Андрей Троицкий - Дневник покойника
– Грузовик еще не пришел? – спросила Дорис. – Там мои друзья.
– Ложись лучше, – ответила бабка. – Утром грузовик придет, по ночам тут ездить опасно.
Она ушла, а Дорис задернула окно занавеской, не раздеваясь, легла на кровать и накрылась лоскутным одеялом. Ночь оказалась мучительной, беспокойной. Где-то рядом в своем стойле мычала корова, продолжал играть аккордеон, кто-то ходил под окном, напевая бесконечную песню.
Девяткин, раздетый до трусов, стоял возле распахнутого окна, опираясь на костыль, и смотрел на полутемный двор. Никого. В свете фонаря были видны машины внизу, в соседней пятиэтажке светились только четыре окна. За бетонным забором, на другой стороне двора, грубым голосом орал какой-то пьяный, лаяла собака. Потом вроде все стихло, но через пару минут вопли зазвучали с новой силой. На этот раз кричала женщина.
Пришла мысль, что хорошо бы завести собаку, умную и сильную. Зарплаты хватит, чтобы прокормить себя и пса. Можно взять из полицейского питомника щенка немецкой овчарки, которого комиссия признала непригодным к службе из-за какого-то дефекта. Пес радовался бы, услышав его шаги на лестнице, издалека узнавал хозяина, ждал. А это приятно, когда твоего возвращения кто-то ждет. По вечерам пес выгуливал бы Девяткина, заставлял его больше двигаться и меньше торчать у телевизора. С собакой можно разговаривать, ругать начальство, можно выть в два голоса. Да, это неплохая идея…
Ход мыслей прервал телефонный звонок. Это был подполковник Олег Ганшин из Следственного комитета Министерства внутренних дел. Он сказал, что днем позвонить никак не мог, подряд прошло два совещания по организационным вопросам. Сплошная говорильня, работать некогда. По поводу Грача удалось навести справки.
Если коротко, с этим делом возникла странная путаница. Почти все материалы, по ошибке или с умыслом, были изъяты из архива и уничтожены около двух лет назад. Может быть, полковник Старков постарался перед своей отставкой. Чудом сохранился лишь один том уголовного дела с протоколами допросов свидетелей.
Ганшин полистал бумажки и пришел к выводу, что имела место фальсификация документов и прочие фокусы. Тяжкие преступления, в которых обвиняли Грача – двойное убийство и вымогательство, – были незаконно переквалифицированы на преступления средней тяжести, за которые не предусмотрено длительного тюремного заключения. Поэтому Грач получил всего четыре года колонии, тогда как должен был сидеть лет пятнадцать, не меньше. Материалы судебных заседаний также уничтожены. Но теперь ничего не исправишь и концов не найдешь.
– Значит, ты помочь не можешь? – Девяткин посмотрел на свое отражение в оконном стекле. – И свет в конце тоннеля мне не увидеть…
– Зачем же так мрачно? Я встретился с одним нашим бывшим осведомителем. Очень ценный кадр. Он давно отошел от уголовщины, порвал с преступным миром. Поэтому сейчас мы задействуем его по другой линии. Когда не хватает свидетелей, время поджимает, тогда появляются люди, готовые за определенное вознаграждение подтвердить все что угодно. Ну, обычная практика, ты это лучше меня знаешь. Короче, этот парень выступал свидетелем обвинения по делу Игоря Грача.
Девяткин от неожиданности выпустил из ладони палку. Ударившись о паркет пластмассовой ручкой, она подпрыгнула. Балансируя на здоровой ноге, майор сумел схватить ее в воздухе и мысленно удивился своему проворству и ловкости.
– Что это за шумы? – насторожился Ганшин. – Кажется, нас слушают.
– Это я палку на пол уронил. Господи… Кому нужно нас подслушивать?
– У нашего человека сейчас финансовые трудности, – продолжил Ганшин. – Он пойдет на контакт и будет с тобой полностью откровенен. Но надо «ручку позолотить». Сколько ты платишь своим стукачам за первосортную информацию?
Девяткин назвал сумму и добавил:
– Да, деньги небольшие. У нас ведь уголовка, а не благотворительное общество.
– Действительно, негусто, наша министерская такса повыше. Короче, ту цифру, которую назвал, умножай на восемь. Это будет более или менее нормально. Человек позвонит тебе на работу завтра в полдень, договоритесь о встрече.
Девяткин положил трубку, доковылял до прихожей, где на вешалке болтался пиджак, вытащил бумажник и пересчитал деньги. Затем вернулся в комнату, открыл ключом замок железной коробки, стоявшей на книжной полке. Достал оттуда наличные и переложил их в бумажник.
С наступлением темноты водитель «Урала» сбавил скорость и включил фары дальнего света. Машину трясло на ухабах, в кузове что-то звенело, перекатывалось. На минуту на небе показалась молодая луна. Радченко увидел, что равнину они давно проехали, а впереди лишь пологие холмы, пустые и печальные. Ни жилища, ни костра пастухов.
– Ты хорошо дорогу знаешь?
– Как не знать? – вопросом на вопрос ответил Иван.
Голос водителя звучал как-то тихо, неуверенно. Он вцепился в баранку, большую и скользкую, будто боялся, что она вырвется из потных ладоней. Наклонил корпус вперед и устремил взгляд в какую-то точку, заметную только ему одному. Сомнения, закравшиеся в душу Радченко, кажется, подтверждались: Иван сбился с пути. Еще около часа машина, меняя направление движения, колесила по округе. И наконец встала.
– Будем здесь ночевать, – сказал Иван. – А хрена делать? Горючего в баке – только на донышке, плюс полканистры в кузове. И вся любовь. Только так.
– Ведь ты говорил, что знаешь дорогу?
– Все эта степь проклятая. – Иван распахнул дверцу и, спрыгнув с подножки на землю, постучал кулаком по борту грузовика. – Вылезай, парень, приехали.
Через полчаса на месте стоянки потрескивал костерок, и закопченный чайник пускал пар из носика. Иван Рожков, которого посетило доброе расположение духа, порезал толстыми ломтями круглую буханку хлеба. Вытащил из рюкзака круг соленого козьего сыра, открыл ножом банки говяжьих консервов.
– Я ведь на флоте служил, – говорил он, раздавая тушенку своим спутникам. – А на флоте заведено последним с другом делиться. Предположим, у тебя всего одна рубаха есть – отдай ее другу. Таков закон моря. Только так, не иначе.
– Спасибо. – Попович, растроганный заботой и вниманием, мгновенно смолотил еду и попросил еще кусок хлеба с сыром.
– Пожалуйста. – Рожков протянул ему ломоть хлеба и сыр. – Я ведь на Северном флоте служил…
Еще через полчаса водитель лежал возле костерка на шерстяном одеяле и молча поглядывал в небо. Попович, разомлевший от ужина и зеленого чая, тоже валялся на земле, еще хранившей тепло солнечного жаркого дня. Припав губами к гармошке, он наигрывал мелодию из старинного фильма, название которого выскочило из головы.
Радченко не лежалось и не сиделось. Он бродил вокруг костра, вглядывался в темноту, поднимал голову к небу и смотрел на россыпь звезд, появившуюся между облаками. Но и он устал от тревоги, не отпускавшей сердце, от неудач, от этой бесконечной степи.
Глава 16
Ровно в десять тридцать Миша Могила и Антон Чалый на мотороллере «Ява» подъехали к подножию невысокого холма. Заглушив двигатель, затолкали мотороллер в заросли сухого кустарника и положили набок. Тут же оставили мешок с бутылкой разведенного спирта и добрым куском вяленой конины, воду в алюминиевой солдатской фляжке и краюху хлеба. Харчи, купленные на задаток, что Могила получил от мента, будут съедены под выпивку, когда закончат дело. Но не раньше. Такой уговор с Плющом.
Антон Чалый, человек неопределенных лет с вытянутым лицом, на котором криво сидели очки в железной оправе, одернул поношенный серый плащ. Он взял лопату и, перед тем как тронуться в путь, еще раз проверил, не потерял ли тесак с длинным широким лезвием и деревянной рукояткой. Потом осмотрелся по сторонам и сказал:
– Ну, пора.
– Будем живы, не помрем, – невпопад ответил Могила.
На него вдруг напало странное беспокойство, хотя волноваться не было повода. Если случится какая-то заминка, неприятность, Плющ их в обиду не даст. Мент здесь – самая главная власть, можно сказать, первый человек. Пару минут Могила раздумывал, что за неприятность может произойти, но так ничего и не придумал и пошел за Чалым, шагавшим легко, будто торопился на свидание к любимой женщине.
Они взяли на север, перевалили через высокий холм, некоторое время двигались вперед по звериной тропе, потом стали подниматься по откосу другого холма. И снова спустились в низину, где у тлеющего костра сидел капитан Василий Иванович Плющ и начальник поселкового отделения полиции майор Олег Косов, унылый неразговорчивый дядька лет пятидесяти пяти. Он был одет в полицейскую форму, сверху накинул брезентовую робу, потому что ночи в степи холодные.
Вдруг в тишине щелкнул взведенный курок пистолета.
– Кто идет? – встрепенулся Плющ, вглядываясь в темноту.
