Ирина Мельникова - Талисман Белой Волчицы
Михаил Кретов с самым мрачным видом пристроился в углу за обшарпанным столом одного из заводских чиновников и молча наблюдал за ходом дознания.
Подстрекателей выявили сразу. Тот самый русобородый богатырь Захар Бугатов, которого Алексей запомнил по встрече у горна, и коренастый вальцовщик Ерофей Матвеев, чьи арбузы первыми поспевали в слободе . По свидетельству очевидцев, события разворачивались неожиданно. Рабочие литейного цеха окружили Тригера и Столетова недалеко от форм с жидким металлом. Разговор поначалу шел злой и возбужденный, но немец все-таки сумел перевести его в более спокойное русло и, хотя тоже нервничал и сбивался в речи, похоже, сумел убедить литейщиков, что в скором времени дела на заводе изменятся к лучшему, а рабочим горячих цехов не только повысят жалованье, но и будут выплачивать его полновесной серебряной монетой.
Сказал он и о том, что завод получил государственный заказ на изготовление рельсов для узкоколейной железной дороги на государственном золотом прииске «Надежда».
И вполне возможно, что этому примеру последует и Михаил Корнеевич Кретов. По крайней мере, он уже попросил подсчитать затраты на подобное дело и ожидаемые выгоды.
Рабочие слушали его серьезно, не перебивали, лишь переглядывались иногда, но и вопросов пока не задавали. Тригер увещевал их вернуться на свои места. Если остынет доменная печь, то тогда уже не будет ни работы, ни жалованья…
И рабочие вернулись, не слишком довольные, но присмиревшие.
Успокоить заводских Тригеру помогло еще и то обстоятельство, что люди видели и знали, как искренне печется управляющий о делах, сам изрядно не жирует, живет хотя и в каменном, но казенном доме, который занимал еще прежний управляющий, и, главное, слов на ветер не бросает. Если пообещал, то в дугу выгнется, но все, что сказал, выполнит.
Правда, бухгалтер этих настроений не разделял и очень скептично отнесся к обещанию управляющего повысить жалованье горновым и вальцовщикам. Но спорить с начальством при народе не осмелился, потому что, стоило ему высказать полушепотом сомнение в том, что государственный заказ поможет заводу выйти из неприятного положения, Тригер сверкнул на него таким разъяренным взглядом, что бухгалтер невольно опустил глаза и отступил за его спину. Флегматичный немец в минуты гнева был непредсказуем, мог, говорят, и по морде запузырить, несмотря на строгое остзейское воспитание.
Рабочие вернулись на свои места. А доменная печь принялась заглатывать сизую руду, белый известняк, уголь, чтобы точно в положенный срок извергнуть из себя огненно-жаркий густой поток чугуна…
Тригер не ушел с завода. Кутаясь в плед (его продолжало лихорадить), он прошел по цехам и к моменту выхода чугуна снова вернулся в доменный цех…
Дальше немногочисленные свидетели гибели управляющего утверждали, что Тригер, прикрывая рукавицей лицо от жара, подошел к ковшу и что-то спросил у доменного рабочего Захара Бугатова. Тот засмеялся и вытянул руку в сторону домны. Все, кто находился в этот момент в цехе, смотрели в том же направлении, на струю льющегося металла, а когда обернулись, то Тригера уже не было и лишь бухгалтер Столетов медленно сползал на пол с синюшным, как у удавленника, лицом.
Он единственный видел, как Захар подтолкнул худосочного Тригера в плечо и, не дав пошатнувшемуся от неожиданности немцу опомниться, подхватил его под мышки и под коленки и забросил в ковш. Управляющий не успел даже вскрикнуть… Пшикнул мгновенно, как раскаленная сковорода, чугун, взвилось облачко пара — все, что осталось от Генриха Тригера… Пока горновые и их помощники приходили в себя от ужаса, Захар сорвал с себя фартук и метнулся к выходу. Никто его не остановил. Люди потрясение уставились на ковш с багровым металлом и быстро-быстро крестились дрожащими от только что пережитого кошмара пальцами…
Алексей велел принести из канцелярии бумаги на Захара, но ничего порочащего горнового в них не обнаружил. Тот появился в слободе полтора года назад. Выписал его из Златоуста сам Тригер. Ему нужен был опытный горновой мастер на новую домну, которую строили несколько лет и запустили как раз год назад с помощью Захара. Жил он в доме молодой казачьей вдовы, которую при всех называл «моей хозяюшкой» и которая, судя по всему, была для него не только квартирной хозяйкой.
Дружить особо ни с кем не дружил, если не считать Ерофея, которого знал еще по Уралу, вином баловался, но не слишком, держался особняком, но и ни с кем не ссорился.
Прижимистым не был, но и денег особо не транжирил. В слободе поговаривали, что он вот-вот женится на своей хозяюшке и начнет строить новую просторную избу. Да и задел для подобных разговоров имелся: несколько десятков бревен, аккуратно уложенных на поляне перед старым домиком вдовы.
В цехе Захара уважали за основательность и добросовестность — и вдруг столь необъяснимый поступок. Егор Зайцев лишь мотал головой, как отгоняющая слепня лошадь, когда записывал показания бухгалтера. Для него это было не меньшим потрясением, потому что Захар был одним из его доверенных лиц в слободе и несколько раз неплохо помог ему, особенно по тем случаям, которые касались воровства из цехов или заводских амбаров.
Но дальше выяснилось больше. Из цеха Захар бросился на звонницу, чтобы поднять колоколом слободу .
— Братцы, братцы! — кричал он с натугой, протискиваясь сквозь настороженно молчавшую толпу. — Братцы, ничего не бойся! Порешил я Тригера! Теперь вахмистра не упустить!
Люди расступались, пряча глаза, отозвался лишь один Голос:
— Красного петуха им!.. — и смолк испуганно, пораженный немотой толпы.
Захар снял шапку, замахал ею над головой:
— За мной, братцы! — но кто-то положил ему тяжелую руку на плечо:
— Дурак! А дальше что?
Это был тот самый горновой Родион Лащев, чья смена должна была заступить к домне поутру.
— А ты что ж, защитник? — в ярости осклабился Захар. — И, раскинув руки, пошел на толпу. — Вы что ж? Чего молчите? Наша берет!
Но Родион продолжал держать его за плечо. Взгляд его был хмур и неприветлив.
— Охолонись, паря! — Он до боли сдавил плечо Захара. — Тебе терять нечего. Ты в слободе чужой! Перелетная птаха! А нам жить здесь! Дети у нас. Их тоже порешат, если что…
По толпе пробежала волна ропота. Захар растерянно закрутил головой, понимая, что остался один.
— Уходи, — сказал Родион. — Вязать тебя руки не лежат. Уходи, покуда жив… Не ровен час, казаки поднимутся… Посекут всех нагайками.
Ерофей взял приятеля за рукав и вывел из толпы. Захар шел за ним послушно, лишь иногда оглядывался на молчаливую, смотревшую ему вслед толпу. Но вдруг остановился, вырвал руку.
— Иди, — сказал спокойно Ерофей, — не оглядывайся! Как только свернем в проулок, беги по задворкам ко мне, я тебе коня дам, уходи, пока не поздно. Вот-вот казаки очухаются, повяжут…
И в это время полыхнул амбар, сразу с четырех сторон…
Алексей отложил бумаги в сторону и посмотрел на Егора.
Тот что-то сосредоточенно писал в своей служебной книжке.
— Небось отчет строчишь становому?
— Нет, какой сейчас отчет? — почесал в затылке ручкой-вставочкой урядник. — Прибрасываю, что мне дальше делать? Надо ведь на этого мерзавца, Захарку Бугатова, выходить. Не мог он далеко уйти. Житель он не здешний, места наши и тропы ему не слишком знакомы… Думаю, надо хозяйку его Таиску хорошенько поспрошать. Наверняка знает, где ее миленок скрывается. Или лучше надзор за ней учредить так, чтоб и не догадалась об этом. И из виду совсем не выпускать. А то шустрая она девка, лихая, навскидку из винтаря в бутылку попадает. А к зазнобе своей побежит, непременно побежит. Думаю, что через Ерофея они уже заранее обо всем сговорились.
— Что, взяли Матвеева? — неожиданно словно проснулся Михаил.
— Взять-то взяли, — прокряхтел урядник и вновь почесал затылок кончиком ручки. — Не довели только до темной.
Вырвался, гад, и ушел. Дал в ухо одному конвойному, а второго подножкой подкосил… Я, конечно, посадил под замок Родиона Лащева. На него доказали, что он разговаривал с Бугатовым и не помешал ему смыться…
— С площади Бугатова увел Матвеев, — уточнил Алексей, — а Лащев, судя по показаниям свидетелей, увещевал его уйти и не смущать толпу. К тому же Лащев явно на вид слабее Бугатова и вряд ли смог бы его удержать.
— Смог бы, если захотел, — пробурчал из своего угла Михаил, — стоило ему крикнуть: «Вяжи!», и мужики вмиг бы Захарку повязали. Родиона на заводе уважают, и, раз он мерзавца этого отпустил, остальные промолчали. Что ж, свои сто плетей Родион заработал честно!
— Михаил Корнеевич, — посмотрел на него строго Алексей, — вы что ж, решились на экзекуцию? Это ж варварство!
— Варварство? — удивился Михаил. — И как же вы, любезный Илья Николаевич, предложите поступить? Бисером рассыпаться перед этими мерзавцами, из-за которых погиб человек, которого я безмерно уважал? Хотя и спорили мы с ним отчаянно, и помогал я ему мало, но такого управляющего нам теперь вовек не сыскать. — Он глубоко затянулся папиросой и, отбросив ее в сторону, поднялся на ноги. Запустив пальцы за пояс, он навис над Алексеем, глаза его яростно сверкали.
