Ю Несбё - Красношейка
— Забавное предположение, — заметил Овесен. — И как это проверить?
— Никак. Я говорю о человеке, о котором нам ничего не известно. Нельзя угадать его логику, если она вообще у него есть.
— Прелестно, — усмехнулся Мейрик. — А есть еще какие-нибудь идеи, как это оружие могло оказаться в Норвегии?
— Да сколько угодно, — ответил Харри. — Но этот вариант может оказаться самым немыслимым.
— Да, да, — вздохнул Мейрик. — Наша работа — это охота на привидений. Значит, надо попробовать разговорить этого Хохнера. Я созвонюсь с парой… ой.
Райт наконец отыскал выключатель, и комната утонула в ослепительно белом свете.
Эпизод 31
Летний дом семьи Ланг, Вена, 25 июня 1944 года
Хелена стояла в спальне и смотрела на себя в зеркало. Больше всего она бы сейчас хотела, чтобы окно было открыто, чтобы можно было услышать звонкие шаги по дорожке, ведущей к дому. Но мать требовала закрывать окна наглухо. Хелена посмотрела на фотографию отца на туалетном столике перед зеркалом. Ее всегда поражало то, каким он на ней выглядел молодым и невинным.
Она заколола волосы простой заколкой, как всегда. А может, сейчас она должна выглядеть по-другому? Беатриса ушила материно красное муслиновое платье, подогнав под стройную фигуру Хелены. Мать была в этом платье, когда встретилась с отцом. Эти воспоминания казались невероятными, далекими и вместе с тем грустными. Может, потому что теперь, говоря об этом, мать будто рассказывала о двух совсем других людях — двух красивых, любящих людях, которые думали, что знают, что ждет их впереди.
Хелена сняла заколку и мотнула головой так, что каштановые волосы упали на лицо. Зазвонил дверной колокольчик. Послышались шаги Беатрисы в зале. Хелена упала на кровать. В животе сделалось щекотно. Давно с ней такого не было — она снова ощутила себя четырнадцатилетней влюбленной девчонкой! Снизу слышались приглушенные разговоры, пронзительный, в нос, голос матери, звон вешалок — это Беатриса вешает в шкаф его шинель. «Шинель!» — подумала Хелена. Он носит шинель, хотя на улице который день стоит такая жаркая погода, какой раньше никогда не бывало даже в августе.
Она просто лежала и ждала, потом услышала, как мать зовет ее:
— Хелена!
Она поднялась с постели, заколола волосы, посмотрела на руки, еще раз про себя повторила: «У меня вовсе не большие руки, у меня вовсе не большие руки». Потом бросила последний взгляд в зеркало — красавица! — и с дрожащим вздохом вышла из комнаты.
— Хеле…
Голос матери оборвался, как только Хелена появилась на лестнице. Она осторожно шагнула на первую ступеньку, высокие каблуки, без которых она, наверное, бегом слетела бы вниз, делали ее походку шаткой и неуверенной.
— К тебе гость, — сказала мать.
К тебе. При любых других обстоятельствах Хелена бы позволила себе возмутиться этой манерой матери, тем, что она подчеркивает, что не считает этого иностранного солдата гостем всего дома. Но сейчас было время уступок, и Хелена поцеловала мать за то, что та не повела себя хуже и вообще приняла его до того, как Хелена сама торжественно спустилась вниз.
Хелена перевела взгляд на Беатрису. Старая прислуга улыбалась, но в глазах у нее была та же меланхолия, что и у матери. Хелена перевела взгляд на Него. Его глаза сияли, и ей показалось, что она чувствует, как от их тепла вспыхнули ее щеки, она перевела взгляд на загорелую, недавно выбритую шею, воротник с двумя буквами «S» и зеленую униформу, помявшуюся тогда в поезде, но теперь свежевыглаженную. В руке он держал букет роз. Она знала, что Беатриса уже посоветовала поставить их в вазу, но он отказался и сказал, что сначала дождется, пока Хелена спустится и увидит их.
Она сделала еще один шаг. Положила руку на перила. Теперь легче. Она подняла голову и сразу увидела всех троих. И тут же почувствовала, что это лучшая картина, какую она видела в своей жизни. Потому что она знала, что видят они, и будто отражалась в них.
Мать видела, как с лестницы спускается она сама, ее потерянная мечта и молодость; Беатриса видела девочку, которую воспитала, как собственную дочь; а Он видел женщину, которую любил так сильно, что не мог скрыть этого за скандинавской сдержанностью и хорошими манерами.
«Красавица», — прочла Хелена по губам Беатрисы. И подмигнула в ответ. Наконец она спустилась.
— Значит, ты смог найти путь даже в кромешной тьме? — улыбнулась она Урии.
— Да, — ответил он громко и отчетливо, и под высоким каменным потолком послышалось эхо, как в церкви.
Мать говорила резким, порой визжащим голосом, а Беатриса сновала из столовой в кухню и обратно, как добрый дух дома. Хелена не могла оторвать глаз от бриллиантового ожерелья у матери на шее, ее самого дорогого украшения, которое доставалось только по особым случаям.
Против обыкновения, мать оставила дверь в сад приоткрытой. Облака лежали низко-низко — значит, скорее всего, бомбить этой ночью не будут. Из открытой двери тянуло сквозняком, пламя стеариновых свечей мигало, и тени плясали на портретах серьезных мужчин и женщин с фамилией Ланг. Мать охотно рассказывала, кто есть кто, чем кто прославился, из каких семей происходили их супруги. Как показалось Хелене, Урия слушал все это с саркастической ухмылкой, впрочем, в полутьме не разберешь. Мать говорила, во время войны нужно экономить электричество. Конечно, она не распространялась о настоящем финансовом положении семьи и о том, что из четырех прежних слуг осталась одна Беатриса.
Урия отложил вилку и откашлялся. Они сидели у дальнего конца стола: Урия и Хелена друг напротив друга, а мать — во главе стола.
— Все было очень вкусно, фрау Ланг.
На самом деле обед был очень простым. Не настолько простым, чтобы на это обижаться, но и не таким роскошным, чтобы Урия мог считать себя почетным гостем.
— Это все Беатриса, — тут же сказала Хелена. — Она готовит лучший в Австрии шницель по-венски. Вы пробовали его раньше?
— Насколько я помню, только один раз. Но тот был не таким вкусным.
— Schwein, — сказала мать. — Тот, что вы пробовали, был из свинины. Мы едим только телятину. В крайнем случае — индейку.
— Помнится, там вообще не было мяса, — улыбнулся он. — Думаю, большей частью яйцо и хлебные крошки.
Хелена тихо рассмеялась, мать сверкнула на нее глазами.
Несколько раз за обед разговор затухал, но после долгой паузы его начинали снова: причем Урия говорил не меньше, чем мать или Хелена. Когда Хелена приглашала его к обеду, она уже решила, что не будет волноваться о том, что подумает о нем мать. Урия — воспитанный молодой человек, но он был из крестьян, а значит, у него нет той утонченности поведения и манер, которые необходимы в светском обществе. Но она просто решила не думать об этом. Поэтому ее очень удивило то, как естественно и обходительно держал себя Урия.
— Вы, наверное, собираетесь устроиться на работу после войны? — спросила мать, отправляя в рот последний кусочек картошки.
Урия кивнул и стал терпеливо ждать, когда фрау Ланг прожует и задаст свой следующий вопрос.
— Позвольте спросить, на какую же работу вы хотели бы устроиться?
— Почтальоном. Мне, во всяком случае, обещали эту работу до войны.
— Носить письма? Но ведь, кажется, у вас в стране люди живут так далеко друг от друга?
— Это не страшно. Мы живем где можем. Вдоль фьордов, в долинах и других местах, где есть защита от ветров и непогоды. Но и у нас тоже есть города и большие села.
— Вот как? Любопытно. Могу ли я поинтересоваться насчет вашего материального положения?
— Мама! — Хелена посмотрела на мать с упреком.
— Что, милая? — Мать отерла салфеткой рот и подала Беатрисе знак убирать тарелки.
— Ты превращаешь все в какой-то допрос. — Хелена нахмурилась.
— Да. — Мать обаятельно улыбнулась Урии и подняла бокал. — Это и есть допрос.
Урия поднял бокал и улыбнулся в ответ.
— Я понимаю вас, фрау Ланг. Хелена — ваша единственная дочь. И у вас есть полное право — я бы даже сказал: долг — выяснить, подходит ли ей тот человек, которого она выбрала.
Фрау Ланг уже поднесла вино к губам, как вдруг бокал застыл у нее в руке.
— Я не такой уж состоятельный человек, — продолжал Урия. — Но у меня есть желание работать и голова на плечах, так что, думаю, я смогу прокормить себя, Хелену, и не только. Обещаю вам заботиться о ней, как только я смогу, фрау Ланг.
Хелене вдруг захотелось рассмеяться, и однако что-то мешало — какое-то странное напряжение.
— Господи! — воскликнула фрау Ланг и поставила бокал на место. — Не кажется ли вам, молодой человек, что вы заходите слишком далеко?
— Кажется. — Урия сделал большой глоток и посмотрел на бокал. — У вас превосходное вино, фрау Ланг.
Хелена попыталась ударить его ногой под столом, но не смогла дотянуться.
