Марина Серова - Все о мужских грехах
— Зачем? — попыталась сопротивляться я. — Столько хлопот!
Но он меня уже не слушал, что-то говоря по телефону, и, как я поняла, машины вернулись с полдороги. Мать Андрея Павловича отвела меня в гостевую комнату, куда вскоре привезли одежду, и я выбрала для себя длинное бледно-зеленое платье от «Балансиага» под цвет моих глаз, белые туфли на шпильке и белую сумочку из натуральной кожи. Когда же все предпраздничные хлопоты были окончены, я пошла к себе. Какое же это было удовольствие после спартанских условий в доме Самшиевых — стоять под душем и не думать о том, что ночью придется шарить под кроватью в поисках горшка.
Спала я в ту ночь как убитая, что неудивительно — событиями день был насыщен так, что хоть отбавляй. Но ночью я вдруг проснулась от того, что кто-то гладил меня по руке. «Кошка у них здесь, что ли?» — сквозь сон подумала я, но это оказалась Ия, которая с испуганным видом сидела на краю моей кровати.
— Что случилось? — спросила я, садясь. — Андрей Павлович попытался зайти к вам в комнату? — Услышав это, она в ужасе уставилась на меня и отрицательно помотала головой. — Тогда что же?
— Страшно, — смутившись, ответила она.
Я поняла, что сейчас, когда первый восторг прошел и эмоции улеглись, она испугалась такой резкой перемены в своей жизни, а может быть, того, что что-нибудь пойдет не так или вообще сорвется. И пришла она с этим своим страхом именно ко мне, самому близкому ей сейчас человеку, ко мне, которую считала своей сестрой. Я уложила ее рядом с собой, обняла и начала успокаивать.
— Все будет хорошо, Ия! — шептала я ей. — Завтра вы выйдете замуж за очень уважаемого человека, который никогда и никому не даст вас в обиду. Он усыновит Арчила, и мальчик будет с гордостью носить фамилию Лекоба. Ваша свекровь, как я вижу, уже приняла вас, как родную, а в дальнейшем вы с ней еще больше сблизитесь! Как знать, может, у вас с Андреем Павловичем еще будут свои дети и вы станете настоящей матерью семейства. Вы будете счастливы, а главное, спокойны за свое будущее и будущее сына. Не стоит волноваться и переживать! У вас завтра такой знаменательный день! Все станут веселиться, поздравлять вас, желать всего самого лучшего и дарить подарки! Черт! А подарок-то я не купила! — спохватилась я.
— Нет! — бурно запротестовала она, поднимая голову. — Нет подарок! Вы подарок!
— Ну, что ж! — усмехнулась я. — Приятно, конечно, когда тебя считают подарком! Ну так вот, Ия! У вас будет свадьба! Пока скромная, только для своих, а потом настоящая, большая! Там станут петь, танцевать и стрелять в воздух из ружей! Стоит ли бояться такого светлого будущего?
Я говорила что-то еще, а потом увидела, что Ия уснула и во сне ее лицо было совершенно детским: спокойным и счастливым, затем она вдруг чему-то улыбнулась. «Ну вот и хорошо!» — подумала я и тоже уснула.
Разбудили меня доносившиеся со двора радостные крики. «Это еще что такое?» — подумала я и, подойдя к окну, отдернула портьеру. Оказалось, что окно моей комнаты выходило на такую же, как и с фасада дома, веранду, а за ней был бассейн, где сейчас Лекоба учил Арчила плавать. «Господи! Вырасти на море и не уметь плавать! А, впрочем, где бы мальчик мог научиться? Обычно дети бегают туда все вместе и старшие учат младших, а у него таких друзей нет! Да что там друзей? У него и родственников-то не было! Ну, ничего! — решила я. — Судя по всему, у дочерей Андрея Павловича уже должны быть дети, и они станут его новыми родственниками и друзьями!»
Лекоба и Арчил резвились, как дети, и счастливо смеялись. Посмотрев на Андрея Павловича в плавках, я увидела, что, несмотря на полноту, он был в прекрасной физической форме, и порадовалась за Ию — уж на недостаток его внимания ей жаловаться не придется! Решив, что ей тоже стоит на это посмотреть, я осторожно разбудила Ию и подвела к окну. Боже! Каким же счастьем вспыхнуло ее лицо, когда она увидела, с какой любовью обращался Лекоба с внуком, как радовался его успехам. Бедная женщина даже прослезилась, глядя на все это, ведь главное для матери — счастье ее ребенка!
— Ну что, Ия, все ночные страхи уже позади? — спросила я ее, и она, сжав губы, чтобы не расплакаться, мелко-мелко покивала мне в ответ. — Ну, тогда давайте потихоньку собираться!
Она ушла к себе, а я приняла душ и, решив, что переоденусь позже, вышла к завтраку все в том же костюме. Дед с внуком уже сидели за столом, донельзя довольные и этим утром, и друг другом, они постоянно переглядывались и посмеивались каким-то известным только им делам, а мать Лекобы смотрела на них со счастливой улыбкой и все подкладывала и подкладывала правнуку на тарелку, а он, весь в воспоминаниях о своем недавнем купании с дедом, машинально все это ел. Наконец, вернувшись к своим насущным проблемам, Лекоба сказал:
— Сейчас парикмахеры приедут нас в порядок приводить, а выезжать нам надо в двенадцать, так что постарайтесь к этому времени управиться. А то знаем мы, мужчины, ваши женские штучки! — улыбнулся он и подмигнул внуку, который в ответ рассмеялся, хотя, я уверена, не понял ни слова.
Приехавшие вскоре мастера занялись нами вплотную. Со мной хлопот им было меньше: причесать и чуть-чуть подправить ногти, потому что маникюр и педикюр я сделала еще перед выездом из Тарасова, а вот с Ией! Тут им пришлось повозиться, но они довольно оперативно справились, и Ия предстала во всей красе: подкрашенные глаза стали просто огромными, длинные волосы были собраны в сложную прическу на затылке, чтобы не мешали шляпке, и открывали маленькие нежные ушки, губы ей подкрасили совсем чуть-чуть, а румяна наносить и вовсе не пришлось — ее щеки и так горели. Но когда она надела выбранный для регистрации нежно-розовый костюм: длинную шифоновую юбку в несколько слоев, атласную кофту с шифоновыми рукавами, маленькую шляпку с короткой вуалеткой, то и я, и мать Андрея Павловича ею невольно залюбовались — она была необыкновенно хороша! А если еще учесть бриллианты, которые ее будущая свекровь принесла в шкатулке и надела ей в уши, на шею, пальцы и запястья, то Ия стала просто сказочной принцессой. Мне собраться было намного проще и быстрее, так что мы обе к двенадцати были уже готовы.
Когда мы вышли к украшенным гирляндами цветов машинам, то первое, что я увидела, был совершенно потрясенный взгляд Лекобы — он только сейчас по-настоящему оценил красоту Ии, а стоявший рядом с ним Арчил как уставился на мать, открыв рот, так и застыл. Мальчик сегодня был в черном строгом костюме, белоснежной рубашке с галстуком-бабочкой и лаковых туфлях и выглядел бы настоящим принцем, если бы не растерянное выражение лица — да и неудивительно: такой свою мать он не видел никогда. Но вот первый шок от триумфального появления Ии прошел, мы сели в машины и поехали. Около загса нас, как оказалось, уже ждала целая толпа. Все что-то радостно кричали, поздравляя Андрея Павловича, он величественно кивал на это головой, а Ия… Она ничего вокруг не замечала! Общую радостную атмосферу портила только группа родственниц Ии, которые, единственные здесь, молча стояли и неприязненно смотрели на невесту. Заметив их, я постаралась идти так, чтобы Ия их не увидела. Процедура регистрации в загсе ничем не отличалась от российской, правда, вместе со свидетельством о браке Лекобе вручили еще один документ, который он, воздев над головой, показал присутствующим, и, подозвав к себе мальчика, что-то громко сказал. Все тут же уставились на Арчила, заулыбались и зааплодировали, мальчик прижался к нему, а на глазах у Ии выступили слезы.
— Что он сказал? — спросила я у ближайшей ко мне немолодой женщины, которая, как я надеялась, еще не забыла окончательно русский язык.
— Он сказал: «Вот мой сын и наследник Арчил Лекоба!» — тихонько перевела мне она.
Когда мы вышли из загса, в толпу полетели монеты, которые люди тут же бросились собирать, а мы прошли к машинам под их радостные крики и, видимо, пожелания всего наилучшего. Одни только родственницы Ии по-прежнему стояли молча и злобно глядели на нее. Новобрачная, как и раньше, их не заметила, а вот Арчил, увидев их, гордо отвернулся — ну, что же! Он имел на это право!
Вернувшись в дом Лекобы, я при виде многочисленных гостей невольно подумала: «Теперь это называется отметить свадьбу своей семьей!», но оказалось, что это была действительно семья: дочери Андрея Павловича, их мужья и дети, родители мужей, братья и сестры мужей уже со своими законными половинами и детьми. Столы были накрыты в саду за домом, а сверху их закрывал навес от солнца. Отдельный стол был приготовлен для детей. Лекоба подвел к ним своего теперь уже сына, который впервые за этот день почувствовал себя неловко — он просто не умел играть с детьми. Андрей Павлович что-то долго говорил сначала детям, а потом Арчилу, и они стали садиться за стол, причем Арчил во главе.
— Что он сказал? — спросила я у какого-то мужчины, который стоял рядом.
