спросил я Бориса Павловича, подумав про себя, что главная моя ошибка-в недооценке противника. Как много ему удалось в такой короткий срок. Что значит сила ненависти! Одна, но пламенная страсть. Главное теперь — не дать ему знать, что я переменил о нем мнение.

— Я верю вам, с чего вам придумывать? — продолжал Борис Павлович. — Вы ехали через мост Лейтенанта Шмидта — это кратчайший путь. Времени у вас было в обрез, где-то на рассвете вам удалось поймать левака, которого мы сейчас разыскиваем, движение на мосту было только что открыто, вам просто не пришлось в этот приезд столкнуться с нашей, сугубо питерской, транспортной проблемой по ночам — вот вы и запамятовали. Таким образом, прохронометрировав ваш путь, мы обозначили его временные рамки, что для нас исключительно важно, — от двух до половины пятого. Порядка двух часов — вот что у вас было для общения с Никитой tete-a-tete.

Я помалкивал, не выдавая своей радости и полагая, что угол отклонения от реальности будет неизбежно расти, коли его рассказ о моих ночных мытарствах уже пошел вкривь. Он взял было след, но тут же потерял его и теперь прет по ложному. В чем преимущество слушателя перед рассказчиком? Зачем запутываться самому, если есть возможность дать запутаться собеседнику? Сказано же: молчи, скрывайся и таи…