Убийство на Чукотке. Узоры на коже - Лиана Хазиахметова
* * *
Сначала он увидел седого Атч-ытагына, затем гроб. Он надеялся, что его дочь одели в белое платье, но как он ни старался, не мог разглядеть покойницу из своего укрытия. Гроб сопровождала маленькая похоронная процессия, состоящая из Атч-ытагына, двух жительниц Ватайваама и гробовщиков. «Значит, поняли, что не сама себя убила», — подумал Лелетке и словно в подтверждение этой мысли кивнул сам себе. Если бы Тиныл признали самоубийцей, ее похоронили бы без почестей.
Севастьянову вместе с Владимиром он тоже заметил — успел проследить за поворотом головы старейшины, когда тот подходил к воротам кладбища. Опера сидели в кабине дряхлого грузовика и пытались высмотреть Лелетке. Грузовик — весь ржавый и без колес — стоял у входа на кладбище и служил напоминанием, что все в жизни приходит в забвение.
— Не думаю, что это отец, — сказала Катерина, глядя в бинокль.
— Зачем тогда мы здесь сидим? — Владимир повернулся к коллеге.
— Не отвлекайся, ладно? Отработать эту версию нужно. Лелетке и правда не похож на отъявленного мерзавца. Из колонии прислали характеристику: вел он себя хорошо, с дочерью созванивался, ждал с ней встречи… Еще и этот узор кровью. Если убил, зачем проводил ритуал для защиты от злых духов?
— В общем, надо искать нового подозреваемого?
— В общем, — Катерина повернулась к напарнику. — Надо рассматривать ситуацию с разных сторон. Вот смотри, отец только вернулся после двадцати пяти лет отсидки, а его дочь кто-то убивает. Странное совпадение, не находишь?
— 25 лет? Что же он натворил?
— Убийство, ограбление.
— Продолжай.
— Точка. Убийство и ограбление. Ну плюс сопротивление при задержании и прочие мелочи.
Владимир задумался.
— Все равно двадцать пять лет — это много. Почему ему столько дали?
— Посмотри, кажется, там кто-то есть. Хотя нет, показалось. Почему? — добавила Севастьянова после паузы. — Как раз сегодня собиралась позвонить следователю, который вел дело.
Если бы в этот момент она взглянула на Владимира, то увидела бы удивленно приподнятые брови, а затем усмешку на его губах. Он понял, что напарнице не пришло в голову задаться этим вопросом, а ведь хороший следователь должен сходу улавливать такие нюансы. Владимир заметил, что немного злорадствует — он все еще не мог забыть, какой высокомерной была Катя тогда, на берегу лимана.
Севастьянова надолго замолчала. Как она могла упустить эту деталь? Лелетке сидел за кражу и убийство двадцать пять лет! Даже сейчас столько не дают, а уж в 90-х такой срок получали только киллеры и серийные маньяки. Видимо, придется с головой погрузиться в дело 25-летней давности.
Тем временем маленькая похоронная процессия подошла к могиле. Старейшина заметил на дне букетик желтых полярных маков. Атч-ытагын догадывался, что цветы оставил отец — больше некому.
Старейшина так и остался стоять со склоненной головой над могилой. Он не хотел ненароком увидеть Лелетке, который мог быть где-то рядом. Атч-ытагын боялся, что после похорон его спросят, не видел ли он кого-то рядом с могилой? Врать старейшина не будет, но и выдавать Лелетке он тоже не хотел, потому что не верил в его виновность.
— Похоже, зря мы тут сидим, — участковый открыл дверь грузовика, когда гроб наполовину скрылся за комьями земли. Севастьянова тоже вышла из укрытия. Уже не таясь, они осмотрелись и вызвали машину, чтобы доехать до отделения.
За операми зорко следили черные глаза Лелетке — как дикое животное, он стал одним целым с природой.
* * *
«Все еще не женат», — подумала Севастьянова и улыбнулась. Она стояла у машины и смотрела на приближающегося напарника, который сегодня оделся в гражданское. На Владимире был пуловер графитового цвета, на темной ткани четко виднелась от веревки полоса, которая не успела разгладиться после сушки. На улице было непривычно тепло +10 — роскошь для Анадыря, где даже в середине лета бывает холоднее.
Последние лет пять, что они не виделись, Севастьянова ни разу не позволила себе поинтересоваться у знакомых, как дела у Владимира, а соцсети он не вел. Мысль, что Владимир все еще свободен, была приятна Катерине, хотя у нее самой был муж и ребенок.
Владимир за бывшей следил. Регулярно заходил в соцсети и смотрел фотографии — с мероприятий, где ей вручали ведомственную награду, из роддома, где она стояла с цветами и смотрела не в камеру, а на ребенка, которого держал на руках муж «его Кати».
— Володь, — Катерину накрыла теплая ностальгия. — Дам тебе бесплатный совет: суши вещи не на голой веревке. Вешай полотенце, а уже на него вещи, тогда не будет вот таких заломов, и гладить не придется.
Владимир почувствовал легкое прикосновение женской руки, инстинктивно он тоже провел рукой по прессу, как будто пытаясь догнать руку Катерины. Из участка вышли коллеги, пришлось здороваться, обмениваться дежурными фразами, и возникшее на мгновение влечение улетучилось.
Напарники поднялись на второй этаж и прошли в свой кабинет. Они разделили между собой работу: Катерина взялась за дело Лелетке, а Владимир принялся изучать материалы про подозрительное самоубийство девушки Дины из Ватайваама, чтобы понять, есть ли связь между этими печальными событиями. Дело так и не было открыто, но Владимир в частном порядке разговаривал с парнем девушки. Стоило освежить в памяти и тот разговор, и обстоятельства смерти.
Севастьянова листала дело. Отец Тиныл отбывал срок за ограбление и убийство гражданина Японии. Казалось бы, рядовое преступление, если бы не предмет кражи — коллекция царских украшений.
Японец приобрел в Москве четыре украшения XIX века: браслет фирмы «Бапст и Фализ»[3], брошь-медальон от известного ювелира того времени Ивана Чичелева[4], флакон для духов фирмы «Бушерон»[5], ожерелье от мастера Эрнесто Пьерре[6].
Севастьянова смотрела на фотографии этих украшений и любовалась золотой паутинкой броши, изящными изгибами флакона, который был выполнен в виде бюста царицы… Ювелирные изделия были сделаны из золота и усыпаны драгоценными камнями — бриллиантами, рубинами, сапфирами, жемчугом. Никакого минимализма, это была настоящая роскошь — царская, размашистая, но вместе с тем утонченная.
Катерина размышляла, как удалось советской власти стереть все это в пыль. Она вспоминала кольцо с искусственно выращенным рубином, которое ей досталось от матери и которое она ни разу не надевала. Кольцо было массивным, некрасивым, в нем сквозила прямолинейность и грубость — не чета драгоценностям, которые дарили царской семье и ее приближенным.
Сейчас такие ювелирные украшения можно увидеть только в музеях, а тогда, в 90-е, их могли приобрести и богатые частные коллекционеры — конечно,
