Марина Белова - Итальянский сапог на босу ногу
Вероника очень увлеченно рассказывала и о Витторио Эммануэле, и о Джузеппе Гарибальди, и об объединении Италии. В общей сложности на площади мы простояли минут сорок. Потом мы переместились к знаменитому театру «Ла Скала».
– Открытие театра состоялось в 1778 году постановкой оперы Антонио Сальери «Признанная Европа». Здание спроектировано в неоклассическом стиле, зрительный зал вмещает в себя две тысячи восемьсот зрителей. – Далее Вероника с восторгом стала перечислять имена знаменитых оперных певцов и певиц, чьи голоса звучали на сцене величайшего оперного храма. Не забыла упомянуть композиторов и названия опер, которые те писали специально для знаменитого театра.
Я немного недооценила Веронику – экскурсия длилась не три часа, а четыре с половиной. Большую часть пути мы протопали пешком, активно поворачивая головы направо и налево. В два часа пополудни она подвела нас к автобусу.
– Далее у вас свободное время. Кто хочет, останется здесь. Кстати, перед вами самый большой в Милане универмаг «La Rinascente». Здесь цены на товары вполне приемлемые, не такие как в галерее Витторио Эммануэля и в «квадрате моды».
– А нас вы обещали отвезти, – Вовик запнулся, вспоминая название проспекта.
– Корса Порта – Тичинезе? – пришла ему на помощь Вероника. – Магазины молодежной моды?
– Да, – синхронно кивнули Вовик и Катя.
– Садитесь в автобус, подвезем.
– Мы тоже поедем. Можно? – попросились Носовы.
Петр и Валентина Антошкины, молча, зашли в автобус. Я дернулась следом, но передумала, не мешало бы выслушать до конца Шматко.
– Если больше нет желающих, то всем хорошо провести время, – пожелала Вероника и прыгнула в автобус.
На площади остались я, Алина, Нонна Михайловна, Степа и Куропаткин. «Вряд ли при Куропаткине Нонна Михайловна будет сплетничать о Софье Андреевне», – подумала я и, наклонившись к уху Степы, зашептала:
– Возьми на себя Куропаткина. Походите по универмагу, пообедайте. Вечером все расскажу.
– Не вопрос. Веня, не составишь мне компанию? – она подошла к Куропаткину, взяла его под руку. – Хочу купить кое-что из одежды племяннице. Хотела посоветоваться с тобой. Ты ведь хорошо разбираешься в молодежной моде?
– Вам, Стефания Степановна, я составлю компанию с превеликим удовольствием. Сам хотел отправиться за сувенирами, – радостно заворковал Веня. Магазины – его стихия. После своей профессии на второе место он ставит шоппинг. – А вы Анютке хотели подарок сделать? Еще можно сходить вон в тот магазинчик. Я там вчера такую курточку присмотрел. Всю ночь думал: брать, не брать…
Когда Степа и Веня зашагали от нас прочь, я напомнила Нонне Михайловне:
– Нонна Михайловна, вы обещали с нами пообедать. Смотрите, какой симпатичный ресторанчик. Мы приглашаем.
Можно было сесть за столик на открытой площадке, но, посчитав, что на улице сидеть будет шумно, мы выбрали столик внутри помещения. Заказав по овощному салату и по порции равиолей с пармезаном, мы предоставили Нонне Михайловне возможность продолжить свой рассказ.
– На чем я остановилась? Ах, да, муж у Сони был старый и больной.
– Нет, вы остановились на том, что какая-то неприятная история произошла с домработницей.
– Точно! Но она произошла еще до того, как Софья Андреевна вышла замуж за генерала. А он до пятидесяти лет был убежденным холостяком. Убирала, стирала и готовила ему одна женщина. Долго она у него работала, наверное, лет десять, а может и больше, а потом, когда справляться перестала, пристроила в генеральский дом вместо себя свою дочь. Та так же лет пять занималась хозяйством. Наверное, отношения у них какие-то сложились, наверное, мечтала, что однажды придет день, когда она выйдет замуж за своего хозяина. Но генерал не сдавался, и жениться не торопился. А зачем? Его все устраивало: в доме чисто, диетическая еда есть, женщина под боком. При этом женщина ведет себя тише воды, ниже травы, все прихоти исполняет, денег много не требует. Ну а если он женится на ней, неизвестно как она поведет себя после свадьбы. Начнет просить деньги на обновки, сынка своего баловать.
– У них был сын?
– Не у них – у домработницы. Софья Андреевна вроде бы говорила, что тогда этому мальчику было лет шесть или восемь, он то ли в школу пошел, то ли только собирался. Домработница его в деревне у матери держала, у той, что сначала у генерала работала, а потом в город перевезла. Да только мальчонка генералу не ко двору пришелся. Я уже говорила, что генерал больной был, нервный. А с мальчишки что взять? Ребенок ведь. А тут еще нашкодил он однажды. У генерала в доме как в музее было: все стены в картинах, хрусталя море, книги редкие. Все деньги генерал в ценности вкладывал, кое-что с войны привез.
– И что этот мальчик? Вазу хрустальную разбил? – хмыкнула Алина. Ее Санька столько всего в квартире переколотил футбольным мечом – не сосчитать.
– Если бы! Когда генерал лежал в очередной раз в больнице, мальчик забрался в кабинет, куда его никогда не пускали. Я уже говорила, что генерал без трепета относился к ребенку. Своих детей у него не было, чужие ему и подавно нужны не были. На одной из полок книжного шкафа он нашел папку с пожелтевшими листочками, на некоторых было что-то написано, на некоторых нарисовано. Ему тут же захотелось порисовать. Поскольку чистой бумаги он не нашел, то выбрал несколько листов из папки, на которых оставались свободные места и начал рисовать все, что придет в голову: кораблики, самолетики, человечков. За этим занятием застала его мать и выдворила из кабинета. Рисунки отбирать не стала, на обратной стороне листков было еще место. Наверное, решила так: пусть мальчик рисует, чем-то же ему надо заниматься? Когда генерал вернулся из больницы, сынишка домработницы выбежал навстречу с рисунками: «Смотри, что я нарисовал». Генерала чуть удар не хватил, оказалось, что в папке хранились особо важные бумаги. Рисунки и наброски так же имели определенную ценность.
– А чьи это были наброски? – поинтересовалась Алина.
Нам принесли заказ. Я и Алина набросились на еду, Нонна Михайловна успевала и есть, и говорить:
– Не знаю, Софья Андреевна не сказала. Но именно за них, за эти листочки ее прокляли.
– Прокляли?
– Да, когда генерал увидел, как мальчик надругался над рисунком, он побагровел, а потом снял ремень и выпорол ребенка. Домработница бросилась защищать сына, но и ей досталось от хозяина. Однако ей удалось выхватить мальчика и спрятаться с ним у себя в комнате. Через время генерал постучал в дверь. Она думала, что тот пришел просить прощения, но она ошиблась, генерал протянул деньги на проезд – даже выходного пособия не выдал! – и попросил, чтобы завтра ее с сыном в квартире не было. Что оставалось делать бедной женщине? В квартире генерала она жила на птичьих правах. Потому без лишних слов собралась и уехала.
– Нонна Михайловна, вы так рассказываете, как будто сами там были, – поймала я себя на мысли, что уж больно подробно рассказывает Шматко, ярко, эмоционально.
– Я только со слов Софьи Андреевны веду рассказ. А Софья Андреевна узнала о событиях тех дней от домработницы. Да-да, та приходила к ней. После случая с рисунками генерал всерьез задумался, а не пора ли ему жениться. Домашнюю работу может и жена делать. О детях, вернее об их отсутствии, можно договориться сразу. Конечно, расходы возрастут: надо будет жену одевать, на курорты с собой брать. Ну и бог с ними, с этими расходами, зато можно будет забыть о страхе, что домработница, что-нибудь украдет или впустит в дом постороннего человека. И в жены можно будет подобрать женщину культурную, образованную, которая бы имела представление, какие ценности хранятся в доме. И при этом у нее не будет родственников – и никаких детей. По всем параметрам подошла Софья Андреевна. Родители погибли в аварии, воспитала ее тетка, которой в живых давно уже нет. Семью завести не успела: то училась, то занималась карьерой. С высшим образованием. Любит искусство. Собственно, в картинной галерее они и познакомились. Встречались недолго. Пару раз генерал пригласил Софью Андреевну в ресторан, а потом предложил ей выйти за него замуж. Та практически сразу согласилась – все подруги замужем, одна она в девках засиделась. Через месяц после знакомства состоялась свадьба, и Софья Андреевна переехала к генералу. Вот тогда и появилась домработница. Наверное, обидевшего ее хозяина она не выпускала из виду. Выждала время, когда тот поехал в поликлинику, и позвонила в дверь, назвала генерала по имени-отчеству, спросила, скоро ли он придет. Молодая жена, ни о чем не подозревая, впустила гостью. Через час Софья Андреевна знала о генерале все: какой он жадный, придирчивый и пакостный, как он ненавидит детей и видит в женщинах исключительно обслуживающий персонал. Не преминула гостья рассказать и о том, как ее хозяин посмел поднять руку на ребенка. Софья Андреевна подумала, что гостья сама имела виды на генерала и теперь из ревности решила испортить ей медовый месяц, и потому стала ее гнать. «Это вы все придумали. Не было такого! Василий Семенович не когда не поднял бы на ребенка руку», – бросила она, выпроваживая женщину. «Я вру? А это видела, – с этими словами она задрала рукав и показала узкий шрам, который мог остаться после порки ремнем. – А у ребенка моего и того похлеще! Вся спина исполосована». «Я не знаю, откуда у вас эти шрамы. Мальчик мог сам поранится. Если Василий Семенович и шлепнул вашего сынка разок, то за дело. Нечего в чужих вещах рыться», – ответила Софья Андреевна, защищая мужа. «Вот так, да? Вы и впрямь два сапога пара. Детей вам заводить противопоказано. Ну что ж, желаю вам, чтобы вы прожили долго, – женщина упустила окончание фразы «и счастливо». При этом она смотрела на Софью Андреевну с ненавистью и отвращением, потом продолжила: – И все эти годы ты будешь ухаживать за ним как за дитем малым. Горшки. Пеленки. Протертые кашки. Вместо ребенка у тебя будет на руках старик. Это тебе будет плата за богатство, которое, может быть, когда-нибудь тебе достанется, если, конечно, дом не сгорит». Дом не сгорел, но в остальном домработница оказалась провидицей. В тот же год у генерала сильно пошатнулось здоровье. Обострились какие-то нервные заболевания, он плохо стал спать, его мучили постоянные боли то в боку, то в спине. Софье Андреевне пришлось уволиться с работы и посвятить всю себя больному мужу. Однако, несмотря на пышный букет болячек, прожил генерал достаточно долго. Софья Андреевна была уже далеко не молодой, когда Василий Семенович оставил этот мир.
