Полина Дашкова - Питомник
— Здравствуй, детка. Ты куда собралась в такое пекло?
— Добрый день, Ангелина Евгеньевна, — Ксюша заставила себя улыбнуться, — я на станцию.
— На станцию? Почему с Машенькой? И зачем тебе такой здоровый рюкзак? Что-нибудь случилось?
— Маше пора делать прививки, — пробормотала Ксюша и только сейчас поняла, как глупо и неубедительно это звучит. Но отступать было некуда.
Мадам Васнецова желала знать все про всех, на правах представителя общественного мнения влезала в чужие дела, консультировала по всем вопросам, от садоводства до медицины, учила всех желающих и не желающих, как удобрять огурцы и выстраивать отношения с детьми, чем мазаться от ревматизма и от подростковых прыщиков, как ставить на место зарвавшихся невесток и зятьев. Ее уроки были бесконечны, как телесериалы.
«Господи, ну почему именно сейчас? — с тоской подумала Ксюша. — И почему именно мадам Васнецова?»
— А кто тебе сказал, что лето-лучшее время для прививок? — вскинула брови Ангелина Евгеньевна. — Это большая ошибка — прививать такого маленького ребенка, да еще в такую жару.
— Мне звонили из поликлиники, — соврала Ксюша, — сказали, что тянуть нельзя ни в коем случае.
— Ты им доверяешь?
— Да конечно. Простите, Ангелина Евгеньевна нам пора. Скоро будет гроза, к тому же я боюсь попасть в перерыв. Электрички ходят редко.
— Погоди, но Олег ведь на даче. Разве он не может вас отвезти?
— Он плохо себя чувствует.
— Ах, ну конечно, у вас вчера были гости, такие шумные, что мы не могли уснуть. Наверное, тяжело принимать ночных гостей при таком маленьком ребенке?
Маша плакала, солнце пекло, воздух сгустился и застревал горячим комком в горле. Дело было в том, что Ангелине Евгеньевне все никак не удавалось поближе познакомиться с Ксюшей, между тем новая жена Олега Солодкина вызывала у нее жгучий интерес. Всякий раз, когда мадам заходила на участок, удар принимал на себя кто-то другой: Раиса, Галина Семеновна, в крайнем случае, Олег. Они ловко уводили беседу в сторону, подальше от семейных проблем, подальше от Ксюши. А тут — такой случай!
— Я все хотела тебя спросить, детка, где твои родители? Их что, сюда не приглашают? У них не сложились отношения с Галиной Семеновной? Я ведь сразу догадалась, что они — люди совсем другого круга. Я, конечно, ничего такого не хочу сказать, уверена, родители у тебя интеллигентные люди. Наверное, даже слишком интеллигентные. Именно это я имею в виду, когда говорю о другом круге. Ты меня поняла?
— Простите, Ангелина Евгеньевна, — Ксюша сделала осторожный шаг в сторону тропинки, но Васнецова тут же схватила ее за руку, силой усадила рядом с собой на полотенце, не обращая внимания на Машин плач.
— Погоди-ка, я ведь даже не знаю, сколько тебе лет. Скажу откровенно, в поселке все были шокированы, когда ты появилась здесь этим летом, да еще с ребенком. Никто не мог дать тебе больше пятнадцати. А учитывая, что сегодняшние пятнадцатилетние девочки выглядят на все тридцать…
— Мне девятнадцать, — Ксюша попыталась подняться.
— Ну да, понятно, — глаза Ангелины Евгеньевны переливались красивым изумрудным блеском, словно крылья навозного жука. — А как вообще у тебя складываются отношения с Олегом? Он старше тебя на много лет, и такой сложный, своеобразный человек.
Со стороны станции медленно наползала туча, плотная, пепельно-лиловая, как огромный свежий синяк. Ксюша резко поднялась.
— Простите, нам пора.
— Погоди-ка. Твою малышку смотрел хороший врач? Не все болезни можно поймать в таком раннем возрасте, отставание в умственном и физическом развитии проявляется значительно позже, очень постепенно, я, конечно, ничего не хочу сказать, твоя Катенька — прелестная девочка, и выглядит совершенно здоровой.
— Ее зовут Маша.
— Ох, конечно, извини. Я перепутала. Катенька — это Егора Кузьмича правнучка. Ей уже год.
Туча наползла, наконец, на расплавленный солнечный диск, вдали протяжно, тяжело ударил гром. Ангелина Евгеньевна охнула, схватила полотенце и, позабыв о Ксюше, бросилась к воде.
— Эй, ребята! Петька, Сережа! Ну-ка быстро вылезайте! Сколько можно?
Гроза застала Ксюшу в открытом поле. Спрятаться было некуда. Единственное, что она могла сделать — это накрыть Машу своей ветровкой.
«Хорошо, что ткань не промокает, — утешалась она, шагая под проливным дождем, — отлично, что я не поленилась, складывая вещи, запаковать все в полиэтиленовые мешки, и даже если вода попадет в рюкзак, есть шанс переодеть ребенка в сухое и переодеться самой».
Маша притихла, сжалась в комочек у мамы на животе, но не спала, вздрагивала при каждом громовом раскате. Ксюша почти бежала, рюкзак больно колотил по спине, в кроссовках хлюпала вода.
— Еще не хватало нам простудиться, — бормотала она, слизывая с губ дождевые капли и вытирая ладонью влажное личико ребенка, — вот только этого нам с тобой, Машуня, не хватало для полноты впечатлений. Интересно, неужели такой взрослой тетке не стыдно говорить всякие гадости про болезни, которые не сразу выявляются? За что она нас обижает? Мы ведь ничего плохого ей не сделали.
Ксюша не замечала, что почти никогда не думает и не говорит о себе в единственном числе. Впервые она сказала «мы» на пятом месяце беременности, когда четко ощутила сильные, упругие движения ребенка. Позже это вошло в привычку.
— Ну ее, эту Ангелину. У нас своих забот довольно, — она ловко перепрыгнула через лужу на тропинке, — мы должны хорошенько выспаться, отдохнуть, а потом нам надо решить, что делать дальше. Но это утром. Утро вечера мудреней. Главное, не простудиться.
Как только Ксюша поднялась на платформу, дождь кончился, тучи стали таять, худеть, превращаться в прозрачные перистые облака. Солнце еще не коснулось верхушек леса на горизонте, повисло на кончике тонкого облака, и было страшно, что сейчас сорвется.
Подошла пустая электричка, Ксюша уселась у окна, первым делом достала из рюкзака сухие ползунки, кофточку, разложила на лавке мягкую фланелевую пеленку и переодела ребенка. Потом, без всякого стеснения, стянула мокрую футболку, надела сухую, разулась, вытянула голые ноги и, устроившись поудобней, стала кормить Машу грудью. Маша заснула, но во сне продолжала причмокивать. Ксюша достала из кармана рюкзака маленький яркий томик американской фантастики и не заметила, как задремала.
Разбудили ее контролеры, тихонько, тактично тронули за плечо. Чуть приоткрыв глаза, она протянула билет и тут же опять уснула, уже до Москвы. На вокзале взяла такси. Шофер попался пожилой, разговорчивый, и первым делом спросил, сколько ей лет. Она уже привыкла к таким вопросам. Иногда спрашивали, кто у нее там в «кенгуру», братик или сестренка. Но чаще просто интересовались возрастом. Мадам Васнецова была права, когда говорила, что она выглядит лет на пятнадцать, а то и моложе.
— А что, все правильно, — рассуждал шофер — лучше раньше родить, и вся жизнь впереди. В институт поступить успела?
— Два балла недобрала, — призналась Ксюша.
— А куда поступала?
— В Медицинскую академию.
— Молодец, — уважительно кивнул шофер.
— Как же молодец, если не поступила? — улыбнулась Ксюша.
— Зато вон какой у тебя красавец. Прямо как с картинки.
— Красавица.
— Девочка, значит? Как назвала?
— Мария.
— Муж-то есть?
— Конечно.
— А родители помогают?
— Еще как!
— Ну и хорошо. Главное, чтобы в семье все было ладно.
— Вот здесь направо, и потом еще раз направо, во двор.
Вылезая из машины, она не заметила, что на сиденье осталась маленькая плюшевая обезьянка. Игрушка была прицеплена к молнии рюкзака, колечко разогнулось. Отъезжая, шофер посмотрел ей вслед и подумал, что все-таки вряд ли ей девятнадцать.
* * *— Самое смешное, что у него нет алиби, — мрачно произнес Косицкий и отхлебнул крепкого сладкого чаю.
Илья Никитич отбил дробь по столешнице и покачал головой:
— Да, Ваня, это действительно смешно. Ты хорошо проверил?
— Ну, насколько было возможно. Шестого июня соседи по коммуналке видели его в последний раз около семи вечера. Он ушел из квартиры, сказал, что отправляется к Ларисе, то есть к своей будущей жене, там и заночует. И знаете, что интересно? Соседи уверяют, будто никогда раньше он не сообщал, куда уходит. А тут вдруг сказал, причем никто его не спрашивал. Ларисы не было в Москве. Она уехала на два дня на дачу к подруге. Так что, где Фердинанд провел вечер и ночь, неизвестно.
— А сам он что говорит?
— Уверяет, будто ночевал у Ларисы. Соседи его не видели и не слышали. Там, конечно, не коммуналка, однако тонкие стены. И еще любопытная деталь. Никогда прежде в отсутствие Ларисы он к ней не приезжал. Ключ у него, конечно, есть, но он якобы не может находиться один в ее квартире. Так, во всяком случае, сказала Лариса.
