Алексей Макеев - Чисто сибирское убийство
Шалевич медленно растянул губы в улыбке. Маски делать для Хэллоуина с такими улыбками – цены бы им не было.
– И последнее, – беззастенчиво врал Максимов. – Мы нашли строфантин.
Это была последняя капля. Надежда Борисовна погрузила лицо в ладони и зарыдала в полный голос. Аудитория потрясенно молчала.
– Объясните, пожалуйста, как вам удалось подловить Косаренко? – мягко попросил Максимов. – Его зациклило на виновности горничной, и вы подбросили ему улику. Какую?
Этот вопиющий феномен – почему еще мгновение назад страстно отвергающий все обвинения убийца вдруг начинает активно сотрудничать с сыщиком и рассказывать даже то, о чем не просят, – нуждается в кропотливом исследовании психологами. Поскольку явление противоестественное. Но случается тем не менее.
– Обрывок белой шелковой ленты… – промолвила сквозь рыдания Надежда Борисовна. – Обычный шелковый клочок, я нашла его в своей комнате… После обеда повстречала полковника на лестнице… Он шарахнулся, а потом выслушал… Я сказала, что подняла это у перил, в том самом месте, где упал Сан Саныч… Дескать, когда Юля столкнула его, она зацепилась за сломанную балясину… Другой бы не поверил, а Валентин Иванович поверил, обрадовался… Он так хотел доказать виновность Юли…
– Как вы могли, Надежда Борисовна? – парализованно прошептала Юля.
– Ясненько, – ловил на лету Максимов, – вы посоветовали ему зайти к Юле посреди ночи и поискать этот злополучный фартук с оторванной ленточкой. Сверить, так сказать, на месте. Не могу поверить, что Валентин Иванович оказался таким доверчивым.
– Нет, не совсем так. – Надежда Борисовна тяжело вздохнула и подняла голову. Она была белее извести. – Я не могла ему советовать, это вызвало бы подозрения… Другое дело – подвести его к мысли, чтобы Валентин Иванович самостоятельно принял решение…
– А как только принял, вы отдали ему ключ. И на всякий случай поприсутствовали в коридоре – я слышал, как вы шуршали. Да еще топорик под жакет спрятали – на всякий пожарный. Мало ли что, такой боров.
– Но он не мог найти в комнате горничной фартук с оторванной лентой, – не въезжала в ситуацию Екатерина, – разве только подбросить днем? Но сомневаюсь, что под чутким глазом охраны она бы решилась это сделать.
– Какая ты тундра, – усмехнулся Вернер. – Не нужно искать то, чего не может быть. Он должен войти в комнату. Надежда Борисовна проникает за ним, вонзает строфантин и делает ноги. А если Юля при сем не проснется – так совсем проще, целая ночь пройдет. Но влез, как водится, некстати наш Константин Андреевич. Убийца замечает слежку, прячется за колонной и дает ему по голове. Косаренко, разумеется, неглухой, он слышит, что кого-то мочат – приходится вкатить ему строфантин прямо на пороге Юлиной комнаты. А потом втащить тело внутрь и тихо вышмыгнуть. Тяжело, не спорю – но кому сейчас легко? А у Юли крепкий сон – устает за день сильно.
– Это так, – подтвердила Юля. – Я на шум почти не реагирую – два будильника приходится ставить – один под левое ухо, другой под правое… А на свет всегда подпрыгиваю…
– Постойте, – вскинула заплаканное личико Надежда Борисовна, – вы сказали, что нашли строфантин… Но ведь этого не может быть… Олег Васильевич, он ведь у вас, под двойным дном портсигара… Вы нарочно меня подставили… Как вы могли? – Глаза убийцы блеснули отчаянием. – Зачем вы подбросили им этот строфантин? Он должен находиться у вас!
Удивленно присвистнул Коржак:
– Вот так закрутка…
– Что ты несешь, падла?! – взревел, меняясь в лице, вор Пузырь. Непривычно молчаливый с момента разоблачения Надежды Борисовны, тише воды ниже травы, испытывающий явный дискомфорт, за две секунды он сделался буквально другим человеком. Взметнулся из кресла, как от хорошего пинка. Рука потянулась к поясу…
В глазах рябило, прыгало. Гостиная пришла в суматошное движение. Подскочил Коржак, метнулся наперерез. Встающий со стула Марголин возник на пути. Да лучше б сидел – начбез отшвырнул его с дороги, референт врезался забинтованной головой в стекло книжного шкафа и рухнул без чувств. В трясущейся руке Пузыря образовался миниатюрный пистолет. Шалевич не успел вынуть свой. Но прыть имел антилопью. И силу недюжинную. Отпрянув от Надежды Борисовны, он мигом оценил обстановку. В прыжке вырвал из соседнего кресла визжащую Лизавету, повалил ее на пол – да так, что Лизавета оказалась сверху! Молотила ногами, пытаясь вырваться. Загрохотали выстрелы. Девица дико закричала. Первая пуля пробила ей живот, вторая грудь, но она продолжала извиваться – и даже когда судорога перекосила лицо, все еще пыталась оторвать от себя цепкие ручонки Шалевича. Пузырь ревел благим матом, всаживая пулю за пулей. Лицо тряслось от страха. Стрельбу перекрыли резкие хлопки другого пистолета. Коржак палил с двух рук – из вороненой девятимиллиметровой «беретты» солидной убойной силы, – методично выбивая обойму; физиономия бледная, губы сжаты. Пузырь выронил пистолет, его швырнуло в кресло, нагретое Лизаветой, расплющило в какой-то неестественной позе – голова вывернута, глаза навыкате, колени на полу… Подпрыгнула Надежда Борисовна, намереваясь рвануть из гостиной. Взгляд дикий, всклокоченная – пронеслась мимо задумчивого Максимова. Споткнулась о карточный столик и с истошным визгом покатилась по полу. Встала на колени, зарыдала. Явилась как нельзя вовремя охрана (очень рано у нас встает охрана) – двое растерянных лбов ворвались в гостиную и застыли в интересных позах.
– Не успела… – безразлично прошептала Екатерина.
– Господи, я должна немедленно отсюда уволиться… – пробормотала, проваливаясь в прострацию, горничная.
Гостиная напоминала поле битвы. Разбросанные тела, перевернутая мебель. Горькое пороховое безмолвие. Коржак медленно, словно раздумывая, не нужно ли еще кого пристрелить, опустил «беретту». Сбросив с себя мертвое тело, поднялся на ноги Шалевич – белый как мел, трясущийся. На негнущихся ногах доковылял до бара, открутил крышку с початой текилы, запрокинул голову и долго вливал в себя ядреное мексиканское пойло. Отшвырнув бутылку, повернулся – начал созерцать все, что натворили. Сыщики в ряд, парализованная охрана. Марголин с повторно пробитой головой – пытается со стоном приподняться, но ноги разъезжаются, земля не держит. Рыдающая Надежда, Юля в прострации. Лизавета с перекошенным мукой лицом – лежит, разбросав ручонки, фиолетовые трусики наружу. Пузырь, улегшийся подбородком в кресло…
– С-суки… – непонятно в чей адрес процедил Шалевич.
– Ну вот и стали вы, Дмитрий Сергеевич, хозяином большого красивого мегаполиса, – опасливо заметил Максимов. – Большая социальная ответственность. Вы готовы ее принять?
– Ненадолго, – словно ветерок, прошелестел Вернер.
Шалевич безмолвствовал, глаз у него заметно дергался.
– Не знаю, что вам и посоветовать, – вздохнул Максимов. – Надежде Борисовне заплатили очень хорошие деньги… Хотя и не представляю, какие должны быть деньги, чтобы согласиться на серию убийств. Вы так удачно собрались вместе, устоять просто невозможно. Где еще вас собрать? Бегать за каждым, отстреливать поодиночке? А подставивший ей локоть Пузырь, полагаю, спелся с китайской мафией. Уважаемых господ с удостоверениями госбезопасности мы оставим в покое. В наше время, конечно, можно все, но больно уж противоестествен этот союз – почетный «авторитет» и апологеты Железного Феликса… Проверьте мою теорию, Дмитрий Сергеевич. А то, смотрите, поздно будет. Расхлебывать такую кашу…
Шалевич медленно приходил в себя. Но это был уже не тот Шалевич – безукоризненный бандит с демоническим взором и кошачьими манерами. Надломился товарищ. Но сволочью остался. Отыскал глазами охрану, пожевал губами.
– Приберите здесь, бездельники… Жмурье – в подвал, эту сучку, – подбородком ткнул в скрюченную на полу Надежду, – в комнату Косаренко, и глаз с нее не спускать. Позже пообщаемся. А этих гавриков, – поморщившись, он поглядел на сыщиков, – придержи пока, Коржак. Я решу, что с ними делать. Но не сейчас…
Сейчас действительно этот человек не мог принимать решения. Он медленно проковылял через гостиную, еще раз потрясенно окинул взором поле битвы и вышел.
– До утра не проснется, – резюмировала Екатерина.
Гостиную освободили от покойников. Охрана удалилась, волоча за руки всхлипывающую Надежду. Марголину удалось прислониться к шкафу, в этой позе он и застыл, соорудив на лице улыбочку мертвеца. Постанывала Юля. Молчаливый начбез из дальнего угла загадочно посматривал на сыщиков.
– Бедная Лиза, – прошептала Екатерина, кутаясь в покрывало. – Никого из этих ублюдков не жалко, а вот ее жалко.
– Лучше нас пожалей, – фыркнул Вернер. – Убьют ведь – и спасибо не скажут.
– За что? – Екатерина скуксила мордашку. – Мы не сделали им ничего плохого. Костик преступление вон сложное распутал…
