Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
Из всех причастных лиц, пожалуй, один Альберт Евгеньевич Зарванцев мог в какой-то мере высветить туманные отношения Нины с Ревазом Давидовичем и хотя бы попытаться объяснить Нинину противоречивость. Сняв телефонную трубку, Антон набрал квартирный номер Зарванцева — телефон оказался занятым. Не откладывая в долгий ящик, Бирюков тут же отправился по знакомому адресу.
После первого звонка за дверью послышалось тявканье собачонки. Вскоре раздались шаги, и Зарванцев открыл дверь. На этот раз одет он был в поношенный длинный халат, перетянутый в талии широким поясом с замызганными кистями. Увидев Бирюкова, Альберт Евгеньевич нисколько не удивился, словно встреча была заранее обусловлена.
— Пра-а-ашу… — нараспев проговорил он.
В квартире Зарванцева все было по-прежнему. На старых местах стояла скромная мебель, а на стенах все так же улыбались и плакали обнаженные красавицы, резвились в волнах грудастые русалки и отчаянно кололи заморских чудищ мускулистые гладиаторы. Как и в прошлый раз, усадив Бирюкова в старое кресло, Зарванцев присел на диван, однако вместо белозубой обаятельной улыбки теперь на его смуглом крупноносом лице держалась плотная тень озабоченности.
— Мне только что звонила жена дяди, — вдруг сказал он. — Жаловалась, что дядя сильно избил ее, и она заявила об этом в уголовный розыск. Видимо, Нина у вас на приеме была?
Такого оборота дела Бирюков не предполагал, но ответил спокойно:
— У меня.
— Любопытно, что между моими родственничками произошло?
Антон улыбнулся:
— Как раз этот вопрос, Альберт Евгеньевич, и привел меня к вам. Действительно, что могло произойти между Ниной и Ревазом Давидовичем?
Зарванцев сильно нахмурился, потеребил кисти халата и, вроде бы смущаясь, ответил:
— Видимо, извелся от ревности дядя. Представьте себе, Нина на тридцать лет моложе его! Как тут быть спокойным?..
— Вероятно, у Реваза Давидовича есть основания для беспокойства?
— Отнюдь! — Зарванцев поморщился. — Нина вполне порядочная женщина.
— Уверены?
Альберт Евгеньевич будто продемонстрировал в улыбке свои ярко-белые, красивые зубы:
— Щепетильный вопрос задали, товарищ Бирюков. Женщины — натуры сложные, иной раз такой номер выкинут, что руками разведешь.
— Вы, кажется, с Ниной знакомы давно?
— Порядком.
— Говорят, хотели жениться на ней…
На смуглом лице Апьберта Евгеньевича мелькнуло недоумение:
— Кто вам такое наговорил?
— Какое это имеет значение…
— Любопытно знать, кто из моих знакомых фантазирующий сплетник. — Зарванцев невесело усмехнулся. — Не скрою, какое-то время мы с Ниной общались, однако далеко наши отношения не зашли. Нина позировала мне как художнику. Натурщица она эффектная, но с нею, знаете, скучно. И я ничуть не удивился, когда Нина выбрала в мужья Реваза Давидовича. Обеспеченная жизнь — предел ее мечтаний.
— А какие отношения у Нины с Овчинниковым?
— С Овчинниковым?.. — переспросил Альберт Евгеньевич и, как показалось Антону, облегченно вздохнул. — Изредка они, по-моему, встречаются, но Нина никогда не сменяет обеспеченного мужа на нищего пустозвона.
— Чем же вызваны их встречи?
— Не знаю, товарищ Бирюков. — Зарванцев потуже затянул пояс халата и, словно извиняясь за неосведомленность, виновато добавил: — Я всего-навсего один раз видел, как Анатолий встретил Нину у оперного театра и уехал с ней на такси.
— Это было два вечера назад? — спокойно спросил Антон.
— Правильно, товарищ Бирюков.
— Расскажите подробнее.
Зарванцев какое-то время помешкал. Затем, теребя загорелыми длинными пальцами кисти пояса, стал рассказывать уже известное Антону от Овчинникова: как неожиданно заявилась к нему Люся Пряжкина с билетами на восьмичасовой сеанс в «Аврору», как Овчинников взял у нее два билета, еще недолго попозировал и отправился в кино. При этом Анатолий сказал, что пригласит с собой Фросю Звонкову…
— С той поры Пряжкину не видели?
— Нет, не видел.
— Вам она тоже предлагала билет?
— Предлагала, но я отказался. «Есению» смотрел, и, кроме того, у меня на этот вечер были иные планы… Я собирался в оперный театр.
Бирюкову стоило немалых трудов, чтобы сдержать удивление, однако и на этот раз у него хватило выдержки. Он, пожалуй, лишь чуточку ироничней, чем следовало, сказал:
— С Ниной Владимировной решили вечер провести…
То ли от этой ироничности, то ли еще от чего Альберт Евгеньевич усмехнулся:
— Не совсем так, товарищ Бирюков. Представьте себе, утром в тот день позвонила Нина и попросила достать ей билет на московскую оперу. У нас ведь второй месяц москвичи гастролируют. Такая просьба показалась странной — Нина раньше не интересовалась оперой, и я из чистого любопытства, покупая через знакомого администратора билет, тоже решил сходить на «Князя Игоря».
— Билет у вас сохранился? — внезапно спросил Антон.
— Не помню…
Зарванцев открыл щелястый платяной шкаф, поискал в карманах белого пиджака и обрадованно воскликнул:
— Вот он!
На корешке с аккуратно оторванным «контролем» типографские цифры указывали ряд 30, место 21, а отштампованная на обороте дата совпадала с датой билета Нины Степнадзе. Увидев, что Антон положил билет к себе в карман, Зарванцев испугался:
— Простите, зачем вам это?..
— На всякий случай, если придется доказывать ваше алиби.
На лице Альберта Евгеньевича появилось умоляющее выражение.
— Товарищ Бирюков, прошу этот факт не рекламировать хотя бы потому, что я откровенен с вами до конца.
— Не волнуйтесь. Уголовный розыск не рекламбюро, — успокоил Антон. — В театре виделись с Ниной?
— Нет, я старался даже на глаза ей не попадать.
— Нина была одна?
— Одна, но после спектакля, я уже говорил, ее встретил Анатолий Овчинников.
— Больше о них ничего не знаете?
— Нет, товарищ Бирюков.
Антон почувствовал, как от длительного напряжения у него назойливо начинает ломить в висках. Тупая боль создавала тягостное чувство неудовлетворенности. Казалось, что в разговоре упущено что-то очень важное. С упорной настойчивостью Антон мысленно искал это «упущение», а Зарванцев между тем, словно умышленно отвлекая его, принялся рассуждать:
— Представьте себе, товарищ Бирюков, поначалу в случившемся с Саней Холодовой я подозревал Анатолия Овчинникова или Юру Деменского. Словом, кого-то из них. Но, когда сегодня Нина рассказала по телефону о своих злоключениях с Ревазом, мне стало прямо-таки не по себе. Больше чем уверен: несчастье не обошлось без участия моего дяди…
— Что? — почти машинально спросил Антон.
Зарванцев угодливо закивал головой:
— Да, товарищ Бирюков, да. Реваз Давидович неудержим в стремлении поволочиться за хорошенькими молоденькими женщинами и, если только он остался с Саней наедине в Юриной квартире… — Альберт Евгеньевич болезненно поморщился. — Будет величайшим позором, если мой преподобный дядюшка попадет на скамью подсудимых за покушение на изнасилование.
— Даже так?..
— А что?
— Почему непременно — покушение на изнасилование?
— Разве к случаю с Холодовой подходит другая статья Уголовного кодекса?
— Может подойти сто седьмая — доведение до самоубийства.
На лице Зарванцева появилось недоумение. Скорее даже Альберт Евгеньевич как будто расстроился оттого, что существует какая-то другая версия, кроме той, в которую верит он сам.
Глава 23
Судмедэксперт Виталий Карпенко, зажав в кулак рыжую бороду, от нечего делать сосредоточенно решал кроссворд. Он мельком глянул на вошедшего Бирюкова и без всякого вступления сказал:
— Японский остров из четырех букв.
— Кюсю, — ответил Антон.
— На самом деле есть такой?
— Должен быть. Дай что-нибудь от головной боли.
— Ещи три слова… По горизонтали. Дорога, путь сообщения вдоль фронта… Из шести букв…
— Рокада… Давай, эскулап, лекарство, а то весь кроссворд за тебя разгадаю.
Запив водою сразу две таблетки цитрамона, Антон направился в свой кабинет. Из приоткрытой двери научно-технического отдела слышался оживленный голос Славы Голубева. Бирюков зашел в отдел. Голубев темпераментно рассказывал что-то сидящему за столом эксперту-криминалисту Дымокурову. Прервав рассказ на полуслове, он живо повернулся к Антону и скороговоркой выпалил:
— Люся Пряжкина убежала.
Бирюков, чувствуя, как в висках заломило еще сильнее, сел рядом с Дымокуровым.
— Конкретнее рассказать можешь?
— Могу. Вернувшись с Главпочтамта, я только вошел в твой кабинет — звонок из дежурной части: «Где Бирюков? В клинике опять ЧП — Пряжкина исчезла». Само собой понятно, немедленно мчусь туда. Приезжаю — следователь Наташа Маковкина уже допрашивает нянечку Ренату Петровну… Вот, по словам этой нянечки, дело было так. — Голубев чуть передохнул. — Люся находилась в одноместной палате и была переодета в больничную одежду. Утром сегодня неожиданно потребовала свою кофточку и джинсы: мол, надо проверить, не украдены ли у нее деньги. Рената Петровна стала успокаивать, но Люся ни с того ни с сего шум подняла, разбила стакан и осколком стекла вроде бы хотела перерезать на руке вену. Пришлось нянечке принести одежду. Десять рублей были на месте, в кармане джинсов. Пряжкина успокоилась, однако в обед отказалась от пищи и заявила, что будет голодать до тех пор, пока ее не выпустят из клиники. Нянечка на свой риск уговорила Люсю сделать успокаивающий укол, после которого Люся притихла и стала жаловаться Ренате Петровне, что ее втянули в страшную авантюру. Мол, знакомый проводник адлерского поезда, подпоив коньяком, дал три билета в кинотеатр «Аврора». Один из них приказал положить в почтовый ящик хирурга Широкова, а два отдать Овчинникову. После этого увез Люсю на свою дачу в Шелковичиху, опять угощал коньяком, а вечером привез к кинотеатру и попросил проследить, придет ли хирург в кино. Когда Люся рассказала проводнику, что Широков у кинотеатра продал билет какой-то цыганке, проводник страшно испугался. Дал Люсе десять рублей, чтобы она никому ни слова не говорила, довез на своей «Волге» до остановки «Мотодром» и, сказав, что ему срочно надо ехать в аэропорт Толмачево, высадил… — Голубев недолго помолчал. — Исповедовавшись таким образом перед нянечкой, Пряжкина вроде бы заснула. Рената Петровна отлучилась из палаты, а когда через полчаса заглянула туда, ни Люсиной одежды, ни самой Люси в палате уже не было.
